Бетагемот

Он постучал пальцами по окну. Она апатично повер­нулась на звук. Он сразу же понял, что дело плохо: ее лицо пылало и блестело от пота.

Она это тоже понимала. Изокостюм Лабина говорил о многом, даже не будь она больна.

«Три дня», — подумал Кен.

Дверь была не заперта. Он потянул ее на себя и сразу отступил назад.

— Они говорили нам... что это лекарство, — произ­несла она. На столь короткую фразу ей понадобилось два вдоха.

— У вас еще осталось? — спросил Лабин.

Сглотнув, она ответила:

— Немного. Большую часть я уже развезла. — Она покачала головой. — Немного дала Аарону. Пару дней назад.

Прозрачный пластиковый мешок лежал на сиденье рядом с ней. Он был почти пустой. Оставшаяся культура прилипла к складкам и швам почти плоского контейнера мешка и утратила свой первоначальный янтарный цвет; она стала черно-серой, как аноксическая грязь.

— А что произошло с жидкостью? — спросил Лабин.

— Я не знаю. Она изменилась. — Женщина устало покачала головой. — А она говорила, культура может храниться неделю...

Он наклонился вперед. Похоже, какой-то разум она еще сохранила, так как, увидев его лицо вблизи, удиви­лась:

— Вы же один из них. Вы — один из них. Я же ви­дела вас там...

— Мне необходимо знать, где вы высевали культу­ру, — сказал он. — Мне надо знать, с кем вы контак­тировали после Фрипорта, и каким образом входили с ними в контакт.

Она вяло подняла руку, показав запястник:

— Аарон здесь. Мы разделились. Думали... так охва­тим большую площадь...

Он взял прибор. От телефона в нем было мало толку без наушника, но с Аароном Лабин сможет разобраться позже.

— Я только сегодня утром общалась с ним, — с тру­дом произнесла женщина. — Он тоже... не очень хорошо себя чувствует.

Обойдя машину, Кен сел на пассажирское сиденье. Навигация офлайн — предосторожность, оставшаяся с прошлой недели, когда эфир считался вражеской терри­торией. Он включил GPS на приборной панели и умень­шил карту так, чтобы на ней была видна береговая линия.

— Все места, где вы останавливались, — сказал он. — Все, с кем вы встречались.

— Мне нехорошо, — со вздохом ответила она.

— Я могу отвезти вас в больницу. Настоящую больни­цу, — пообещал он, подслащивая пилюлю. — Но сначала вы должны мне помочь.

Она рассказала ему все, что смогла. Наконец он вылез из машины на солнечный свет и направился к мотоплану. На полдороге остановился и посмотрел назад.

«А она может сбежать, — подумал он. — Она не на­столько плохо себя чувствует, чтобы не справиться с ма­шиной. Она может сбежать. Или, — взглянув на засто­явшуюся воду, — может просто выпасть из машины и инфицировать все болото. И тогда локализовать Сеппуку станет намного труднее.

Может, она — это утечка в безопасности».

Досужие размышления, конечно. Непосредственной угрозы не было, ничего, что бы оправдало крайние меры. Хотя, похоже, всегда так чисто не получится, судя по тому, как распространяется эта штука. Лабин выследил лишь второго носителя, и только первого из первона­чальной тройки Уэллетт. Другой оказался посредником: он принял эстафету в условленном месте и признался, что успел передать материал. Насколько далеко убежали еще два нулевых пациента, оставалось только догадываться. А теперь еще появился этот Аарон, не говоря уже о ше­сти точках, где женщина разлила Сеппуку...

Можно подождать, сказал себе Лабин. Судя по раз­витию ситуации, предлогов у него будет предостаточно. Правда, теперь в «утечках» он не нуждался. Кен уже давно стал независимым агентом.

«Играй честно, — сказал он себе. — Играй по пра­вилам».

Так он и делал. Вызвал скорую, а только потом ог­неметы, подождал, пока та прилетит с запада, обезза­разил себя и снова поднялся в небо. Он отклонился к югу-востоку, следуя по маршруту носителя. Неподалеку появился подъемник и некоторое время шел с ним од­ним курсом, плывя, словно огромная черная туча, к ме­сту, указанному Лабином. Запальники слабо сияли на концах длинных, огнедышащих насадок, свисающих из подбрюшья. Из пузыря время от времени вырывались пухлые розовые и зеленые облака, лакмусовые бумажки, похожие на сахарную вату, вынюхивали инфекцию.

