Умри или исчезни!

а все это, завороженный неотвратимостью смерти, которая приближалась к кому-то с небес. Помимо его воли темная машинка, спрятанная внутри мозга, проделывала какие-то вычисления, сопоставляла, вспоминала и, наконец, выявила беспощадный результат. Он вдруг узнал свой коттедж четвертый в ряду себе подобных, с тарелкой спутниковой антенны на крыше...

В эти мгновения Девятаев осознал, что такое непоправимые вещи. Его отчаянный рев вытеснил неземную тишину. Крик продолжался и тогда, когда огненная вспышка поглотила коттедж полковника и черно-багровый ком бесшумно покатился дальше, подминая под себя еще два дома... Жирный дым взвился в небо вместе с газообразными останками шести человек, среди которых была жена Девятаева и его неродившийся ребенок.

Через секунду ушей полковника достиг грохот взрыва, но он уже ничего не слышал.

* * *

...Голос в наушниках вывел Антона из транса. Он посмотрел на приборы и обнаружил пятнадцатиградусное отклонение от курса. Кроме того, он забрался в зону действия радаров дальнего привода аэродрома истребителей противовоздушной обороны. Голос настойчиво призывал его убираться подальше, пересыпая оскорбления нецензурной бранью.

Девятаев поспешно отвернул, возвращаясь на маршрут. Впервые за четыре года работы на "Ан-58" он совершил такую ошибку, и ему стало не по себе. Это грозило отстранением от полетов и, возможно, даже лишением пилотского удостоверения. Если военные дадут делу ход, бывшему полковнику не помогут и исключительные способности господина Клейна как адвоката...

Теперь он летел на юго-восток, сверившись не только с приборами и картой, но и с наземными ориентирами. До сегодняшнего дня амфетамины никогда не вызывали у него подобного выпадения из реальности. Оно было не таким страшным, как тогда, во время полета на истребителе, однако более длительным.

Девятаев подсчитал, что самолет двигался бесконтрольно в течение примерно восьми минут. Весь этот промежуток времени Антон не слышал ни диспетчера аэропорта, ни операторов военных радиолокационных станций... С отвратительным чувством бессилия он понял, что пришла пора уходить из авиации. Это было для него едва ли не худшим наказанием и наигорчайшим завершением жизни.

Хуже была только вечная пытка памятью.

* * *

...Он подал рапорт об отставке на следующий день после похорон. Погребальная церемония стала бы для любого другого человека еще одним мучительным испытанием, поскольку проходила на фамильном кладбище в имении ее родителей. Жертв катастрофы хоронили в закрытом гробу. В нем лежало то, что осталось от жены полковника и его ребенка. Только люди из спасательной бригады знали, что не осталось почти ничего.

Все присутствовавшие на похоронах отметили, что полковник не плакал. У него было странно неподвижное и ничего не выражавшее лицо. Никто не знал, что он мертв с того самого мгновения, когда увидел взрыв на месте коттеджа. Поэтому он даже не замечал открытой враждебности ЕЕ матери и отца.

Он не изменил своего решения, несмотря