Человек в бутылке

Густав Майринк

Человек в бутылке

Меланхтон танцевал с Летучей мышью, висевшей казалось, вниз головой на большой золотой диадеме: ради такого чрезвычайно странного эффекта она держала ее над собой в когтях, росших на кончиках перепончатых крыльев, в которые она завернулась, как в кожаный кокон.

И без того изрядно сбитый с толку своей танцующей «вверх ногами» партнершей, бедный теолог вынужден был вальсировать, глядя сквозь этот драгоценный обруч, находившийся на уровне его глаз; неудивительно, что он уже начинал терять пространственную ориентацию.

Эта Летучая мышь была самой оригинальной – самой страшной, разумеется, тоже – маской на балу персидского князя.

Даже хозяин, Его светлость Дараш-Ког, отметил ее.

– Прекрасная маска, я тебя знаю, – шепнул он ей, чем немало повеселил стоявших рядом гостей.

– Это маленькая маркиза, интимная приятельница княгини, – небрежно заметил Голландский ратман, одетый в стиле портретов Рембрандта; догадаться ему было нетрудно: судя по разговору, ей известны все закоулки замка, кроме того, он мог об заклад побиться, что узнал сверкнувший на ее запястье гиацинтовый браслет, когда Летучая мышь, резвясь как дитя, кинулась вслед за остальными гостями в парк – большая часть кавалеров вдруг решила поиграть в снежки, и все, сунув ноги в принесенные старым камердинером валенки, с факелами выбежали на свежий воздух.

– Ах, как интересно, – вмешался в разговор Синий мотылек, – а не мог бы Меланхтон как-нибудь деликатно прозондировать, насколько верны слухи, что граф де Фааст в последнее время пользуется особым расположением ее светлейшей покровительницы?

– Тише, маска, смотри не обожгись, – прервал Мотылька Голландский ратман. – Хорошо, что музыканты заканчивают вальс fortissimo – только что князь стоял совсем рядом!

– Да, да, о таких вещах лучше помалкивать, – посоветовал шепотом Египетский Анубис, – ревность этих азиатов ужасна; боюсь, что в замке скопилось гораздо больше взрывчатки, чем мы предполагаем. Граф де Фааст слишком долго играет с огнем, и если Дараш-Ког узнает…

Какая-то ворсистая фигура, напоминая собой моток грубого морского каната, улепетывала от Эллинского воина в сверкающем панцире, продираясь в толпе масок, которые недоуменно наблюдали, как они проворно прошмыгнули на резиновых подошвах по зеркальному каменному полу.

– А ты бы не испугался, что тебя разрубят, минхер Ктонемогузнаат, если бы сам был Гордиевым узлом и Александр Великий гнался за тобой? – насмешливо обернулась Летучая мышь и легонько задела веером кончик серьезного голландского носа.

– Ай-ай-ай, прекрасная маркиза Летучая мышь, остроумие, как шило, в мешке, не утаишь, – укоризненно покачал головой длинный, как телеграфный столб, Юнкер Ганс с хвостом и копытами. – Жаль, ах, как жаль, что тебя вот так – ножками кверху – можно увидеть только в обличье летучей мыши.

Кто-то оглушительно загоготал.

Все обернулись и увидели пожилого толстяка в широченных брюках и с воловьей головой.

– Ну конечно, кто же это еще, как не наш дорогой господин вице-президент коммерческого суда, – сухо обронил Юнкер Ганс.

Глухие удары бронзового колокола торжественно прокатились по огромной зале; в центре, опершись на сверкающий топор, стоял Палач в красной мантии вестфальской Фемы. Из ниш и галерей стекались маски: арлекины, Ladies with the rose [1], людоеды, ибисы и коты в сапогах, пятерки пик, китаянки, немецкий поэт с надписью «Хоть на четверть часика», Дон Кихот и Всадник Валленштейна, коломбины, баядерки и домино всех цветов и Расцветок.

Красный Палач раздал таблички из слоновой кости выгравированной золотом надписью:

– Что?! Комедия самого князя?

