Город-крепость (ЛП)

Внутренности вспыхивают огнем. Но потом я вспоминаю про ботинки в коридоре. Оглядываюсь назад и смотрю в угольные глаза парня.

Со мной все будет в порядке.

Лонгвей кивает в дальний угол. Мужчина, одетый в хороший черный костюм, появляется из-за его плеча. Он держит пакетик с белым порошком, который упакован в форме кирпича.

Лонгвей забирает брикет и взвешивает его в руке.

— Ты знаешь, где находится ночной рынок, парень?

— В Дальнем городе? — Джину удается скрыть дрожание в голосе, но оно остается в его плечах.

— Да. Сенг Нгои. — Он хмурится, слыша детский сленг. — Отнеси пакет в последний ларек на западном углу. Там старик занимается резьбой по нефриту. Отдай это ему, забери то, что он даст тебе, и возвращайся сюда. Мой человек присмотрит, чтобы обмен прошел как надо. Твой товарищ останется здесь, пока ты не вернешься. А если ты не вернешься, то у него будет приятная и весьма продолжительная встреча с моим ножом.

Парень бледнеет. Мои пальцы снова начинают дрожать. Они бешено выстукивают стаккато, пока я наблюдаю за тем, как Джин прячет брикет под тунику и идет к двери.

— Присаживайся. — Золотой зуб Лонгвея снова вспыхивает, когда мужчина жестом показывает в сторону пустой тахты.

Я глубоко втягиваю в себя воздух и опускаюсь на проседающие подо мной подушки.

Пора приниматься за работу.

Джин Линь

Выбегать в Дальний город всегда опасно. В Крепость полиция не заходит, но они всегда ждут снаружи. Немало бродяг закончили свои дни за решеткой, после того как их поймали с наркотой.

Но сейчас полиции нет, и я бегу по широким и чистым улицам. Только вспыхивающие неоновые вывески, отблеск автомобилей и открытое темное небо. Идет дождь. Когда я добираюсь до ночного рынка, я вся промокла: одежда, волосы. Единственное, что осталось сухим — это пакет. Он лежит в плотном креплении между моей грудью и рубашкой.

Чем скорее я с этим покончу, тем скорее смогу вернуться в бордель. И продолжу разглядывать все эти разрисованные лица ради того, чтобы найти одно-единственное.

Мужчина, вырезающий нефритовые фигурки, даже не смотрит на меня, когда я подхожу к его ларьку. Он полирует крошечные фигурки животных.

— Сюда клади, — шепчет мастер и подталкивает корзину, стоящую у его ног. Она стоит под столом с товаром, и на нее вполне можно не обратить внимание.

Оглядываюсь. Здесь, в самом дальнем углу рынка, покупателей немного. У киоска рядом с нами, разглядывая ювелирные украшения, стоит пожилая пара, а продавец что-то считает на калькуляторе. Рядом парень обнимает девушку. Они смеются. Одновременно. Для меня это странно. Странно, что они счастливы, напоминают мне о том, чего нет у меня.

Моя рука проскальзывает под куртку и вытягивает оттуда брикет. Подхожу ближе к столу. Достаточно близко, чтобы схватить сверток, если придется.

— Где мой пакет? — спрашиваю я.

Впервые за все время торговец поднимает на меня взгляд. Осознаю, насколько жалко я выгляжу: тонкая, словно бамбук, мокрая, вся в грязи. Я не принадлежу этому миру. Со всей его радостью, смеющимися людьми... эти убогие, по завышенной цене, статуэтки.

— Дружище... скажи... что возникла небольшая заминка. Я заплачу через пару дней. Скажи, что я пришлю своего парнишку.

Я не двигаюсь. Все идет не так, как нужно. Я должна забрать пакет... деньги... и принести его обратно. Если я этого не сделаю, то провалю свою задание. А значит Дей умрет.

Острее, чем рыбацкий крючок, меня захватывает последняя мысль. С чего это я вообще переживаю за Дея? Он не является той причиной, по которой я бегаю и за которую сражаюсь. Если он напорется на нож, значит сам виноват. Он прекрасно знал, на что идет, когда переступал порог борделя Лонгвея.

Убеждаю себя, но это ощущение все равно не проходит. Оно давит мне на грудь ответственностью за жизнь Дея.

— Ты, похоже, смышленый парнишка. — Продавец улыбается, обнажая ряд кривых желтых зубов. — Я уверен, твой друг все поймет. Мы с ним давно знакомы. Ему будет достаточно моего слова.

