Роковая монахиня

РОКОВАЯ МОНАХИНЯ

Йоганн Карл Аугуст Музойс

Похищение

На берегу небольшой речушки в Фогтланде, на границе с Тюрингией, расположен замок Лауэнштейн, бывший в свое время женским монастырем и разрушенный затем во время гуситских войн. Церковное владение, утратив хозяина, перешло впоследствии в светские руки, и было передано графом фон Орламюнде, тогдашним землевладельцем, в аренду своему вассалу, который построил на руинах монастыря замок и дал благоприобретенному имению свое имя (а, может быть, взял себе имя замка) — звали его юнкер фон Лауэнштейн. Однако вскоре обнаружилось, что церковная собственность не может процветать в руках мирянина и что за подобное тихое святотатство неминуемо приходит расплата.

Останки святых монахинь, которые уже в течение столетий мирно покоились в подвальном склепе, не могли равнодушно перенести осквернение своей святости. Их древние кости приходили в движение, шуршали и стучали из глубины подвала в ночную пору и поднимали ужасный шум в обходной галерее монастыря, еще сохранившейся с прежних времен. Иногда процессия монахинь торжественно проходила по двору замка, святые сестры бродили по коридорам, с треском открывали и закрывали двери, из-за чего владелец лишился покоя в своих четырех стенах и сон его был надолго нарушен. Часто монахини бесчинствовали в людской или в хлеву, пугали служанок, щипали их, мучили скотину, и у коров пропадало молоко, лошади хрипели, шарахались, разбивали перекладины в конюшне.

В результате всех этих безобразий благочестивых сестер и их бесконечных приставаний люди и животные, начиная с сурового юнкера и кончая свирепым бульдогом, приходили в неописуемый ужас и теряли остатки мужества. Владелец имения не жалел средств, чтобы с помощью самых знаменитых заклинателей духов умиротворить этих суматошных постоялиц и наложить на них обет молчания. Однако ни самое могучее заклинание, от которого трепетало царство Сатаны, ни церковное кропило, пропитанное святой водой, которое обычно действовало на злых духов, как мухоловка на комнатных мух, не в силах были долгое время противостоять упорству призрачных амазонок, которые с такой непоколебимостью защищали свои права на обладание бывшей собственностью, что заклинатели духов со святыми реликвиями вынуждены были отступать и обращаться в бегство.

Одному из известнейших мастеров черной магии того времени, который ходил по стране, выслеживая ведьм, ловя кобольдов и изгоняя из одержимых злых духов, удалось наконец обуздать призраков-полуночниц и запереть их снова в темный склеп, где они получили разрешение катать туда-сюда свои черепа и греметь костями, сколько им вздумается. Теперь все стало спокойно в замке, монахини снова тихо спали своим вечным сном; но через семь лет беспокойный дух одной из монахинь выспался и стал опять появляться в ночное время, возобновив прежнюю игру, пока не устал и не успокоился на следующие семь лет, после чего вновь наведался на этот свет и устроил ревизию замка. Со временем обитатели привыкли к существованию призрака, и когда наступала пора появления монахини, дворня остерегалась в вечернее время заходить в старую галерею или покидать людскую.

После смерти первого владельца поместье перешло в собственность рожденных в законном браке потомков, а в отпрысках мужского пола не было недостатка вплоть до времен Тридцатилетней войны, когда пышно расцвела последняя ветвь рода Лауэнштейнов, с воспроизводством которой природа, казалось, исчерпала свои силы. Натура настолько расточительно употребила свой материал для воссоздания телесной оболочки наследника замка, что к тому времени, когда эта оболочка достигла высшего совершенства, масса грозного юнкера почти равнялась весу знаменитого толстяка Франца Финатци [1]из Пресбурга, а его толщина лишь на несколько дюймов уступала объему не менее известного дородного уроженца Гольштейна, прозванного Пауль Бутерброд, представившего себя недавно на обозрение парижским дамам, которые с большим благоговением трогали его тугие ляжки и бицепсы. Впрочем, до того, как он обрел столь внушительные габариты, юнкер Зигмунд был видным мужчиной, который жил в своем имении в полном достатке, не транжиря попусту накопленного бережливыми предками состояния, но и не отказывая себе ни в чем. По примеру всех своих пращуров, как только он после смерти отца вступил во владение Лауэнштейном, наследник женился и со всей серьезностью занялся продолжением своего знатного рода, результатом чего явилось счастливое разрешение его супруги их первенцем; однако ребенок оказался прелестной девочкой, и этим связанная с деторождением деятельность ограничилась. Слишком усердная забота хозяйки замка о желудке своего супруга подействовала таким образом, что все надежды на появление продолжателя рода потонули в его жиру. Рассудительная мать, которая сразу же после своего замужества взяла на себя управление домом, ревностно отдалась воспитанию дочери. Чем больше у отца становился живот, тем пассивнее становилась его душа, и в конце концов он уже перестал обращать внимание на вещи, которые не были жареными или вареными.

