Четыре после полуночи (сборник)

Мне было проще заставить себя шагнуть в жерло вулкана, чем войти в дом Арделии. Всю неделю, да и весь месяц до этого, она еле ползала, едва не засыпая на ходу, но в ту ночь просто рвала и метала. Такой я прежде ее лишь раз видел — в тот вечер, когда мистер Лейвин велел ей убрать плакат с Красной Шапочкой, чтобы детишек не стращать. Поначалу Арделия даже не заметила меня. Без конца бегала взад-вперед по комнате в чем мать родила — если у нее, конечно, была мать, в чем я очень сомневаюсь. Злобная, как тигрица, которой перца под хвост насыпали. Обычно дома она укладывала волосы в пучок на затылке, но сейчас они были распущены и развевались сзади — с такой скоростью она носилась. Даже потрескивали, словно статическим электричеством заряженные. Глазищи полыхали огнем и сверкали, как сигнальные огни на железной дороге, и едва из орбит не вылезали. Все тело лоснилось от пота, и разило от нее — это даже при моем-то притупившемся обонянии! — как из выгребной ямы. С грудей и живота на пол шлепались маслянистые капельки — это я как сейчас помню. Ляжки поблескивали.

Стояла такая удушливая ночь, что воздух, казалось, давит на тебя, как свинцовый. Остается мечтать лишь о грозе или хотя бы о ветерке, но не тут-то было. Только слышно, как кукуруза растет… причем скрипит, словно суставы старика с подагрой, который пытается сам встать ночью, не потревожив жену.

И вдруг я вижу — черт возьми! — а ведь Арделия до смерти напугана! Словно кто-то наконец сумел подселить ей в душу страх Божий. И еще — вся она вдруг сделалась меньше, как-то скукожилась, что ли. Даже волосы стали тоньше, как у ребенка. И поредели — весь череп просвечивал. Поверх старой кожи повсюду нарастала новая — на щеках, вокруг крыльев носа, в уголках глаз и даже между пальцами перепонки образовались. Где только можно, висели и болтались складки. На ходу они даже негромко хлюпали. И вдруг меня осенило. Арделия вела себя как гусеница перед спячкой: она оплетала себя коконом.

Я молча стоял в дверях, наблюдая, как эта бестия носится туда-сюда. Арделия долго меня не замечала, слишком была взбешена. Дважды лупила кулаком стену с такой силой, что пробивала ее насквозь — обои, штукатурку и все остальное. Звук был такой, словно кости трещали, но Арделия и виду не показывала, что ей больно. Да и крови не было. Всякий раз, дубася стену, оно громко вскрикивала, но не от боли. Скорее так вопит разъяренная кошка… но, как я говорил, за ее злостью скрывался страх. И еще: вопила она не просто так, а выкрикивала имя помощника шерифа.

«Джон Пауэр!» — и тут же — бум! И кулак стенку прошибает. «Будь ты проклят, Джон Пауэр! Я покажу тебе, как соваться не в свое дело! Хочешь на меня посмотреть? Прекрасно! Но я тебя проучу, Джон Пауэр! Ты у меня попляшешь!» Она без устали носилась по комнате, а потом снова подпрыгнула к стене, поджала губы и — трах кулаком! Только штукатурка и посыпалась. «Нет, Джон Пауэр, ты не сможешь! — вскричала она. — Ты никогда и пальцем меня не осмелишься тронуть!»

Впрочем, одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы понять: еще как осмелится. Тем более любой, кто знал Пауэра, мог утверждать: у Арделии есть основания беспокоиться. Помощник шерифа отличался редкой сообразительностью и ничего не боялся. Он был из тех, кому не стоило переходить дорогу.

Пробежав по комнате еще пару раз, Арделия приостановилась на пороге кухни и тут наконец заметила меня. Испепелила взором, свирепо ощерилась, и вдруг губы ее снова стали вытягиваться в длинное рыло — только на сей раз оно было покрыто чем-то вроде паутинки, — и я испугался, что пришел мой смертный час: не в силах наложить лапы на Джона Пауэра, она решила расправиться со мной. Я медленно сполз на пол, прямо в какую-то лужицу. Арделия тут же остановилась. Пламя в глазах погасло, и вся она мгновенно переменилась. На губах заиграла улыбка. Можно было подумать, что я пришел на званый вечер, а сама она не бегала только что голышом, круша все на своем пути и ломая стены.

«Дейви! — воскликнула она. — Как я рада, что ты пришел! Выпей. Для тебя мне ничего не жалко!»

