Четыре после полуночи (сборник)

Сэма Пиблса охватила неясная тревога. Как будто он что-то натворил. Не просто открыл дверь и пересек фойе, а вошел в какой-то незнакомый мир, не имевший ничего общего с захолустным городком в штате Айова, который он порой любил, порой ненавидел, а чаще всего просто воспринимал как должное. Даже воздух в помещении был словно гуще и тяжелее. Тишина же и вовсе казалась материальной — густой, толстой, как одеяло, и ледяной, как снег.

В библиотеке не было ни души.

Со всех сторон высились безмолвные ряды книжных стеллажей. Сэм посмотрел наверх, на зарешеченные окна в крыше, и у него вдруг закружилась голова. На мгновение даже почудилось, что его самого подвесили за лодыжки и он висит вниз головой над глубокой квадратной ямой, заставленной книжными стеллажами.

Тут и там возле стен стояли раздвижные лестницы на резиновых колесах. Посреди обширного пустого пространства возвышались два деревянных островка. Первый — длинная дубовая подставка для журналов. Многочисленные журналы, каждый в пластиковом пакете, стояли в отдельных ячейках. Они чем-то напомнили Сэму шкурки неведомых зверюшек, выставленные на просушку. Плакат на самом верху подставки гласил:

ВОЗВРАЩАЙТЕ ВСЕ ЖУРНАЛЫ НА МЕСТО!

Слева от этого сооружения торчал одинокий книжный шкаф с новенькими книгами; здесь разместились беллетристика и научно-публицистические издания. Плакат на этом шкафу извещал, что все, взятое отсюда, должно быть возвращено не позднее чем через неделю.

Сэм двинулся по широкому проходу между стойкой с журналами и книжным шкафом. Как ни старался он ступать тише, каблуки его звонко цокали, а стук шагов перекатывался эхом под высоченными потолками. Сэм уже жалел, что пришел сюда, а не возвратился в контору.

Все здесь внушало ужас.

На столе библиотекаря мерно жужжал включенный аппарат для просмотра микрофильмов, но и за столом тоже никого не оказалось. Только стояла небольшая табличка, на которой было выведено:

А. ЛОРЦ

Самого же или самой А. Лорц нигде не было видно.

«Должно быть, сидит в каком-нибудь углу, погрузившись в свежий выпуск „Библиотечного журнала“», — подумал Сэм, и ему вдруг захотелось заорать: «Как дела, А. Лорц? Все в порядке?»

Но желание это тут же прошло. Публичная библиотека Джанкшен-Сити совершенно не подходила для подобных ребяческих выходок.

Внезапно Сэму вспомнилась забытая детская считалочка: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить — все равно тебе водить». «Интересно, — подумал Сэм, — если скорчить рожицу или показать язык — заставит ли тебя водить А. Лорц?» И снова оглянулся по сторонам, каждой клеточкой своей впитывая в себя жутковатую атмосферу.

Позабыв уже о своем намерении взять сборник анекдотов или «Любимые стихи американцев» и вопреки собственным ожиданиям заинтригованный этим необычным местом, Сэм направился к двери справа от шкафа с новинками. Судя по табличке, там размещалась детская библиотека. Брал ли он книги в библиотеке, когда был маленьким и жил в Сент-Луисе? Сэму казалось, что да, хотя воспоминания были неясные, расплывчатые, так и норовившие ускользнуть. Тем не менее Сэму вновь стало не по себе. Ему вдруг показалось, что он снова возвращается туда, где уже когда-то, очень давно, побывал.

Дверь была закрыта. На ней висел плакат, изображающий Красную Шапочку, которая только что поняла, что перед ней Серый Волк, а не бабушка. Волк был облачен в бабушкин чепец и в ночную рубашку. С его оскаленных клыков капала пена. На лице Красной Шапочки застыл леденящий ужас. Смысл этой картинки, видимо, состоял в том, чтобы доказать: счастливый конец такой сказки — выдумка взрослых. Только безмозглые родители могут верить этой белиберде, говорило белое как мел лицо Красной Шапочки, а вот дети — никогда!

Замечательно, подумал Сэм. Самый подходящий плакат, чтобы привлечь детишек в библиотеку. Должно быть, малышня его обожает.

