Файл №416-f. Сотворение мира

До «металлиста», хоть и не сразу, но все же дошло, что уступать ему дорогу никто не собирается. Поэтому молодой человек гнусно хмыкнул и размахнулся правой рукой, увесистым кулачищем метя в живот русскому. Это был грязный удар — но цели он не достиг. Заборин плавно и будто бы с ленцой сместился вправо и чуть назад, перехватил ощетинившийся перстнями кулак скандинава и отправил противника в затяжной кувырок, сопровождавшийся впечатляющим грохотом амуниции.

Кувыркаться позарившийся на чужой талант металлист не умел. Поэтому приземление у него вышло жестким, и желание подняться на ноги возникло отнюдь не сразу.

Заборин отшагнул в сторону и встал так, чтобы видеть и проход в прошлое, и слабо ворочающегося на полу противника. Из ливерпульского дома тем временем вышел полненький мальчишка, совсем не похожий на собственные многочисленные фотографии в более старшем возрасте, и не спеша, потопал в сторону автобусной остановки.

Русский бдительно дождался, пока юный Пол Маккартни, совершенно не подозревающий о своей грядущей судьбе, не скроется с глаз. Ни у поверженного скандинава (тот встал на четвереньки и вполголоса ругался на родном наречии), ни у кого-либо другого из присутствующих не возникло желания повторить попытку.

Стена храма беззвучно вернулась на место. Впрочем, она могла бы и рухнуть с оглушительным грохотом — никто бы этого не заметил, потому что все собравшиеся разразились аплодисментами, предназначенными герою невидимого фронта, простому русскому парню по имени Вячеслав Заборин.

Молдер никогда не считал для себя «Битлз» кумирами, но сейчас, от избытка чувств, протянул Заборину руку. Тот кивнул и пожал.

Наконец, в храме вновь воцарилась тишина, и человек в просторных одеждах опять завладел всеобщим вниманием

— Что ж, не получилось отнюдь не по нашей вине, Absit verbo invidia ^{note 21}, — сказал ведущий этого странного шоу. — Но мы продолжим наше представление.

Вашингтон, округ Колумбия. Эдгар-Гувер-Билдинг. Штаб-квартира ФБР

— Агент Скалли, вы напрасно так беспокоитесь, — повторил заместитель директора Скиннер. — Агент Молдер отправился на отдых и не обязан ни перед кем отчитываться.

Скиннер вдруг снял очки и стал тщательно их протирать. Пока он предавался этому занятию, понять, что у него на уме, было даже труднее, чем обычно. Но Скалли почудилось в его взгляде что-то похожее на иронию. Нет, не может быть. Скорее небо свалится на землю, чем начальство обреет чувство юмора.

— Возможно, ваша тревога объясняется мотивами личного плана? — продолжал «Железный Винни», не отрываясь от полировки окуляров.

— Хотите сказать, что я ревную? — въедливо уточнила Скалли.

Скиннер не отреагировал, продолжая свое занятие.

— Сэр, — стараясь говорить как можно спокойнее, снова начала Скалли. — Если я правильно поняла, срок внеочередного отпуска моего напарника истек сегодня утром. То есть к девяти он должен был появиться на работе…

— Позвольте вам напомнить, что за агентом Мол-дером и раньше были замечены нарушения служебного распорядка, — невозмутимо перебил Скиннер.

— Но он не отвечает на телефонные звонки! — в отчаянии сказала Скалли. — Дежурный администратор в отеле сказал мне, что ключи от номера Молдер не брал. «Одинокие стрелки» последний раз видели его без малого сутки назад. Либо его по-прежнему держат израильские спецслужбы…

— Они утверждают, что отпустили его в субботу, около семи часов вечера по времени Тель-Авива, — снова перебил ее Скиннер. — И что его дальнейшая судьба их не интересует. Моссад также выразил готовность еще раз принести извинения, хотя я и не вижу в этом особого смысла… К тому же Молдер официально числится в отпуске, а не на задании.

— А с этим лейтенантом, который вел дело, вы не разговаривали?

— Пытался. Только это не лейтенант, а лейте-нантша. Таня Проттер. Ее в управлении Моссада тоже никто не видел с вечера субботы. Сегодня на работу она не явилась. Но все это абсолютно ничего не значит. Позвоните Молдеру еще раз, возможно, его телефон просто был выключен.

Скалли без особой надежды выполнила распоряжение. «Абонент временно недоступен», — вновь услышала она в трубке.

Израиль.

