Город-крепость (ЛП)

Лежу неподвижно, уставившись в потолок. Тот, кто жил здесь до меня, нарисовал на нем крохотные звезды. После стольких месяцев рассматривания этого потолка мне даже не нужно открывать глаза, чтобы их видеть. Я знаю, как они выглядят, даже лучше, чем те настоящие, на которые мы с Джин Линь смотрели из окна нашей спальни. Те, что венчали горы и заливали светом рисовые поля. Те, что сияли по-настоящему.

Я смотрела на них ради сияния. Драгоценные камни из серебра: трепетные и прекрасные. Джин Линь наблюдала за ними из-за названий, таящих за собой разные истории. Когда мы были совсем маленькими, мама рассказала нам все, что знала о звездах. Белый западный Тигр, который поднимается тогда, когда деревья желтеют и сбрасывают листу. Лазоревый восточный Дракон, который венчает первые весенние ростки.

Но для Джин Линь маминых знаний было недостаточно. Она наблюдала с тем интересом и жадностью, которых я никак не могла понять. Задавала вопросы, на которые у нас не было ответов.

Времена, когда мы чувствовали себя близкими друг другу, времена, когда наши ощущения сливались воедино, наступали тогда, когда звезды падали. Джин Линь обычно замечала их первой. Ее взгляд был острее, быстро выхватывая сияние из темноты. Дыхание становилось порывистым и восторженным. Она показывала туда, где небо встречалось с землей, и крепко сжимала мою руку.

— Быстрее, Мей Юи! Загадывай желание!

Я всегда хмурилась и продолжала таращиться в темное небо. У меня в душе было заперто слишком много желаний. Выбрать одно было невозможно.

— Я не знаю.

Младшая сестра вздыхала и одаривала меня острым, как кинжал, взглядом.

— Что ты хочешь больше всего?

Этого я никогда не знала. Вместо ответа я задавала этот вопрос ей.

Ее пальцы сжимали мои с такой силой, которая меня всегда в ней удивляла.

— Хочу, чтобы мы всегда были вместе. Подальше отсюда. Подальше от боли.

Посол обнимает меня, изгоняя из воспоминаний голос сестры, словно дикую кошку. Его жар больше не обжигает. Он повсюду, оборачивается вокруг моего тела, словно покрывало.

Так мы лежим еще долго. Тело к телу под фальшивыми звездами. Ни одна из них никогда не упадет.

16 дней

Дей

Я не верю в призраков. Не так, как моя бабушка, которая каждое утро опускается на колени у храма наших предков, держа в сжатых ладонях курительные палочки и принося подношения в виде рисовой водки и апельсинов. Всегда считал, что это глупо, напрасная трата фруктов и хорошей выпивки на мертвых, которые молчаливы, которых больше нет.

Он постоянно меня преследует.

Брат приходит ко мне во сне. Когда я закрываю глаза, вижу один и тот же кошмар. По кругу крутится "ночь, которая все изменила". Голос моего брата гремит и жалит, он неизменен с самого момента его гибели.

— Не делай этого, Дей. Ты не такой. — Он всегда протягивает руку, цепляясь за край моей толстовки. Пытается меня остановить. — Ты хороший человек.

А потом появляется кровь.

Ее всегда очень много. У меня на руке. На брате. Она льет и хлещет нереальным образом. Так бывает в мультиках, которые мы смотрим и где кровь брызжет фонтаном. Я пытаюсь ее остановить, держу его руку, но она ускользает. Его последний вздох клубится в зимней ночи в виде английского восклицательного знака. Отвратительная пунктуация. Это должна быть точка. Солидное окончание. А не такое...

Просыпаюсь, в груди бешено колотится сердце. На грязном белом кафеле моей квартиры крови нет. Только лишь прямые линии, что нарисовал углем я сам. Знаки, которые я стираю день за днем своим пальцем.

Сажусь, пытаясь сморгнуть ужас с сонных глаз.

Мир не изменился. Мой шрам все еще на месте. Мой брат мертв. Я заперт в Хак-Нам, а на стене все те же шестнадцать полос. Они говорят, что скоро — очень скоро — мое время выйдет.

* * *

Часть меня сомневается, что парень придет. Прислонившись к стене по другую сторону улицы от борделя Лонгвея, считаю секунды, отстукивая их пальцами. Гориллоподобный охранник у входя наблюдает за мной сквозь прищуренные глаза.

