Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды

Это верно. И все же предпочитаю считать, что сестры его нет в живых, ибо, если она жива, страшусь подумать, в каком состоянии она находится. Как и просила меня Люси, я постарался охладить пыл надежды у Весткота. Он спокойно воспринял мои слова, но я почувствовал, что он не разделяет мой пессимизм, поскольку все равно продолжает расспрашивать о Каликшутре. Естественно, лорд Рутвен навострил уши, и мне расхотелось говорить об этом, но я счел своим долгом рассказать Весткоту все, что знал. Мне пришлось упомянуть и ту болезнь в горах, породившую столько страхов и суеверий. В беседу вмешался лорд Рутвен, а за ним — остальные гости. Последовал общий разговор о философии смерти, и вклад в него лорда Рутвена был очень мрачен. Он говорил со своей обычной грацией и остроумием, так что ужас того, что, как я знал, было самоанализом, почти скрыли его очаровательные манеры. Почти, но не совсем, ибо ужас остался, спрятанный под красотой, которую сам лорд Рутвен описал как маску, натянутую поверх агонии и гниения. Всего раз, один лишь раз, мне удалось заметить, что эта маска слегка соскользнула, и мельком взглянуть на то, что лежит под нею,— агония, самая настоящая агония. Потрясенный этим, не обладая искусством лицемерия, я решил уйти. Мне нужно было какое-то время побыть одному, подготовиться. Ибо я знал, что лорд Рутвен последует за мной.

Из Челси я возвращался пешком вдоль Темзы. У Воксхолл-бридж я услышал, как катится тяжелый экипаж. Я обернулся, экипаж притормозил и остановился у обочины. Дверца распахнулась, я вошел внутрь, и лорд Рутвен постучал по крыше своей тростью с серебряным набалдашником.

— Извините,— шепнул он,— за то, что вмешался сегодня в вашу беседу.

Я прислушался к грохоту колес тронувшегося экипажа.

— Мне просто было интересно узнать, не могли бы вы пересмотреть свое решение.

Наступило молчание, и я было подумал, что он ждет моего ответа. Но он повернулся, прижался щекой к стеклу окошка и смотрел, как на водах Темзы играют лунные блики.

— Вы ведь увидели это сегодня, не так ли? — спросил он.

— Увидел?

— Да, когда замолчали. Вы поняли. Я знаю.

— Боюсь, больные души не по моей части.

— Я не прошу вас лечить мою душу,— тихо рассмеялся лорд Рутвен.

— А что же тогда?

— Кровь... Вы же сами сказали, доктор, болезнь у меня в крови. И причина ее — физиологическая.

Он наклонился, взял меня за руки и заглянул в глаза. На его лице отразилось отчаяние.

— Вы должны мне помочь... и ради меня, и ради всех тех, кому я могу угрожать.

— А если нет?

— Ничего. С моей стороны вам ничего не угрожает, доктор Элиот, если вы это имеете в виду. Я не хочу, чтобы вы продолжали работу по принуждению. Совершенно верно, я убиваю, но только потому, что мне надо пить. Вы видели мои кровяные клетки и понимаете причину... Я не могу удержаться, так же как ваши пациенты не могут не поддаться воздействию заболеваний. Но я не маньяк-убийца. По крайней мере,— он помедлил,— я могу выбирать свои жертвы.

Он глотнул воздуха, и по лицу его пробежала тень. Не знаю каким образом, но на секунду его агония обнажилась передо мной.

— Вы должны помочь,— проговорил он,— во имя,— он горько улыбнулся,— гуманности.

Я долго не отвечал.

— Не могу,— сказал я наконец.— То, что вы просите,— излечение ваших кровяных клеток от жажды крови... Такое лечение, как я уже говорил, означало бы бессмертие.

Бессмертие, лорд Рутвен! Но найти это лечение превыше моих сил, превыше сил какого-либо человека вообще.

— Нет,— коротко бросил лорд Рутвен,— такая возможность должна быть.— Он наклонился ко мне.— Найдите ее... для меня, доктор. Сделайте все, что сможете. Где-то, как-то вы должны подарить мне надежду. Мне и всему моему племени.— Он сжал мне руку, вцепившись в нее пальцами.— Не отказывайтесь, доктор!

Экипаж остановился на перекрестке. Я высвободился из хватки лорда Рутвена и встал.