Открыв дверь, он заглянул внутрь. И тут же страхи Сэма рассеялись; он был очарован, и мгновенно.

Эта картинка на двери конечно же ровным счетом ничего не значила. Да и сам он, разумеется, посещал библиотеку, будучи малышом; одного взгляда на этот миниатюрный мирок хватило, чтобы все вспомнить.

Отец умер молодым, и Сэма воспитывала мать. Она столько работала, что мальчик видел ее разве что по воскресеньям и праздникам. Если денег на кино после школы наскрести не удавалось — а такое случалось очень часто, — Сэм отправлялся в библиотеку. И вот теперь комната, в которой он оказался, пробудила ностальгические воспоминания, одновременно милые, щемяще тоскливые и чем-то пугающие.

Да, тогда окружавший мир представлялся Сэму совсем крохотным, как и этот мирок, в котором он оказался сейчас. Как и в детстве, светлом и радостном даже в самые дождливые и пасмурные дни, здесь было светло. И никаких тебе висячих шаров из стекла; нет, эту комнату освещали лампы дневного света, укрепленные на низком потолке под матовыми плафонами; все они горели. Столы здесь были совсем маленькие. Стульчики же казались просто игрушечными. Да, взрослые в этом мирке выглядели бы незваными пришельцами, настоящими чужеземцами. Присев за стол, они непременно поддели бы его коленками, а захотев напиться из фонтанчика в дальней стене — расквасили бы себе носы.

Стеллажи с книгами здесь не подавляли, да и потолки были довольно низкие; не настолько, впрочем, чтобы детишкам тут казалось тесно и неуютно. Отсутствовали здесь и нескончаемые ряды угрюмых корешков, а книжки, напротив, были все как на подбор яркие и красочные: синие, красные, желтые. Правил этой Волшебной страной Оз, а принцесса Дороти с друзьями путешествовала из Страны Гилликинов в Страну Кводлингов, стремясь в Изумрудный Город. Сэм вновь ощутил себя мальчишкой, заглянувшим после школы в библиотеку. Каждая книжка здесь словно молила, чтобы ее взяли в руки, потрогали, посмотрели, полистали. И все-таки во всем этом было нечто отталкивающее.

На стене висела фотография щенка с огромными задумчивыми глазищами. Под трогательной мордашкой щенка была начертана одна из величайших человеческих мудростей:

БЫТЬ ХОРОШИМ ОЧЕНЬ ТРУДНО.

На противоположной стене красовался плакат, на котором была нарисована утка с выводком утят; они ковыляли по берегу к воде.

УСТУПИТЕ ДОРОГУ УТЯТАМ! –

призывала картинка.

Сэм посмотрел налево, и улыбка тут же сползла с его лица. На плакате был изображен огромный темный автомобиль, отъезжающий от школы. К боковому стеклу прижался мальчонка, рот которого был широко раскрыт в безмолвном вопле ужаса. А за ним темнел зловещий силуэт неведомого мужчины, вцепившегося в руль. Подпись гласила:

НИКОГДА НЕ САДИСЬ

В МАШИНУ НЕЗНАКОМЦА!

Сэм понял, что и этот плакат, и картинка с Красной Шапочкой были призваны всего-навсего воспитать в детях чувство опасности, но его это почему-то встревожило. Разумеется, дети не должны подсаживаться в машины к незнакомым дяденькам, приглашающим прокатиться, но разве так следует учить этому?

Господи, подумал он, и скольких ребятишек должны по ночам мучить кошмары после этих плакатов?

При виде же следующего плаката, прямо над столом библиотекаря, по спине Сэма пробежал холодок и поползли мурашки.

Мальчик и девочка, лет восьми, в испуге жались друг к другу и пятились от огромного мужчины в полушинели и серой шляпе. Ростом великан был не меньше одиннадцати футов; тень его зловеще падала на поднятые в страхе детские лица. Тень отбрасывала и широкополая, в стиле 40-х годов, шляпа, а глубоко посаженные глаза угрожающе сверкали. Колючий взгляд, казалось, пронизывал бедных детишек насквозь. В вытянутой руке сверкала бляха со странного вида звездой — Сэму показалось, что у нее девять лучей. А то и десять. Призыв внизу плаката был такой: