1Q84 (Тысяча невестьсот восемьдесят четыре). Книга 2. Июль-сентябрь.

Сестра кивнула.

— Скоро заглянет доктор. Как долго вы здесь пробудете, господин Кавана?

Тэнго взглянул на часы.

— Поезд отходит в семь. Значит, до полседьмого.

Сестра занесла очередные результаты в медкарту и воткнула ручку обратно в прическу.

— С самого обеда я говорил с ним, — сказал Тэнго. — Но даже не знаю, слышал ли он меня.

— Когда я училась на курсах, — ответила медсестра, — нам объясняли одну важную вещь. Светлые слова оказывают на барабанные перепонки очень благотворную вибрацию. У светлых слов позитивный звуковой резонанс. Даже если больной не понимает, что ему говорят, его уши все равно воспринимают живительный импульс. Поэтому нас, медсестер, учат разговаривать с пациентами громко и жизнерадостно — не важно, понимают они нас или нет. Интонация нужнее смысла, от нее больше проку. Знаю это по своему опыту.

Тэнго задумался.

— Спасибо вам, — сказал он наконец.

Сестра Оомура легонько кивнула и вышла.

В палате повисла глубокая тишина. Тэнго рассказал старику все, что хотел, и больше говорить было нечего. Тишина эта, впрочем, была даже уютной. Начинались сумерки, все вокруг утопало в мягких лучах предзакатного солнца. Рассказывал ли он отцу о двух лунах? — вдруг подумал Тэнго. Кажется, пока нет. «Сейчас я живу в мире, где в небе висят две луны. И сколько на них ни смотри, привыкнуть не получается», — чуть не сказал он вслух. Но говорить об этом здесь и сейчас никакого смысла не было. Что две луны, что пятнадцать — отцу уже все равно. Вопрос их количества придется решать самому.

Но главное, сколько бы ни было в небе лун — он, Тэнго, на свете только один. Что это значит? А то, что куда бы тебя жизнью ни заносило, ты — это ты. Со своими проблемами, своими способностями, единственный и неповторимый. Вот в чем загвоздка. Не в луне, а в тебе самом.

Минут через тридцать сестра Оомура вошла в палату еще раз. Только уже без ручки в волосах. «Куда же она ее подевала?» — зачем-то подумал Тэнго. Два медбрата вкатили за ней кровать на колесиках. Оба плечистые, смуглые — и абсолютно безмолвные. Похожи на иностранцев.

— Господин Кавана, — обратилась к Тэнго сестра, — вашего отца нужно свозить на обследование. Не могли бы вы подождать его здесь?

Тэнго посмотрел на часы.

— Ему стало хуже? — спросил он.

Сестра покачала головой.

— Вовсе нет. Просто в палате нет специальной аппаратуры, и мы перевозим его для обследования в другое помещение. Регулярная процедура, ничего особенного. Когда все закончится, доктор с вами поговорит.

— Хорошо, — сказал Тэнго. — Я подожду здесь.

— В столовой можно выпить горячего чаю, — добавила сестра. — Вам стоит немного отдохнуть.

— Спасибо, — кивнул Тэнго.

Не отцепляя трубок, двое мужчин без труда подняли старика, аккуратно переместили в кровать на колесиках и вместе с капельницей выкатили в коридор. Оба двигались очень профессионально — и по-прежнему не говорили ни слова.

— Много времени это не займет, — пообещала сестра.

Но время шло, а отец все не возвращался. За окном все больше темнело, Тэнго зажег в палате свет. И ему тут же почудилось, будто он потерял что-то важное.

На постели отца осталась вмятина. Хотя старик был совсем не тяжелым, контур тела на простыне проступал отчетливо. Глядя на эту вмятину, Тэнго почувствовал, что остался на свете совершенно один. И уходящее солнце, наверное, больше никогда не взойдет.

Тэнго сел на табурет и застыл как каменный. За окном догорали последние лучи заката. Он просидел так непонятно сколько, пока не поймал себя на том, что в голове не осталось ни единой мысли. Сплошная бессмысленная пустота. Тогда он медленно встал, пошел в туалет, облегчился, вымыл руки, сполоснул холодной водой лицо, вытерся носовым платком. Увидав себя в зеркале, вспомнил совет медсестры — и поплелся в столовую выпить горячего чаю.