Где-то между Тель-Авивом и Иерусалимом…

Странная стена слева снова плавно скользнула вверх, и находившимся в таинственном чертоге открылась неширокая, мощенная брусчаткой улочка. Ярдах в ста дальше по улице угадывалась площадь, на которой бурлила пестрая толпа. Судя по одежде и архитектуре, действие происходило в Южной Европе в конце девятнадцатого века или в начале двадцатого. Цепь жандармов, или как их там называли, сдерживала толпу на площади — по всей видимости, освобождая место для проезда некоей важной персоны.

— Итак, продолжаем, — провозгласил ведущий тоном экскурсовода. — Revenons a nos moutons ^{note 22}, так сказать. Перед вами Сараево тысяча девятьсот четырнадцатого года, пятнадцатое июня по юлианскому календарю, или двадцать восьмого июня по григорианскому календарю, — как вам будет угодно. Через два часа сюда подъедет наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд — это его уже давно ожидает ликующая толпа… И, сами понимаете, прозвучат два роковых выстрела члена террористической организации «Молодая Босния», изменившие судьбу мира двадцатого века. «Молодая Босния» выступала за освобождение Боснии и Герцеговины от австро-венгерской оккупации. Своего они, конечно, добились, но вряд ли в том виде, о котором мечтали… Accessio cedit principali ^{note 23}. Ведущий выдержал эффектную паузу и продолжил: — Так вот, член «Молодой Боснии» Гаврило Принцип пройдет через несколько минут по этой вот неширокой безлюдной улочке. Вам, здесь присутствующим, предоставляется уникальная возможность изменить сам ход истории. Et voila (justement) comme on ecrit I'histoire ^{note 24}, как любил повторять один прославленный философ. Не будет злосчастных выстрелов, поразивших наследника престола и его супругу, не будет Первой мировой войны. Германия не потерпит сокрушительного поражения и не будет унизительного Версальского договора. Соответственно, у немцев не возникнет и желания реванша, не придут к власти нацисты, и, сами понимаете, Вторая мировая война тоже окажется под вопросом. С другой стороны, если не случится злополучных выстрелов в Сараево и Россия не вступит в войну, то Российская империя будет развиваться экономически — у русских, как я понимаю, благополучный тринадцатый год стал притчей во языцех, — не наберут силы революционные настроения, и никаких грандиозных катаклизмов, что вы имели счастье наблюдать, не произойдет. Кто-нибудь остановит бойца «Молодой Боснии», и мир станет другим. Совсем другим. Когда вы выйдете отсюда, вы почти наверняка обнаружите, что никого из ваших друзей и родных попросту не существует в измененной реальности. Да и сами вы всерьез рискуете оказаться в новом мире на птичьих правах ходячих аномалий — пришельцев из другой истории, без роду, без племени в самом буквальном смысле этого слова, ведь и семейная жизнь ваших предков сложится иначе. Зато история двадцатого века не будет такой мрачной и кровопролитной. Есть желающие повернуть вспять колесо истории? Это вам не похитить маленького мальчика небогатых родителей, который впоследствии прославился всего лишь тем, что писал песенки. Здесь цель другая — предотвратить миллионы жертв, остановить потоки крови, которая еще не пролилась… Si vis pacem, para bellum ^{note 25}.

Воцарившаяся тишина давила на уши. Молдер понимал, что все происходящее тщательно спланировано, но не понимал конечной цели этого странного представления. К чему эти наглядные уроки? И зачем сидят вдали сцены девять старцев — изучают реакцию зрителей, что ли?

Почти одновременно с мест поднялись двое, но первый был Вячеслав Заборин, и все взгляды устремились на него.

— Я прекрасно понимаю, для чего устроена вся эта демонстрация, — начал Заборин. — Я сознаю, что у меня — или у любого, кто попытается что-либо сделать, — вряд ли что-нибудь получится. Возможно, вы просто остановите меня в последний момент, как я остановил молодого человека, — он кивнул на все еще не рискующего подняться с четверенек скандинава. — Но скорее всего, в мире просто не произойдет никаких изменений. Как ничего не менялось целые полтора месяца после смерти несчастного Франца Фердинанда, или как не изменилось после расстрела мексиканцами его дядюшки, эрцгерцога Максимилиана. В самом деле, парадокс; конфликт произошел между Австией и Сербией, войну объявила Германия Франции, а первой под раздачу попала Бельгия… Впрочем, — Заборин выдержал паузу, кивнул на окно в прошлое, — мне действительно интересно было бы посмотреть, изменится история двадцатого века, или же нет. В конце концов, это стало бы хорошей проверкой некоторых историософских теорий… Словом, наверное, я буду корить себя, если не воспользуюсь вашим любезным предложением.