Арделия жаждала убить меня — я прочел это в ее глазах. Но я был ей нужен: не как спутник жизни, нет: она хотела, чтобы я покончил с Тэнси Пауэр. Полицейского Арделия брала на себя, но хотела, чтобы он перед смертью знал: дочери больше нет в живых. Вот для чего я ей понадобился.

«Времени у нас в обрез, — сказала она. — Ты знаешь Пауэра? Помощника шерифа».

Я ответил, что знаю. Добрый десяток раз он арестовывал меня за появление в пьяном виде.

«И как он тебе?» — спросила Арделия.

«Крепкий мужик», — осторожно ответил я.

«К свиньям вас обоих, чертовы ублюдки!» — неожиданно взорвалась она.

Я промолчал. Мне показалось, что так будет разумнее. Арделия сменила гнев на милость и продолжила уже вполне миролюбиво:

«Этот мерзавец сегодня днем пришел в библиотеку и начал копаться в моем прошлом. Буквально бомбардировал вопросами. Хотел выяснить, где я жила перед переездом в Джанкшен-Сити, какую школу посещала… Видел бы ты, Дейви, каким волком он на меня смотрел! Ничего, я его проучу! Будет знать, как вести себя с настоящей дамой!»

«Тебе его не запугать. Пауэр ничего не боится».

«Боится, — ухмыльнулась Арделия. — Меня по крайней мере. Правда, пока полицейский об этом и не подозревает».

Она ухмылялась, но в глазах ее вновь промелькнул страх. Для нападок Пауэр выбрал самое неудачное для «библиотекарши» время — Арделия готовилась к спячке, и сил у нее оставалось меньше обычного.

— Арделия не сказала вам, что побудило Пауэра обратить на нее внимание? — спросила Наоми.

— Это и так ясно, — ответил Сэм. — Дочь ему рассказала.

— Нет, — покачал головой Дейв. — Я ее не спрашивал — боялся даже обратиться к этой фурии, — но почему-то мне не кажется, что она проговорилась. Ведь, покидая библиотеку, дети обо всем начисто забывали… И о сказках, и о том, что вытворяла Арделия в ванной. Впрочем, они не просто забывали, похоже, Арделия обладала способностью внушать им какие-то другие мысли. Во всяком случае, уходили детишки всегда веселыми. И вообще большинство родителей просто боготворили Арделию, готовы были ее на руках носить.

Думаю, Пауэр сам заподозрил неладное, заметив, что Тэнси каким-то образом изменилась. Ведь Арделия, как и любой другой вампир, высасывала из своих жертв нечто вполне осязаемое. Должно быть, Пауэр заметил или как-то почувствовал это.

— Но что заставило его заподозрить именно Арделию? — с недоумением спросил Сэм.

— Я же говорил, Пауэр отличался редкой сообразительностью. Чутье у него было развито, как у настоящей ищейки. Возможно, расспрашивал Тэнси и какие-то ответы дочки ему не понравились. Ведь по приходе в библиотеку он ничего не знал… но явно подозревал что-то. Причем вполне достаточно, коль скоро Арделия на стенку полезла. Помню, больше всего ее вывело из себя — и одновременно испугало — то, как он смотрел на нее. «Я тебя научу, как надо на меня смотреть», — все время повторяла эта бестия. Должно быть, Арделия слишком уверовала в то, что ей ничего не грозит, коль скоро первый же подобный случай выбил ее из колеи. Заставил впервые усомниться в собственной безнаказанности.

— Но ведь он мог поговорить и с другими детьми, — нерешительно предположила Наоми. — А затем сравнил услышанное и подметил какие-то очевидные несовпадения. Наверное, и сами дети смотрели на нее по-разному. Как, например, вы с Сэмом.

— Все может быть, — пожал плечами Дейв. — Как бы то ни было, страх заставил ее поспешить.

«Весь завтрашний день я проведу в библиотеке, — сказала она мне. — Хочу на людях помелькать. Тебе же, Дейви, я поручаю Тэнси Пауэр. Будешь ждать перед домом, пока не убедишься, что девчонка осталась одна. Потом затащишь ее в лес. Можешь делать с ней все что заблагорассудится, но напоследок ты должен перерезать ей горло. И оставь труп там, где его наверняка найдут. Я хочу, чтобы этот ублюдок узнал обо всем до того, как я им займусь».

Я ничего не ответил. Даже рад был, что у меня тогда язык отнялся, ведь я мог такого наговорить, что Арделия вмиг бы мне голову оторвала. Я же сидел за кухонным столом, тупо пялясь на стакан виски, и Арделия, видимо, приняла мое молчание за согласие.