Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды

Хури же, наоборот, так и лучится от уверенности в себе. Его осмотр лорда Рутвена явно подтвердил какую-то из его теорий. Я попросил его поделиться со мной, но он лишь покачал головой, сказав, что хочет быть уверен и надо провести еще кое-какие исследования. Затем он резко сменил тему разговора и спросил меня, часто ли я обращаюсь к чтению поэзии.

— Нет,— ответил я.— А что?

Хури пожал плечами и, улыбнувшись, встряхнул головой.

— Жаль,— проговорил он и больше не произнес ни слова.

Поэзия... Хури упомянул о ней явно не случайно. Но мне еще не ясно, где тут связь. Похоже, силы мои слабеют.

 Британская библиотека

14 августа

Дорогой Джек!

Смиренно прошу вашего прощения, но не смогу с вами сегодня встретиться, как мы ранее договорились. Мне надо выехать — крайне срочно — на просторы вашей прекрасной страны. Представилась восхитительная возможность осмотреть сельскую местность в Англии. Вначале еду в Котсуолдс, в поместье Келмскотт. Вы слышали о таком? Там жил художник и поэт Данте Габриэль Россетти, и, поскольку он был одним из моих любимых живописцев, от возможности посетить места, где он провел последние годы, отказаться нелегко. Потом еду в Ноттингем. Вернусь в Лондон как можно раньше, то есть быстренько.

Верю, что ваша работа пойдет хорошо. Одна просьба, Джек: пока меня нет, не ездите в Ротерхит. Боюсь того, что может там оказаться. Поговорим об этом, когда вернусь.

Пока, старик.

Трам-та-ра-ра-рам!

Хури.

14 августа. Данные по пробе костного мозга, как и ожидал: под линзой микроскопа в мазке выявился неконтролируемый взрыв лейкоцитов. Сравнил эти клетки с лейкоцитами, взятыми из крови лорда Рутвена почти три месяца тому назад,— они идентичны. Это прообраз бессмертия.

Можно начать, пока ориентировочно, говорить о патологии вампиризма Центром исследований должен стать костный мозг и его заражение тем, что представляется раковым процессом, влияющим на создание белых кровяных телец. Вспомнил о беседах с Лайлой, как мы определили «код» команд внутри каждой клетки. Принимая эту гипотезу за верную, мы могли бы объяснить смертность клеток ссылкой на команду в пределах «кода» каждой — команду стареть. Однако у вампира «код» подвергся мутации или был уничтожен. Но как же вызывается раковый процесс? Может быть, при контакте через рот? Какой-ни-будь энзим в слюне воздействует на клетки костного мозга? Но как? Мне следует лучше узнать фольклор, различные легенды, собранные Хури по всему миру... Там наверняка можно найти ссылки на подлинные истории болезни, как бы искажены они ни были. Но где же Хури, когда он мне нужен? Уехал в поездку по провинции. Говорит, чтобы я не навещал Лайлу, но к кому еще я могу обратиться, когда у меня возникла потребность в обращении к первоисточнику? Если понадобится, мне придется пренебречь его советом.

Ведь главная проблема, проблема из проблем, так и остается размазанной на стеклышке под микроскопом. Колю палец, добавляю свою кровь к пробе костного мозга и вижу: мои клетки атакованы и поглощены. Это демонстрация вампиризма, потребности в чужом гемоглобине, что в переводе с языка микробиологии означает убийственную жажду крови. Что я могу противопоставить такой зависимости? Если у меня все получится, потребности лорда Рутвена не будут больше считаться болезнью. Если я провалюсь, расплата ждет не только лорда Рутвена. Что мне делать? Какое направление исследования избрать?

Не могу же я бесконечно ждать Хури.

Театр «Лицеум»

15 августа

Дорогой Эдвард!

