Гленвилладж (СИ)

Гленвилладж

Лучше бы это был просто сон...

Утро могло бы выдаться еще более туманным, но не решалось. Поэтому белая пелена, в которой утопал свет фар моего старенького Форда, больше напоминала легкую дымку, нежели молоко.

На заднем сидении спала Алиса. Каждый раз, когда я видел её отражение в зеркале заднего вида, меня передергивало: как может ребенок спать в такой позе? Впрочем, у детей свое представление о том, что естественно, а что нет. Одну ногу она закинула за подголовник сидения, вторую поставила на пол. Тело решила оставить на сидении – и то хорошо, но голова свисала на тонкой шее с дивана. Именно из-за такого её положения, мне приходилось тащиться на скорости в 40 миль в час.

Рядом мирно посапывала моя жена, Гвен. В отличие от нашей дочери, она сидела прямо, чуть-чуть откинув спинку кресла, причем ровно настолько, чтобы нос Алисы не доставал до неё сантиметров пять. Мда... поза Алисы досталась ей явно не от Гвен.

В тумане справа замаячил какой-то силуэт. Я сбавил скорость до 10 миль в час, чтобы рассмотреть его получше, когда он появится в зоне видимости. Это оказался дорожный указатель, сделанный из деревянных брусков и покрашенный бледно-зеленой краской. Сейчас таких не делают. Надпись гласила: «Гленвилладж. Население 700 человек». Прочитав надпись, я немного успокоился, значит, до места назначения осталось не более десятка миль.

Вскоре пейзаж, который состоял из тумана и леса по обеим сторонам дороги, изменился. Вдалеке замаячили горные вершины. Дорого стала постепенно спускаться вниз, лес остался только со стороны склона, а туман все-таки превратился в молоко. Ко всему прочему добавилось обилие резких поворотов. Пару раз почувствовав, что колеса заезжают на обочину я сбавил скорость до 20 миль в час. Честно говоря, сбавил обороты я не из-за трудности дороги, просто очень хотелось спать. Я еще раз взглянул, не без зависти, на Гвен, которая видела уже трехтысячный сон. Чтобы не уснуть, пришлось немного приоткрыть окно. На меня тут же напал запах утренней сырости, хвои и еще чего-то едва уловимого. Это прибавило мне бодрости.

Когда мы окончательно спустились в низину, видимость немного улучшилась. Я увидел неясные очертания города, а едва уловимый запах стал сильнее. Вдруг до меня дошло, я хлопнул себя по лбу и от души рассмеялся... Ну конечно, это был запах водорослей. Как это сразу не пришло мне в голову. Когда смех прекратился, на меня смотрели две пары заспанных глаз. Выражение их должно было мне сообщить, что уважения и сочувствия к спящим нет среди моих добродетелей. Мое лицо тут же изобразило сожаление, а взгляд устремился в молочную даль.

Как раз в момент, мы пересекли реальную черту города Гленвилладж. Поэтому обе дамы немедленно прекратили меня третировать и переключились на город. К ним присоединился и я – тут было на что посмотреть.

Сам город не являл собой образец райской жизни. Старые, измученные временем, дома, многие из которых начали терять форму лет десять назад, ссутулились над дорогой, с намерением расположиться на ней горизонтально в обозримом будущем. Асфальт был старый, весь в трещинах. Туман придавал улице зловещий вид. Но было еще что-то, что ускользало от нашего внимания. Нечто такое, на чем никак нельзя было сосредоточиться, чтобы назвать это.

Поблуждав по немногочисленным улицам города, мы сумели найти отель в самой дальней части города. Он располагался на склоне горы, зажатый лесом с одной стороны и дорогой с другой. Построенный из дерева, как, впрочем, и все дома здесь, отель представлял собой трехэтажный особняк с тремя башенками, украшенными флюгерами, в виде медведей.

– Ну и дыра, – сказала Алиса, вылезая из машины, – пап, а здесь люди-то водятся?

Мы с Гвен застыли на месте, будто обоих шарахнуло током. Девочка была права. Когда мы въехали в город, то часы показывали 8:48. Я был уставший, а Гвен, наверное, еще не проснулась. Проехав почти весь город, мы не видели ни одного горящего окна, ни одного человека на улице. Осторожно переглянувшись с Гвен, я ответил:

– Не знаю, но, по идее, должны водиться... человек тварь, знаешь ли, распространённая.

– Тогда почему мы не видели никого?.. – спросила Алиса сощурив глазки

– Потому что все спят, – ответил я, подражая ей.

Она тут же надулась, хотя в её глазах было не только любопытство, мне показалось, что там был и страх, хотя... возможно, это было отражение моего собственного...

Мы не стали выгружать вещи. Я попросил девочек подождать меня около машины, а сам направился к крыльцу. Ступеньки оказались на редкость скрипучими, а покоцанная дверь, конечно, была заперта. Я нажал кнопку звонка. Послышался негромкий перезвон колокольчиков (ага, есть электричество!), затем звук шаркающих шагов и невнятное бормотание. Дверь открыл старик. Его глубоко посаженные глаза, казалось, совершенно не имели никакого цвета, и лишь немного отдавали голубым. Лицо почти не двигалось и не выражало никаких эмоций. Одетый в потертые джинсы и красную клетчатую рубашку, жилет с множеством карманов и домашние тапочки, он должен был выглядеть смешно, но мне почему-то так не показалось. Старик посмотрел на меня, как на старый музыкальный автомат, который мог играть только одну песню и то – не до конца. В ответ на мое приветствие сильно закашлял, при этом я ясно видел комок желтой вязкой мокроты, который влетел в его кулак. Он потер одну руку об другую, после чего протянул ее мне и прогнусавил, что-то про «давно сюда никто не заглядывал». Преодолев рвотные позывы, я пожал руку, чувствуя жамканье остатков мокроты и молясь, чтобы старик не был болен чем-то заразным.

Этого старика звали Этьен Дербье. Он был владельцем особняка, который переделал в гостиницу, еще в шестидесятые годы. Тогда это место считалось прибыльным. Вокруг города располагался Гленвилладжский заповедник и почти все жители трудились над сохранением природы. Сюда сотнями съезжались любители травки и цветастых шмоток, чтобы приобщиться к прекрасному.

– Этьен Дербье... это же французское имя, – спросил я, – как же вас занесло в Америку?

– Я и есть американец, а имя – это всё моя покойная мамаша! – лицо старика не изменило выражение, но в голосе чувствовалось отвращение, – она обожала эти книжонки про Париж, любовь, да... Поэтому когда уехала из отцовского дома тут же сменила имя... Ей казалось это романтичным – глупая старуха...

После этой реплики мне больше не захотелось его расспрашивать, хотя он продолжал все время ворчать, когда записывал нас в регистрационную книгу. Получив ключи, я пулей вылетел к машине... Мои девочки сгорали от нетерпения. Алиса топталась на гравии возле автомобиля, а Гвен пыталась вытряхнуть остатки остывшего кофе из термоса. Они тут же набросились на меня с вопросами, но я прервал их словесный поток, показав ключи от номеров.

– Значит, мы остаемся, – протянула Алиса.

– Конечно, остаемся! – вступилась за меня Гвен, – Папа устал, ему надо хоть немного поспать, а если погода до завтра не изменится, то мы поедем домой, хорошо?

Алиса уже хотела возразить матери, но, посмотрев на мою страдальческую гримасу, передумала – моя девочка!

Несмотря на внешнюю убогость отеля, номера оказались вполне приличными. Никакого сантиметрового слоя пыли, никаких грязных простыней, словом – ничего такого, что я ожидал увидеть. Похоже ситуация начинала выравниваться. Стрелка моего настроения совершенно внезапно поползла вверх и остановилась где-то на отметке «нормально».

Как только мы расположились, Гвен слиняла в номер к Алисе. Скорее всего, обсуждать нечто, не предназначенное для моих ушей. Последние и так ничего не хотели слышать, кроме тишины, так что я не стал возражать. Даже закинуть свое тело в душ пришлось усилием воли. Горячая вода еще больше меня расслабила. Пошатываясь, я вышел из ванной и тут же кинулся на кровать. Под одеялом было тепло и уютно (даже без Гвен, уверен, что она меня поймет, когда это прочитает), и я тут же забылся крепким сном.

***

Проснувшись, я сделал два открытия. Первое: туман рассеялся, обнажив прекрасный вид на озеро и закат; и второе: Гвен решила ко мне не присоединяться. Если первое доставило мне исключительное эстетическое удовольствие и несколько сгладило первое впечатление от Гленвилладж, то второе, как говорит моя дочь – «пичалька». Остается только надеяться, что в этом городе у меня нет конкурентов... Этьена в этом качестве я рассматривать не мог, хотя его рукопожатие, пожалуй, не оставит равнодушным никого.