Исконный обитатель (ЛП)

Исконный обитатель

Исконный обитатель

Исконный обитатель

Причины  кризиса среднего возраста у мужчин хорошо задокументированы, поэтому мне нет  нужды досаждать читателю чересчур подробным толкованием этого недуга. Но  последствия, связанные с конвульсиями юности, и попытками человека получить  более четкое осознание собственной смертности, в случае с Уильямом Аттертоном, оказались  катастрофическими. Известие о его дилемме дошло до меня через Генри  Берринджера.

Уильям  Аттертон, Генри Берринджер и я были стипендиатами колледжа в Сент-Леонард и  состояли в одних и тех же объединениях выпускников, включая клуб в Сент-Джеймс,  где мы с Генри обычно обедали первую пятницу каждого месяца, после чего  прогуливались с сигарами вдоль улицы Мэлл. В нашем обеденном ритуале было много  предсказуемых аспектов, главным из которых являлось обсуждение Аттертона и его нестабильного  образа жизни.

В  конце июня Генри поделился со мной последними новостями насчет Аттертона. Всего  пару недель назад Генри наткнулся в Ковент-Гарден на нашего общего знакомого,  несущего огромную стопку туристических книг и руководств по автономному образу  жизни. За импровизированным ланчем Аттертон рассказал Генри о своем намерении  порвать с городской жизнью и начать вести "более простое существование в субарктических  лесах Северной Швеции. Как минимум, четыре сезона. Я проживу там целый год. И  впервые за все это время буду осознавать, что происходит вокруг меня, Генри.  Изменения природы, небо, пение птиц, сам воздух..."

"Снег  и лед", - вынужден был вставить Генри.

"Да,  черт побери! Снег и лед. А между делом я буду с любовью разглядывать каждый  кристаллик и снежинку".

"Чего  там будет предостаточно", - подытожил Генри. "А не разумнее было бы  поехать туда на пару недель или хотя бы на месяц?"

"Нет  же! Я еду не для того, чтобы обо мне говорили "Глядите, какой молодец,  прожил в хижине один целых две недели!". Ты не понимаешь, Генри, но я все  больше осознаю, что вся моя жизнь состояла из компромиссов и полумер. Честно  говоря, я не уверен, была ли у меня когда-нибудь собственная настоящая мечта.  Не могу даже вспомнить, как я стал таким, или что я хотел сделать в жизни. Но я  знаю одно: за тридцать лет в Сити (деловая часть Лондона - прим. пер.) я  ничего не сделал".

Услышав  эти новости, я тут же сделал такие же выводы, как и Генри. Мы оба не знали, от  чего именно убегает Аттертон на этот раз, поскольку его план определенно имел  все признаки побега, и тому было множество причин. Не хочу опускаться до  сплетен, но Аттертон постоянно влипал в какие-то проблемы. Особенно, касающиеся  чужих карманов. Несколько лет назад из-за его афер с недвижимостью кое-кто из  его близких друзей лишился значительных сумм денег. Утверждалось, что он был  причастен к быстрому закрытию одного ресторана. А его махинации с несколькими  счетами привели к разорению как минимум одного пенсионного фонда. Кроме  финансовых проблем, в начале его, так называемого кризиса, имелись  свидетельства его романа с женой одного друга и любовной связи с дочерью  коллеги, работавшей в его фирме стажером, и это с промежутком от силы в пару  дней. Что касается его ухода из компании, то в Сити поговаривали, что оно было  не совсем добровольным.

Но  в ходе обсуждения этого скандинавского мероприятия Генри никогда не видел у  друга столь воодушевленного лица. Он описывал глаза Аттертона, как светящиеся  чем-то сродни эйфории. Аттертон был тверд в своем решении.