Он прав. Я умна. Достаточно умна, чтобы действовать по правилам. Умна, чтобы выжить.

Никому не доверяй. В голове всплывает второе правило. Оно ревет и вспыхивает, словно полицейская сирена. Может, мужчина и говорит правду, но я не вернусь в бордель Лонгвея с пустыми руками.

— Значит мой друг поймет? — спрашиваю я. Этому трюку я давно научилась на улицах: если ты ведешь себя по-идиотски, люди не обращают на тебя должного внимания. Они ничего от тебя не ждут.

— О да, — улыбка мужчины становится шире. — Он знает, где меня найти. Разве нет?

— Думаю, да...

Когда, наконец, наступает подходящий момент, я делаю выпад, бросаюсь под стол в слепой ярости. Корзина опрокидывается, и пакет вываливается на пол. Тянусь за ним, но чувствую, как на моей руке смыкаются пальцы торговца. Он ругается, пытаясь вытащить меня из-под стола. У мужчины сильная хватка. Его пальцы впиваются в руку так сильно, что у меня из глаз катятся слезы.

Под курткой у меня нож, до которого легко дотянуться. Хватаю его и всаживаю лезвие прямо в держащую меня руку.

Его крик ужасен. Он дергается назад. Кровь, красная, тягучая, разливается вокруг. Я хватаю пакет и делаю то, что у меня получается лучше всего. Бегу.

Дей

После того как Джин ушел, Лонгвей перестал обращать на меня внимание. Он развалился в кресле, делая длинные затяжки из своей трубки. Дымок от опиума выплескивается в воздух, словно чернила, создавая вокруг головы мужчины призрачные круги. Наблюдаю, пытаясь выглядеть расслабленным, пока в голове крутятся мысли. Уголком глаз вижу охранника, одетого во все черное и неповоротливо вышагивающего в коридоре.

То, что мне было нужно, находится не здесь, не в общей комнате. Да я особо этого и не ждал. Не многие держат свою самую ценную вещь посреди опиумной комнаты борделя.

В гостиной четыре входа. Все они широкие, арочные, ведущие в темные коридоры. Четыре вероятности. Мой взгляд скользит по ним, пытаясь получить из тени хоть проблеск подсказки.

Но ничего не помогает. И не поможет, если я не найду способ встать с дивана.

Смотрю на Лонгвея. Его глаза закрыты, лицо расслабленное, как у кота, который греется на солнце.

— Мне нужно в туалет, — стараюсь, чтобы голос звучал твердо и убедительно.

Он ничего не отвечает. Даже не открывает глаза. Но я знаю, что он меня слышал, потому что губы становятся тонкими и подергиваются.

— У вас здесь есть уборная, которой я мог бы воспользоваться? — спрашиваю я на этот раз уже громче.

Его глаза остаются закрытыми. Ощущаю себя ребенком, который тычет палкой в спящего дракона. Было бы глупо давить сильнее, но сегодня в глубине моего сознания огнем горит цифра. Шестнадцать дней.

Я думаю об этом, сглатываю и тычу еще раз.

— Так есть? Можно?

— Потерпи, — рычит он.

— Не могу, — отвечаю я.

Открывается темный, с красными прожилками, глаз.

— Для бродяги ты ужасно требовательный. — Его слова сливаются в одно. — И слишком хорошо одет.

В груди становится тяжело. Такое ощущение, словно я пустая банка из-под колы, которую легко смять пальцами. Пытаюсь дышать глубоко и медленно, как заставлял меня репетитор-англичанин, если я начинал паниковать из-за уроков, но в воздухе слишком много дыма.

Я никогда не утверждал, что я бродяга. Люди сами делали такое предположение. А я не возражал, потому что это проще, чем рассказывать правду. Кто я. Что сделал. Эти факты изменили бы отношение Лонгвея ко мне в считаные мгновения.

— Я справляюсь, — пожимаю плечами я.

Даже если он и разочарован моим ответом, то не подает и вида. Он снова закрывает глаз и машет ближайшему из мужчин в черном.

— Фанг покажет тебе, куда идти.

Фанг, угрюмый мужчина с красной татуировкой на лице, не очень-то рад подобному заданию. Он пристально смотрит на меня и ведет в западный коридор, постоянно держа меня на расстоянии вытянутой руки. Я иду медленно, стараясь разглядеть как можно больше деталей. Все двери закрыты, заперты снаружи. В центре коридора висит табло, на котором красным написаны имена. Эти символы прекрасно сочетаются с алыми фонарями, парящими над нами. С определенного угла они совершенно невидимы.