Стараюсь не обращать на него внимание и сосредоточиться на бумажных фонариках, висящих у входа в бордель. Их алый свет тает в драконе, выгравированном на двери. Это эмблема Братства: зверь, выкрашенный в цвет, приносящий удачу и кровь. Он нарисован на стене каждого здания в Хак-Нам. Напоминание, что все здесь принадлежит им. Почти все.

Минуты тянутся одна за другой, и я начинаю думать, что парень слишком умен. Он, должно быть, почуял неладное. Мои пальцы дергаются все быстрее, выстукивая фестивальный ритм, когда из тени возникает Джин.

Может, всему виной голубоватый отблеск светофора, висящего вверху на трубе. Или же кусочки моего кошмара все еще стоят перед глазами. Что бы это ни было, лицо парня коробит меня. В нем куча беспокойства и угловатости. Идеальная смесь переживаний и жестокости.

Прямо как у брата.

— Что-то не так? — Джин шагает в одинокую полоску света, и видение проходит. Подобие брата ускользает как прозрачный лист. Сейчас передо мной стоит просто уличный мальчишка. В глазах недоверие. Руки скрещены на груди.

— Все нормально. — Я сглатываю подступившие воспоминания (нахожусь на стабильной диете вынужденной амнезии) и отталкиваюсь от стены. — Идем. Не стоит опаздывать.

Горилла отходит в сторону, и дверь в логово дракона открывается. По коридору мимо закрытых дверей катится сладкий, землистый, терпкий и удушливый опиумный дымок.

Я задерживаю дыхание и скидываю ботинки, ставя их в мраморной прихожей в один аккуратный ряд с тапочками и кожаными мокасинами. Позади меня останавливается Джин, его губы мрачно искривляются, пока он смотрит вниз на свои собственные ботинки.

— Ничего с ними не случится. А если и так, то я куплю тебе новые из своей доли. — Говорю это лишь для того, чтобы заставить парнишку двигаться. Мы и так почти опоздали, а я не могу позволить, чтобы Лонгвей что-то заподозрил. — Такие, которые тебе будут по размеру.

В конце концов, он разувается. Мы идем по коридору в общую комнату.

Дымка здесь гораздо плотнее. Длинные диваны образуют вокруг ковра кольцо. Они заполнены разного рода предпринимателями, чьи руки под воздействием опиума свисают к полу. Это место не такое уж причудливое, как хотелось бы, на мой взгляд, Лонгвею. В нем есть скорее позерство и дряблость. Один из углов на диване изорван. На ткани тахты видны дымные пятна. Рисунки на красно-золотистых гобеленах стен выполнены в свободном стиле и на разные темы. Перед той ночью, которая все изменила, я назвал бы это место мрачной дырой. После двух лет соседства с гигантскими крысами и хождения по улицам, вымощенным человеческими фекалиями, все здесь похоже на императорский дворец.

Один из мужчин окидывает нас быстрым взглядом. На нем шелковый пиджак, на котором вышит алый дракон, змеящийся по рукаву. На лице мужчины виден сморщенный фиолетовый шрам, сбегающий по челюсти вниз. В районе живота есть некоторое уплотнение — результат того, что несколько лет он только отдает приказы.

Это Лонгвей — главарь Братства, бог ножей и шприцев, король маленького ада.

— Этот тот мальчишка, который выполнит работу? — Голос у наркобарона, словно у собаки. Гортанный. Лающий. — Выглядит не очень.

Бросаю еще один взгляд на парня. Он глядит по сторонам во все глаза, его плечи напряжены, а руки все еще скрещены на груди. Алый свет фонарей в борделе лежит на лице Джин. Показывает, насколько он недоедает. Наверное, достаточно порыва ветра, чтобы сбить его с ног.

Из желудка поднимается новый спазм, но я не обращаю на него внимания. У меня нет такой роскоши, как сомнения и догадки. Или так, или на плаху.

— Он лучший, — говорю я наркобарону. — Даю слово.

— В этом нет необходимости. — Оскал Лонгвея похож на пасть дракона: хищный и резкий, увенчанный фальшивым золотым зубом. — Взамен я просто заберу твою жизнь.