Он до отказа выжал регулятор. Партнершу Аарона уже упаковали и отправили в путь. Ближе к ночи Уэллетт начнет проводить над ней тесты.

Правда, Лабин сильно сомневался в том, что Така сейчас проводит какие-то тесты.

Он помнил, как впервые встретился с Ахиллом. Он ворвался в дом правонарушителя и поймал его на месте преступления в виртуальном сенсориуме, запрограмми­рованном на широкомасштабные сценарии сексуальных пыток. Тогда Дежарден не выносил свои желания в ре­альный мир, но с тех пор многое изменилось. Правила изменились. Поводки ослабли. Официальные иерархии разрушились, оставив облеченных властью без какого- либо надзора.

Лабин буквально мельком взглянул на фантазии Ахил­ла, прежде чем перешел к делу, и получил некоторое представление о том, какие женщины в его вкусе, и о том, что он любит с ними делать. Когда пять лет спустя Така Уэллетт поднялась в чрево вертолета УЛН, Лабин наблюдал за ней с бесстрастием человека, которому пре­красно известен финал.

Дежарден обещал ей роль в борьбе против Сеппуку. Заставил ее представить себе прекрасные сверкающие ла­боратории, где работали только настоящие Биомоцарты. От этой перспективы она загорелась, как галогеновый прожектор. С первого же взгляда Лабин понял ее тайное желание, отчаянную, невообразимую надежду на искуп­ление какого-то греха в прошлом.

В тот момент его было очень легко признать.

Кен тогда специально посмотрел, куда отправится вер­толет. Ближайшая исследовательская база находилась на юго-западе, в Бостоне. Но вместо этого машина исчезла в северном направлении, и с тех пор Лабин больше ни­чего от Уэллетт не слышал.

Он и не ожидал, по правде говоря. Даже если Дежар­ден говорил правду. И Кен был вынужден признать с ло­гической ясностью аморального разума, что это не имеет большого значения. Така не была гениальным ученым, она бы не протянула и минуты на ринге с любым оппо­нентом. Будь она таковым, ее бы не отправили патрули­ровать пустоши, раздавая крохи дикарям. В борьбе против Сеппуку ее потеря не значила ровным счетом ничего.

Ахилл же, с другой стороны, представлял огромную важность. И неважно, был ли он при этом сексуальным хищником; ведь и при этом он мог способствовать сохра­нению миллиардов. Лабин не мог не думать о многочис­ленных пороках, на которые невозможно было закрыть глаза, стремясь к высокой поставленной цели. Это и было сутью того, что называлось Великим Благом.

Он испытывал чувство, близкое к зависти.

Така все-таки оказалась на какой-то исследователь­ской базе. Правда, не в роли экспериментатора. Ее при­своил себе мужчина, находящийся рядом.

Непримечательная внешность. Каштановые нечесаные волосы, подстриженные как попало, то ли под стиль ди­каря, то ли из-за явной профессиональной непригодности парикмахера. Тонкое квадратной формы лицо. На лбу морщин почти нет, а вот вокруг карих и влажных, почти детских глаз — с избытком. Немного кривой нос. Зеле­ная, сидящая мешком толстовка — пережиток двадцатого века без всякой анимации.

Она не могла видеть его ниже пояса. Така лежала на спине, привязанная к медицинской каталке. Если этот взъерошенный r-отборщик играл исследователя, то ей, по всей вероятности, отвел роль подопытной.

— Ахилл Дежарден, — сказал он. — Рад видеть тебя, Элис.

Вертолет плюхнулся на площадку, устроенную на кры­ше где-то к северу от Великих озер, уже после полуно­чи. Она высадилась и, ничего не подозревая, шагнула в нейроиндукционное поле. Даже повреди Уэллетт шей­ный отдел позвоночника, тело бы не рухнуло так быст­ро. Безликие люди в костюмах биозащиты, похожих на презервативы, перенесли ее в эту карантинную камеру Така была в сознании, но двигаться не могла. Они раз­дели ее догола, ввели катетер и, не сказав ни слова, ушли. Наверное, их предупредили, что она то ли беженка, то ли представляет риск для здоровья. А может, они и сами участвовали в розыгрыше. Така ничего не понима­ла, а спросить не могла.