– Наверное, что-то из «1001 ночи»?

– Но кто же играет Даму в паланкине?.. – слышна была разноголосица заинтригованных масок.

– Сегодня будут потрясающие сюрпризы, да, да, – зачирикала хорошенькая кокетка в горностае, повисая на руке чопорного Аббата, – ты только подумай, тот Пьеро, с которым я танцевала тарантеллу, – граф де Фааст!! Ну – человек в бутылке! И он мне по секрету рассказал тако-ое! В общем: марионетки будут жутко страшные, но только для тех, кто в этом разбирается, представляешь? А князь даже специально заказал по телефону из Гамбурга – слона… но ты меня совсем не слушаешь – И оскорбленная красотка, капризно оттолкнув руку свое-го кавалера, исчезла в толпе.

В настежь распахнутые двери из соседних покоев вливались новые, нескончаемые потоки масок – закручивались водоворотом в середине, разбегались в стороны, напоминая яркий, вечно изменчивый калейдоскоп, или, вытесненные в стоячую воду толпящихся у стен гостей! любовались чудесными фресками Гирландайо, которые, переходя в синий, усыпанный звездами потолок, превращали зал в пеструю, радостную, трепещущую заводь жизни, окаймленную крутыми берегами фантастических видений; заставив однажды замереть от восторга сердце художника, они теперь на своем простом, неспешном языке напрасно шептали что-то вслед несущимся без оглядки душам современных людей.

Слуги внесли на серебряных подносах освежающие напитки – шербет и вино. Кресла были составлены в оконные ниши.

И вот стена одной из узких сторон зала, потрескивая, подалась назад, и из темноты медленно выкатилась разверстая тигриная пасть: иллюзия достигалась красно-бурым, с желтыми подпалинами обрамлением сцены, сверху и снизу торчали ослепительно белые клыки.

В середине, как будто застряв в розовой шелковой глотке кулис, – огромная, почти в два человеческих роста, пузатая бутылка из толстого двенадцатидюймового стекла.

Потом распахнулись колоссальные, эбенового дерева, створки, и в зал мерным, величественным шагом вступил слон, его гигантский лоб украшала сетка из золота и сверкающих драгоценных камней. Красный Палач сидел на его шее и правил острым концом своего топора.

Аметистовые цепи свисали с бивней, лениво покачивались опахала из павлиньих перьев, пурпурные кисти златотканых покрывал, ниспадавших с боков благородного животного, волочились по полу.

Торжественно и спокойно шествовал слон по залу.

Вереницы масок тянулись за ним, приветствуя знатных актеров, сидящих в паланкине на его спине: князь Дараш-Ког в тюрбане с аграфом, в котором торчало перо цапли, рядом – граф де Фааст в костюме Пьеро. Неподвижно и мертво, как деревянные куклы, свисали марионетки и музыканты.

Достигнув сцены, слон стал хоботом снимать седоков одного за другим; вот под аплодисменты и крики ликования он подхватил Пьеро и опустил в горлышко бутылки; металлическая пробка закрылась, а князь, скрестив ноги, устроился сверху.

Рассевшись полукругом, музыканты извлекли странные, тонкие, какие-то призрачные инструменты и снова замерли.

Слон серьезно посмотрел на них, потом повернулся и медленно направился к выходу. Дурачась как дети, маски гроздьями висли у него на хоботе и бивнях, дергали за уши, пытались удержать, а он, казалось, даже не замечал этой возни.

Представление началось. Неизвестно откуда, как из-под земли, в зал проникла тихая музыка.

Но кукольный оркестр и марионетки, словно отлитые из воска, были по-прежнему безжизненны.

Флейтист таращил на потолок свои стеклянные бессмысленные глаза; женщина-дирижер, одетая в стиле рококо – парик, шляпа с пером, – как будто вслушиваясь, держала свою палочку вскинутой и таинственно прижимала тонкий пальчик к губам, которые змеились в зловещей похотливой усмешке.