Фрейлейн Эмилия из-за занятости матери хозяйственными делами большую часть своего времени была предоставлена самой себе и чувствовала себя при этом совсем недурно. Природа, искусная мастерица, если ей доводится совершить ошибку, стремится обычно уравновесить ее созданием шедевра, что она и сделала, наделив дочь физическими и умственными достоинствами несравненно щедрее ее отца. Эмилия была красива и сообразительна. По мере того, как расцветали прелести молодой девушки, все сильнее укреплялось намерение матери с их помощью восстановить блеск угасающего рода. Эта дама в глубине души гордилась принадлежностью к благородному сословию, хотя это и не было заметно в повседневной жизни, за исключением того, что она строго чтила свою родословную и считала ее самым драгоценным украшением дома. Во всем Фогтланде, если не считать семейства Ройсен, не было такого древнего и почтенного рода, с представителем которого она считала бы возможным соединить узами брака последний цветок Лауэнштейнов, и как ни старались молодые люди, живущие по соседству, ухватить этот лакомый кусочек, хитрой матери всегда удавалось расстроить их планы. Она охраняла сердце Эмилии так же бдительно, как таможенный смотритель — пограничный шлагбаум, перекрывающий путь контрабандному товару, отвергала все предложения доброжелательных тетушек и кузин, выступавших в роли свах, и сделала свою дочь в глазах окружающих такой недоступной, что ни один местный помещик не смел приблизиться к ней.

До тех пор, пока сердце девушки еще открыто наставлениям, оно подобно челну на гладкой поверхности озера, который плывет туда, куда направляет его весло; но как только поднимается ветер и волны начинают раскачивать утлое суденышко, оно уже не слушается гребца, и его несет потоками ветра и воды. Податливая Эмилия под опекой матери послушно следовала по пути взращивания сословной гордости; ее еще неопытное сердце было открыто каждому впечатлению. Она ожидал, принца или графа, который стал бы преклоняться перед ес красотой, а всех менее родовитых поклонников, которые пытались ухаживать за ней, девушка отвергала с холодной чопорностью. Между тем, прежде чем нашелся достойный искатель руки очаровательной фрейлейн, возникло обстоятельство, которое в значительной степени поставило под сомнение действенность материнской тактики отбора женихов и могло привести к тому, что все князья и графы немецких земель Священной империи явятся завоевывать сердце Эмилии слишком поздно.

Во время Тридцатилетней войны в Фогтланде расположилось на зимние квартиры войско доблестного Валленштейна. Юнкер Зигмунд вынужден был принять множество непрошеных гостей, которые орудовали в замке похлеще достопамятных монахинь. Хотя они не претендовали на собственность, однако изгнать их было не под силу никакому заклинателю. Хозяевам замка ничего не оставалось, как делать хорошую мину при плохой игре, а чтобы поддерживать бравых воинов в хорошем настроении, что немаловажно для сохранения дисциплины, их развлекали надлежащим образом. Званые обеды и балы следовали один за другим. На первых заправляла хозяйка замка, балы же были в ведении дочери владельцев Лауэнштейна. Столь блестящее исполнение законов гостеприимства совсем размягчило суровых офицеров, они почитали дом, в котором их так хорошо принимали, в результате хозяин и гости были довольны друг другом. Среди этих богов войны было немало молодых героев, которые могли бы нарушить святость супружеского ложа грузного юнкера; однако один из них затмевал всех остальных. Молодой офицер, которого товарищи звали Прекрасный Фриц, обладал наружностью бога любви в шлеме, красивая внешность счастливо сочеталась у него с приятными манерами; молодой человек был кротким, скромным и обходительным, при этом ясного ума, и ловким танцором.