Через двадцать минут он вернулся в палату. Отца еще не привезли. Зато во вмятине на постели Тэнго обнаружил странный предмет, какого еще не видел ни разу в жизни.

Длиной он был метра полтора, а по форме напоминал земляной орех, слегка зауженный посередине. Поверхность усеяна мягким коротким пушком, излучавшим голубоватое призрачное сияние. И чем сильнее сгущались сумерки, тем отчетливей это сияние становилось. Казалось, загадочный предмет появился неведомо откуда, чтобы заполнить мимолетную пустоту, которую оставил после себя отец. Не отпуская дверной ручки, Тэнго застыл на входе. Пересохшие губы дрожали, готовые сказать что-нибудь, но никаких подходящих слов на ум не приходило.

Что же это такое, черт возьми? Почему оно лежит здесь вместо отца? С первого взгляда ясно, что ни врачи, ни медсестры принести сюда этого не могли. Слишком нездешним казался сам воздух, подсвеченный потусторонним сиянием.

И тут наконец его осенило. Да это же Воздушный Кокон.

В романе Тэнго описывал его подробно, до мельчайших деталей. Но и подумать не мог, что когда-нибудь увидит Воздушный Кокон своими глазами. А теперь то, что он сочинил в голове и описал словами, предстало в реальности. Нелепое дежавю, от которого желудок будто сдавило клещами. Спохватившись, Тэнго вошел в палату и закрыл за собою дверь. Не хватало еще, чтобы кто- нибудь это увидел. Он сглотнул слюну. Горло отозвалось каким-то натужным мычанием.

Остановившись в метре у кровати, Тэнго рассмотрел кокон внимательнее. Да, все выглядело именно так, как описано в книге. Прежде чем облечь этот образ в слова, Тэнго сделал простенький карандашный набросок. Сделал видимым то, что сидело в его подсознании. И уже затем превратил в слова. Все время, пока он работал над текстом, набросок висел перед ним, прикнопленный к стене над столом. По форме нарисованный кокон был все-таки ближе к куколке. Но для Фукаэри (а значит, и для Тэнго) эта штука называлась «Воздушный Кокон» и больше никак.

Переписывая историю Фукаэри, Тэнго придумал и добавил к описанию этого артефакта множество разных деталей. Например, изящный изгиб в средней части кокона или круглые, словно декоративные, шишечки на обоих его полюсах. Детали эти — чистый вымысел, плоды его личного воображения. В оригинальной истории ничего подобного не было. Для Фукаэри воздушный кокон всегда оставался просто воздушным коконом, этаким объектом-концепцией, и она не утруждала себя объяснениями того, как он выглядит. Поэтому внешний вид Кокона для романа Тэнго пришлось изобретать самому. Однако на Коконе, сиявшем теперь в сумраке перед глазами, он отчетливо различал такой же изгиб и такие же круглые шишечки.

Так и есть, убедился Тэнго. Как и в случае со второй луной. Все, что я рисовал и описывал, материализовалось с точностью до мелочей. Причины и следствия перепутались и поменялись местами.

Нервы Тэнго напряглись, и по телу побежали мурашки. Мир, который меня окружает теперь, — насколько это реальность, насколько выдумка? Непонятно. Отличить одно от другого уже невозможно. Но что в этом мире принадлежит Фукаэри, а что — мне? И где начинается «наше»?

От полюса к полюсу по всему Кокону пробегала длинная трещина. Казалось, огромная фасолина вот-вот расколется пополам. Ширина трещины — сантиметра два. Если нагнуться, можно подглядеть, что внутри. Но на это у Тэнго не хватало смелости. Не сводя с Кокона глаз, он сел на табурет, размял плечи, несколько раз глубоко вздохнул. Кокон оставался абсолютно недвижным. Словно никем не доказанная теорема, он терпеливо ждал, когда Тэнго найдет заветное решение.

Что же там может оказаться внутри?

Что именно кокон собирается ему показать?

В романе героиня обнаружила в Коконе часть себя — свою Доту. В ужасе девочка бросила Доту и сбежала из общины. Но что может заключать в себе Кокон Тэнго (а в том, что это его персональный Кокон, он почему-то не сомневался)? Нечто светлое, доброе — или что-то опасное и зловещее? Изменит ли оно жизнь к лучшему — или принесет сплошные несчастья?

И наконец, кто притащил этот Кокон сюда?