Четыре после полуночи (сборник)

Стивен Кинг

Четыре после полуночи (сборник)

Лангольеры

Предисловие к Лангольерам

Сюжеты приходят ко мне в разное время и в разных местах: в автомобиле, в дэше, на прогулке, даже на вечеринках. В двух случаях они мне приснились. Но очень редко я начинаю писать, как только у меня сверкнет идея. И у меня нет «блокнота сюжетов». Я не записываю идеи и считаю, что это правильно. Возникает их множество, но лишь немногие из них действительно хороши, однако все без исключения идеи я отправляю в картотеку, которая хранится у меня в голове. Плохие там потихоньку распадаются, поэтому, открыв картотечный ящик и посмотрев, что у меня в загашнике, я нахожу только несколько отличных сюжетов, и каждый с ярким центральным образом.

В «Лангольерах» этот образ — женщина, прижимающая руку к трещине в фюзеляже пассажирского самолета.

Нет нужды говорить, что сам я знаю о пассажирских самолетах очень мало. В этом ни у кого не должно быть сомнений, но образ женщины возникал всякий раз, когда я заглядывал в картотеку в поисках нового сюжета. Такой четкий образ, что я даже ощущал духи женщины — назывались они «L’Envoi», [1] — видел ее зеленые глаза, слышал испуганное, учащенное дыхание.

Как-то вечером, лежа в постели и уже засыпая, я понял, что эта женщина — призрак.

Помнится, я сел, перекинул ноги на пол и включил свет. Какое-то время посидел, не думая ни о чем… по крайней мере сознательно. А вот в подсознании парень, который в действительности делает за меня всю работу, уже трудился, очищая рабочее место и готовясь запустить все свои машины. На следующий день я (или он) начал писать эту повесть. На это ушел месяц, и она далась мне легче, чем остальные повести в этой книге, слово ложилось за словом, эпизод за эпизодом. Иной раз истории и дети выходят на свет Божий без особых мук, эта повесть — тот самый случай. Из-за чувства обреченности, делающего эту повесть несколько похожей на более раннее мое произведение, «Туман», я решил давать каждой главе старомодные подзаголовки. И закончил я повесть в отличном настроении, с пониманием того, что она удалась… такое со мной случается редко.

Я не привык копаться в деталях, но на этот раз пришлось затратить немало времени на подготовку. Трое пилотов — Майкл Руссо, Френк Соарс и Дуглас Деймон — помогали мне ничего не перепутать. Стоило мне пообещать, что я ничего не разобью в кабине самолета, и они лезли из кожи вон, чтобы снять все мои вопросы.

Все ли я понял и записал правильно? Едва ли. Это не удалось даже знаменитому Даниелю Дефо. В «Робинзоне Крузо» его герой, раздевшись догола, плывет на корабль, который недавно покинул… а затем набивает карманы всякой всячиной, которая может понадобиться ему на необитаемом острове. А в одном романе (опущу и автора, и название) о нью-йоркской подземке писатель принял кабинки ремонтников за общественные туалеты.

Тут у меня подход однозначный: если я что-то изложил правильно — спасибо господам Руссо, Соарсу и Деймону. Если где ошибся — моя вина. И дело не просто в вежливости. Фактологические ошибки не есть результат неверного толкования полученной информации. Причина тому — неумение задать правильный вопрос. Разумеется, я позволил себе одну или две вольности в описании самолета, в который вы скоро войдете. Но вольности незначительные и необходимые для сюжета.

Вот теперь все. Прошу на борт.

Полетаем в недружественных небесах.

ГЛАВА 1

Плохие новости для капитана Энгла. Маленькая слепая девочка. Банда Долтона прибывает в Тобстоун. Странности рейса 29

1

Брайан Энгл остановил пассажирский лайнер «Л-1011», принадлежащий компании «Американская гордость», у галереи 22 и повернул тумблер, отключающий свет на табличках «Пристегните ремни», ровно в 22.14. Шумно выдохнул и отстегнул ремень безопасности.

