По ту сторону стаи

   Накануне они очень приятно скоротали время с коллегой из соседнего отдела. У того не было ни жены, ни детей, и он вполне мог посвятить выходные пиву вперемежку с ирландским виски и разговорами о всякой белиберде. У Эдварда тоже не было жены. Зато у него была тётя.

   Эдвард хватается за голову и стонет. Как он мог забыть?! Тётя!

   - Эдвард! - раздаётся из-за двери рассерженный голос миссис Элоизы. - Если ты сию секунду не спустишься вниз, то пожалеешь, клянусь!

   Напоследок она ещё раз изо всех сил ударяет по двери, так, что та содрогается, а у неё чуть не падают очки, и Эдвард слышит, как её шаги удаляются в сторону лестницы.

   Он со стоном плюхается на кровать и смотрит в потолок.

   Сейчас тётя пойдёт на кухню и будет вязать, изредка звякая спицами, а потом каждые пять минут, а то и того чаще класть рукоделье на колени, поджав губы, прислушиваться и с беспокойством смотреть куда-то в потолок. Точно обеспокоена не количеством пыли на стеклянном колпаке лампы, а надеется разглядеть, что именно он делает.

   Иногда Эдварду жаль, что они так обеднели, но тогда он начинает думать, что, будь всё, как в прежние времена, миссис Элоизе уж точно было бы нечем заняться. А сейчас у них всего один подменыш - повар, - да и тот готовит с горем пополам, и больше ничего не умеет, разве только песни поёт. Но Эдвард в них не понимает ни слова. А уж об этикете или чему там ещё можно научить прислужника, речь не идёт вовсе. Да и какой, к чертям, этикет - и кому и зачем он тут нужен? Никому и низачем. Несмотря на то, что они вдвоём - всё же Семья. Точнее, всё, что от неё осталось.

   Наконец он кое-как натягивает рубашку, штаны, но вот пиджака не видать. Бесцельно побродив по комнате, заглянув в шкаф и под кровать, он вздыхает и идёт на кухню. Придётся-таки просить тётку помочь.

   Элоиза Монфор стоит у плиты и делает пять дел сразу: чистит картошку, моет посуду, жарит яичницу, вытирает со стола и разгневанно глядит на Эдварда. Ну, то есть, всё это делается потихоньку само, точнее, с помощью беспрерывно что-то напевающего себе под нос карлика, который вперевалку перемещается между столом и табуретками, а основным занятием миссис Монфор остаётся воспитание племянника.

   - Эдвард! Я никогда не ожидала, что ты окажешься таким безответственным!

   - Ну, тётя... воскресенье, - вяло бубнит Эдвард.

   - Я не про вчера говорю, Эдвард, а про сейчас! - восклицает миссис Элоиза. - Ты видел, который час? Что скажет мистер Дориш, если ты опоздаешь? Что подумают про тебя, про всю нашу Семью?

   Эдвард смотрит на часы и приходит в ужас. "Вот поспал, так поспал", - огорошенно думает он.

   А мистер Дориш... Да, мистера Дориша он боится, чего уж там. Тот даже и не скажет ничего, а только посмотрит - а всё равно как обухом по голове. Весь день в себя приходишь. Будто не опоздал или там бумаги перепутал, а государственную измену совершил.

   Иногда Эдвард задаётся вопросом - а взяли бы его вообще в такое важное место, если бы не Джеймс? И если бы не тот факт, что когда-то в Секторе работали покойные родители? Ну чувствует он, что не по нему эта работа. Словно там он не на своём месте. Но, с другой стороны, какая альтернатива? В канцелярии Внутреннего Круга младшим помощником бумажки перебирать? Вот и получается, что альтернативы нет. Ну не в ученики же к мастерам идти - с его-то руками, из которых вечно всё падает и ломается? Наверное, он смог бы стать кем-нибудь вроде учителя, он ведь любит книги, но подумать страшно, что с ним сделали бы ученики, только почувствовав слабину. Ну, зато теперь есть шанс, что характер станет о-го-го. Пока ещё, конечно, не стал, но и Рим не за один день строился, так что время впереди есть.

   "Хорошо Джеймсу, - беззлобно думает Эдвард, просто констатируя факт, - быть важной шишкой. Сидит в потолок плюёт".

   Он вздыхает. Да, будь у него хоть какие-нибудь свои собственные деньжата - сидели бы и плевали вместе. А, может быть, и не плевали бы.

   Семья маленькая - он и тётя. Когда-то были ещё папа, мама, сестра, дядя, ещё какие-то родственники - но что вспоминать о тех временах, которые всё равно не вернутся? Эдвард даже и вещи-то, которые им принадлежали, не любит находить. Потому что ни к чему. Потому что покойники всё равно не встанут из могил и не вернутся домой.