"И  что, осмелюсь спросить, ты будешь делать в лесу целый год?" - спросил его  Генри, вскоре после того, как оплатил счет за их ланч. Это был единственный  вопрос, который Аттертон хотел услышать на эту тему. Наряду с его любовью к  книге Генри Торо "Уолден, или Жизнь в лесу" и пешим турпоходом  по Скандинавии, который он восхвалял еще со студенчества, Аттертон отметил  следующее: "Буду гулять. Плавать в Альваре. Спать на улице. Исследовать.  Вернусь к рисованию. Я не касался карандаша уже двадцать лет. Мне часов в  сутках не хватит. И видел бы ты жилище, которое я приобрел для своего изгнания,  Генри. Его называют "фритидсюз" или "стуга",  что означает "летний дом". Он находится в тридцати километрах от  ближайшего города, в доисторическом лесу, пестрящем рунными камнями. Там есть  даже деревянная церковь, относящаяся к четырнадцатому веку. К концу лета сотру  себе локоть, делая графитом мемориальные отпечатки".

Генри  начинал уже разделять воодушевление Аттертона и почувствовал первые уколы  зависти, пока не спросил, как они смогут оставаться на связи.

"А  вот тут загвоздка, Генри. Там, куда я направляюсь, нет мачт сотовой связи. Я  даже не подключен к электросети. Воду для ванны буду брать из колодца,  генератор заправлять мазутом и готовить свежепойманную рыбу на дровяной печи.  Все очень просто. Я планирую проводить вечера возле костра за чтением книг,  Генри. Для начала беру полное собрание сочинений Диккенса и Толстого. Так что полагаю,  общаться будем через письма".

Генри  - не тот человек, который станет губить оптимизм друга, но когда Аттертон  озвучил свои планы по изоляции себя в глуши чужой страны, он был наполнен  учительским подозрением, что продумано далеко не все.

"Я  хочу снова пройти испытание, Генри. Настоящее испытание". Так, по сути, и  было, но не в том виде, в каком он ожидал.

***

Итак,  в начале августа отважившийся жить в дикой глуши Аттертон в сопровождении  большой коллекции книг и нескольких ящиков с теплой одеждой, оставил Генри,  возложив на него задачу проверять его холостяцкую квартиру в Челси, время от  времени спуская воду в унитазе, и вести в его отсутствие кое-какие дела. А  ближе к концу августа началась их переписка. Но их общение быстро свернуло с  намеченного курса.

Остаток  лета и большую часть осени я провел за границей, но по возвращении мы с Генри  возобновили нашу традицию под названием "Первая пятница месяца". Однако  мой дорогой друг сильно изменился. По его просьбе мы заняли столик рядом с  кухнями клубной столовой, а не наши обычные места с видом на Грин-парк. За  обедом Генри также проявлял все признаки высокого возбуждения, которое лишь  частично унялось, когда сотрудники клуба задвинули шторы.

"Говорю  тебе, я устал от чертовых деревьев на сильном ветру, - сказал он, отметая мое  предложение прогуляться вдоль Мэлла. Вместо этого мы удалились в библиотеку с  графином брэнди, где он пообещал объяснить свое настроение и посвятить меня в летние  события, послужившие причиной его дискомфорта. Сразу же стало очевидно, что, по  уже заведенной традиции, единственной темой разговора должен был быть Аттертон,  или "Бедный Аттертон", как Генри сейчас его называл. Только на этот  раз история, рассказанная Генри, отличалась от любой другой, слышанной мной. И определенно  повлияла на мое решение взять такси до дома в Найтсбридж, забыв об обычной  прогулке домой вдоль зеленого периметра Гайд-парка.

"Я  хорошо понимаю желание утонченного человека уединиться в природной среде. И  даже его стремление к историческому образу жизни. Но я боялся, что дефицит, или  в случае с Аттертоном, полное отсутствие общества, приведет к избытку  внутреннего диалога, что закончится лишь полным уходом в себя. И за время нашей  короткой переписки выяснилось, что именно это и постигло беднягу.