Он не помнил случая, чтобы его так радовало завершение полета. И устал он, как никогда. Голова раскалывалась; планы на вечер определились окончательно и бесповоротно. Никакой выпивки в комнате отдыха пилотов, никакого ужина, даже никакой ванны по приезде в Уэствуд. Раздеться — и в кровать. Он намеревался проспать четырнадцать часов.

Рейс 7, Токио — Лос-Анджелес, сначала отложили из-за сильного встречного ветра, а потом из-за неразберихи в ЛАКСе, по мнению Энгла, самом худшем аэропорту Америки, если, конечно, не считать бостонский Логан. Более того, во второй половине полета возникла проблема с герметичностью салона. Поначалу незначительная, но постепенно ситуация ухудшалась и стала пугающей. Они уже опасались взрывной декомпрессии… но до этого дело не дошло: все как-то стабилизировалось само по себе. Такое нередко случалось, случилось и на этот раз. Пассажиры уже покидали самолет, даже не подозревая о том, что этот полет из Токио мог стать для них последним. Но Брайан это знал… и оттого голова у него просто раскалывалась.

— Эту суку прямо отсюда отбуксируют в диагностический центр, — сообщил второй пилот.

— Там знают, в чем проблема?

Второй пилот кивнул:

— Им это не нравится, но они знают.

— Плевать я хотел на то, что им нравится или нет, Дэнни. Мы сегодня едва не сыграли в ящик.

Дэнни Кин кивнул. Он тоже знал, что едва не сыграли.

Брайан вздохнул, потер шею. Голова не давала ему покоя хуже, чем больной зуб.

— Может, я уже становлюсь староват для таких дел?

Время от времени, обычно после особенно тяжелого перелета, такую фразу говорили многие пилоты, но Брайан чертовски хорошо знал, что он совсем и не стар. Сорок три года — для пилотов гражданской авиации самый расцвет. Тем не менее сейчас он почти что поверил в то, что сказал. Господи, как же он устал!

Постучали. Стив Сирлз, штурман, повернулся в кресле и, не поднимаясь, открыл дверь. На пороге стоял мужчина в зеленом блейзере — это фирменный цвет «Американской гордости». Выглядел он как дежурный по галерее, но Брайан знал, что это птица куда более высокого полета. Джон (а может, Джеймс) Диган, заместитель начальника операционного отдела «Американской гордости» в ЛАКСе.

— Капитан Энгл?

— Да? — Он мгновенно принял оборонительную стойку.

Первым делом подумал (мысль эта родилась от усталости и головной боли), что ему предложат взять на себя ответственность за прохудившийся самолет. Паранойя, конечно, но в этот момент Брайан Энгл мог предположить что угодно.

— Боюсь, у меня для вас плохие новости, капитан.

— Насчет разгерметизации? — резко спросил Брайан, и несколько пассажиров, проходивших мимо двери в кабину пилотов, обернулись, но слово не воробей, вылетит — не поймаешь.

Диган покачал головой:

— Насчет вашей жены, капитан Энгл.

Энгл не мог взять в толк, чего от него хочет этот человек, а потому молча таращился на Дигана. Наконец до него дошло. Речь, разумеется, шла об Энн.

— Она моя бывшая жена. Мы развелись восемнадцать месяцев назад. Что с ней?

— Несчастный случай. Может, пройдем в контору?

Брайан с любопытством посмотрел на него. После трех нервных часов полета происходящее сейчас казалось ему каким-то нереальным. Он едва подавил желание предложить Дигану катиться к чертовой матери. Но, разумеется, не предложил. В авиационных компаниях не принято разыгрывать шутки с пилотами, тем более с теми, кто только что прошел по самому краю пропасти.

— Что, Энн в порядке? — повторил Брайан уже мягче, заметив, что второй пилот смотрит на него с сочувствием.

Диган разглядывал свои начищенные туфли, и Брайан понял, что новости действительно плохие и с Энн далеко не все в порядке. Понял, но отказывался в это поверить. В тридцать четыре года Энн отличали отменное здоровье и умеренность в привычках. Он также подумал, что более здравомыслящего водителя нет во всем Бостоне… может, во всем штате Массачусетс.