   Он подпирает рукой щёку и задумывается. Вспоминаются школьные годы, хоть и маленькие, детские, но приключения, игры на крошечном стадионе, заросшем одуванчиками, где вечно бродили ничьи собаки, и нужно было прилагать усилия, чтоб не показать, что ты их боишься - потому что они похожи на волков из детской книжки, с жуткими жёлтыми глазами. А потом всё равно кто-то догадался, и время от времени, когда они приходили погонять мяч, ему начинали рассказывать страшные истории об Оборотнях из Одуванчиковых Зарослей, от которых он вздрагивал ровно два раза. А на третий уже нет. На третий раз, когда тётка в наказанье заперла его до вечера в комнате, он начал сочинять дальше свою Историю, где страшного не было, зато были приключения. Вспоминается всё это с налётом тихой грусти. Прошлого не вернуть, что ж поделать. Так же, как не вернуть Семью. И не он виноват, что его друг Джеймс отдалился от него. Это вышло как-то само собой. После того как Джеймс окончательно переехал в старинный дом, который достался ему по наследству. Жалко, что Эдварду не доставалось никогда и ничего - ни по наследству, никак. Он и не расстраивался об этом особо, а в тот раз почему-то взял и расстроился. Конечно, не удивительно - просто доставаться было не от кого. И тут они с Джеймсом вдруг обнаружили, что им не о чем говорить. Вот ведь странная штука - столько лет было о чём, а потом раз - и нет. Если, конечно, не считать дурацких разговоров о погоде, о природе и прочей чуши. С тех пор они виделись один раз, да и то это всего лишь дань былой дружбе.

   - Эдвард! - восклицание миссис Элоизы выводит его из задумчивости. - Ты совсем мозги растерял? Как можно быть таким растяпой?!

   Эдвард вздрагивает и приходит в себя. В самом деле, что это с ним? Он вспоминает о Дорише - это более насущно. Поёжившись, отказывается от завтрака, быстро натягивает на себя тёплое пальто и мчится к зеркалу в прихожей.

   - Эдвард, постой! - нагоняет его голос тётки. - Купи мне, будь добр, у вас в Хокни что-нибудь от простуды. Ты ведь не завтракал, у тебя есть лишних десять минут.

   Эдвард кивает. Вот всегда она так. Не одно, так другое. Уж тётка найдёт, на что потратить эти его десять минут. Ну и ладно. В конце концов, ему не трудно. Значит, у него будет на пять собственных минут меньше, но это лучше, чем ничего.

   Оттопырив палец, он кое-как поворачивает ключ и исчезает за расступившейся гладью зеркала.

   Тётка стоит и некоторое время смотрит ему вслед.

   - Миссис. Пуговица оторвалась, да и ботинки, кажись, не чищены, - ворчливо сообщает зеркало, снова превращаясь в картину с цветами. Миссис вздыхает и отправляется обратно на кухню: надо переделать ещё кучу дел, да и спина что-то разболелась - видно, к непогоде.

   Дети так быстро растут...

   Эдвард выходит из аптеки и останавливается напротив спортивного магазинчика, такого крошечного и замызганного, что не сразу понятно, чем там торгуют. Но, на взгляд Эдварда, его достоинств это не умаляет нисколько. Это и есть та причина, по которой он не спорил с тёткой. Ещё со школьных лет он любит бывать тут - лучше всего в одиночку - просто как в музее. Конечно, он ничего не купит - как не купил и в прошлый раз; этого не случится ни сейчас, ни потом. Эдвард никогда не был предрасположен к спорту, ни к какому вообще. Плохо быть полным, и ладно, хоть в школе не смеялись. Он здесь затем, чтобы просто смотреть и мечтать, ведь это никому не запрещено.

   Маленькая улочка его мира, точнее, и вовсе переулок. Ночной - какое красивое название. Толстые пыльные стёкла в витринах, за которыми чего только нет: можно найти кораблик в пузатой бутылке, сломанный вечный двигатель, маленькие хрустальные часы, работающие на лунной тяге, волшебные гадальные карты, окантованный медью капитанский компас с затонувшего корабля и много чего ещё. Фонари выстроились не ровным рядом, а повторяют линию застройки - одна лавочка вылезает вперёд, зато соседнюю и не видать, будто она стесняется. Над каждой входной дверью тоже маленький фонарь, у каждой лавочки другой, уж кто во что горазд. И все их вечерами зажигает фонарщик, появляясь в дальнем конце переулка в компании неизменной лестницы. Но сейчас уже утро, и фонарщик давным-давно прошёл и всё погасил. А жаль. Когда-то Эдвард подолгу поджидал момента, чтобы посмотреть и на фонарщика тоже, но так никогда и не набрался храбрости и не попросился хоть разок залезть на лестницу.