— Выйду здесь,— промолвил я.

Лорд Рутвен следил взглядом, как я открываю дверь и вылезаю на улицу, но не пытался меня удержать.

— Если хотите, мы могли бы довезти вас до Уайтчепеля,— предложил он.

— Предпочитаю пройтись. Мне надо о многом подумать.

Брови лорда Рутвена выгнулись:

— Действительно, надо.

— Я сделаю все, что смогу,— пообещал я.— Но пока, прошу вас, оставьте меня.

Я повернулся, перешел улицу и зашагал в гущу узких улочек, по которым не мог проехать его экипаж. Шагая, я улыбнулся, почти ликуя. Может быть, мои исследования не обречены на провал! Я думал только об этом, о том, что, раз теперь лорд Рутвен снова мой пациент, я все-таки добьюсь прорыва в исследованиях, над которыми так усердно и долго работал. Бессмертие... Слишком уж большая цель, чтобы просто думать об этом... Но были и другие цели, которые мне, может быть, удастся достичь. И, конечно же, мне очень нужен Хури. Он эксперт по миру вампиров. И как только я произнес про себя это слово — вампир, я осознал, сколь велико было мое нежелание произносить его раньше. Не удивительно, что мои исследования закончились провалом,— я никогда не отваживался признать то, что было их подлинным предметом. Но сейчас у меня не осталось колебаний, я не сдерживал себя, как раньше. Обстоятельства благословили мое решение. После получаса ходьбы я добрался до дома и, взойдя по лестнице к себе в кабинет, увидел, что дверь его распахнута настежь, а внутри мерцает свет. Осторожно приблизившись, я заметил, что свет очень слабый. Я вошел в комнату. На моей конторке стояло изображение Кали, украшенное гирляндами. Перед ним горели свечи, и из мисочек курился ладан. Под мисочками лежала книга. Я взял ее и прочел заглавие: «Мифы о вампирах в Индии и Румынии. Сравнительное исследование». Между первых страниц была всунута записка. Я вынул ее:

«Думал, вы вообще не выходите на улицу. Ситуация, видимо, изменилась. Зайду к вам завтра и узнаю все новости. Ваш Хури».

Что ж, вместе мы наверняка не пропадем!

31 июля. В полдень пришел Хури. Он по-прежнему мастер менять внешность. Вначале не узнал его — в своих поездках по Европе он приобрел какой-то венский вид: пенсне, бородка клинышком, ужасная альпийская шляпа. Выдавала его только фигура — он стал еще круглее, чем был. Предложил ему разместиться у меня, но он отказался, заявив, что ни за какие коврижки не согласится жить в трущобах. Вместо этого он остановился в Блумсбери у старого друга — юриста из Калькутты. У юриста есть повар, который умеет готовить пищу по-бенгальски, а к ней Хури не терпится вернуться после месячной диеты на блюдах парижской кухни. Он боялся, что, оказавшись в такой гастрономической глуши, отощает до кожи и костей. Могу подтвердить, что этого не случилось.

Рассказал ему о событиях последних нескольких месяцев. Хури притворялся спокойным, но я видел, что это напускное, на самом деле он возбужден и обеспокоен. Никаких особых обсуждений или анализа с его стороны не последовало, но уверен, что до этого еще дойдет. Ибо сейчас наша неотложная задача — определить причины болезни Джорджа, и, если подозрения оправдаются, нужно как-то обеспечить его безопасность. Это нелегко, особенно ввиду того, что Джордж отказывается видеть меня, но я предложил Хури отправиться завтра на дебаты в палату общин. Будут голосовать по законопроекту Джорджа, и сам Джордж, как ответственный министр, будет отчитываться перед правительством. У меня свои обязанности, и я не смогу присутствовать, но у Хури, по крайней мере, будет возможность изучить Джорджа. Жду его заключений с большим интересом.

Пока есть только один намек на то, что Хури тоже разрабатывает теории касательно этого дела. Уходя, он замешкался и обернулся ко мне.

— Полидори...— проговорил он.— Этот ваш друг, торгующий опиумом... Вы уверены, что его зовут Полидори?

— Да. А что? Его имя вам о чем-то говорит?

— Он, наверное, доктор?

Я с удивлением взглянул на него:

— Да. По крайней мере был, согласно тому, что говорит лорд Рутвен.