Я попросил извозчика передать вам эту записку с вашей женой, ибо опасаюсь, что Люси слишком легко относится к тому, что случилось с ней сегодня вечером. Но мой долг как директора театра, поклонника и, надеюсь, друга Люси просить вас настоять на том, чтобы она оставалась в постели. Сегодня вечером в середине второго акта она упала, и ее унесли со сцены без сознания. Оправилась она лишь двадцать минут спустя и принялась уверять меня, что это временное головокружение. Я, однако, уверен, что ее состояние гораздо более серьезно, почему и отправил ее домой. Я знаю, вы были в доме ваших родителей в Уилтшире, поэтому, возможно, Люси вам не сказала, что в начале этой недели она пропустила два спектакля по болезни и со времени возвращения выглядит весьма плохо. Ради ее же блага она должна признать, что больна, какова бы ни оказалась болезнь.

Могу ли предложить вам проконсультироваться у Джона Элиота? Он, по-видимому, отличный доктор, да и Люси примет от него указания, тогда как в ином случае она может отказаться им следовать. Если чем-нибудь смогу помочь, я всегда к вашим услугам.

С уважением,

Брэм Стокер.

19 августа. Вновь ощущение, что преступаю границы чистого рассудка, и вновь, как следствие, любопытное искажение времени. Я был уверен, что пробыл в Ротерхите не более двадцати четырех часов, но, судя по моему календарю и нетерпеливой записке, оставленной Ллевелином на конторке, меня не было на Хэнбери-стрит почти три дня. Нужно принести всем извинения, но до этого наговорить фонограмму и посмотреть, есть ли какой-нибудь смысл в моих воспоминаниях, прежде чем они затуманятся и станут неотчетливыми. Такая срочность обычно не нужна, мои способности к запоминанию выше среднего, но в воспоминаниях о Ротерхите память моя стала выкидывать странные штучки. То, что я считаю своим величайшим даром детектива и врача — разгрузкой памяти от необходимости запоминать незначительные факты,— в Ротерхите срабатывает наоборот. Я запоминаю эфемерное, а важные подробности и наблюдения утрачиваются.

Хотел переговорить с Полидори. Из-за продолжительного отсутствия Хури мне понадобилось подтвердить кое-какие детали по моим исследованиям. К кому же еще я мог обратиться, как не к Полидори, который сам был врачом, пока его не одолела болезнь? В его лавке, когда я прибыл на Колдлэйр-лейн, было по-прежнему темно, витрина заколочена досками, но дверь была открыта, и, взбираясь по лестнице, я почувствовал знакомый ядовитый дух паров опиума. Никто не пытался схватить меня, когда я пересекал притон наркоманов,— похоже, меня здесь признали за своего. Меня пропустили, и я через мостик прошел к складу, а там попал в коридор, в котором вроде бы бывал раньше. Тут стояли статуи в альковах, и у каждой статуи было лицо Лайлы. Статуи относились к различным историческим периодам, но, рассмотрев их внимательно, я понял, что ошибки быть не может: у каждой из них — лицо Лайлы.

И вдруг тишину прорезал крик. Я отвернулся от альковов, пожалев, что у меня нет времени внимательнее рассмотреть статуи, и поспешил дальше по коридору. В это время раздался второй крик. Кричала явно девушка, и голос доносился из-за двери, к которой я подходил. Я ускорил шаги, но у самой двери, за которой теперь звучала музыка — играл струнный квартет,— остановился. Рванув ручку, я замер на пороге. Я вновь оказался в детской: розовые стены, в углу свалены куклы, деревянная лошадка-качалка с ленточками в гриве. Музыканты, одетые, как и раньше, во фраки и парики, продолжали играть свою пьесу, совершенно не обращая внимания на мое появление. Сюзетта же оглянулась. Она сидела на тахте в аккуратненьком вечернем платьице, болтая ножками и поигрывая завитками волос Она улыбнулась мне, но я не ответил ей. Ибо прямо передо мной с тростью в руке высился Полидори, а перед ним на коленях стояла Сармиста, няня Сюзетты. Спина ее была обнажена, девушка содрогалась всем телом, а между лопатками вздулся ярко-красный рубец, и струйка крови стекала по нежной коже.