1Q84 (Тысяча невестьсот восемьдесят четыре). Книга 2. Июль-сентябрь.

Тэнго не был уверен, слышит ли отец, а если слышит — понимает ли, что ему говорят. Никакой реакции он не выказывает. А может, все понимает, но это ему совершенно не интересно? Может, больше всего он хочет сказать «заткнись»? Дескать, какое мне дело до баек о чьей-то жизни, дай помереть спокойно? Но Тэнго уже не мог не выкладывать дальше все, что выстроилось в его голове. В этой тесной палате, лицом к лицу с умирающим стариком, ему просто не оставалось ничего другого.

— Пока у меня выходит не очень здорово. И все-таки, по возможности, я хотел бы жить писательским трудом. Не переписывать чужие романы, а сочинять свои — так, как хочется, понимаешь? По-моему, сочинительство подходит моей натуре. А это же так здорово, когда у человека есть любимое дело! И вот мое дело наконец-то во мне родилось. Да, мои рукописи еще ни разу не превратились в книгу. Но я чувствую, скоро все изменится. Стиль мой редакторы хвалят. Так что за это я как раз не волнуюсь…

Тэнго хотел добавить, что в нем также обнаружился особый талант ресивера — умение превращать написанное в атрибуты и события реального мира. Но такая запутанная мысль нуждалась в пояснениях и вообще требовала отдельного разговора, поэтому он решил сменить тему.

— Мне кажется, моя главная проблема — в том, что до сих пор я никого не мог по-настоящему полюбить. Без всяких условий, искренне, самозабвенно. Такого со мной не случалось еще ни разу.

Сказав так, Тэнго подумал, что бедному старику, возможно, подобное чувство вообще не знакомо. Или, может, наоборот — именно так отец и любил мать Тэнго? А потому вырастил ее сына как своего, даже зная, что ребенок от другого мужчины? Если так — духовная жизнь этого человека получалась куда содержательней, чем у Тэнго.

— Единственное, пожалуй, исключение — хорошо помню одну девочку из класса. Мы с ней тогда учились в пятом… Ну да, двадцать лет назад. Она мне очень нравилась. С тех пор всю жизнь о ней вспоминаю, даже теперь. Хотя на самом деле мы с ней даже не пообщались толком ни разу. Потом эта девочка перешла в другую школу, и больше мы не виделись. А недавно в моей жизни кое-что случилось, и я решил ее разыскать. Вдруг заметил, как много о ней думаю и как сильно она мне нужна. Захотел встретиться с ней, обо многом поговорить. Только найти ее так и не смог. Наверное, раньше нужно было спохватиться. Тогда все было бы проще…

Тэнго умолк. Будто решил подождать, пока все сказанное не осядет у отца в голове. А если точнее — пока не уляжется хаос в его собственной памяти. И затем продолжил:

— Теперь я понимаю, что просто трусил. Точно так же, например, как всю жизнь боялся заглянуть в семейную метрику. Ведь давно мог проверить, действительно ли моя мать умерла. Сходил бы в мэрию Итикавы, запросил документы — сразу бы все и выяснилось. На самом деле я часто об этом думал. И даже пару раз приходил в ту мэрию. Но сделать запрос не хватило духу. Слишком страшно было раскапывать правду своими руками. И я просто ждал, когда она откроется сама собой…

Он глубоко вздохнул.

— Вот и поиски этой одноклассницы раньше следовало начинать. Я плутал окольными тропами, а когда нужно было действовать, отсиживался. Потому что вечно боялся всех этих сердечных вопросов. Из-за этого страха вся жизнь наперекосяк…

Тэнго снова встал с табурета, подошел к окну, посмотрел на сосны. Ветер стих. Шума прибоя не слышно. По саду внизу прогуливалась большая кошка. Судя по виду — беременная. Подойдя к дереву, она легла на бок и принялась вылизывать разбухший живот.

Тэнго развернулся к отцу, оперся о подоконник.

— И все-таки я чувствую: многое в моей жизни скоро изменится. Признаюсь, долгие годы я тебя ненавидел. С малых лет постоянно думал, что не должен жить так жалко и уныло, что на самом деле я достоин более яркого и радостного детства. И что обращаться со мною так, как это делал ты, слишком несправедливо. Мои одноклассники были счастливы — по крайней мере, на взгляд со стороны. Почти все казались талантливее, успешнее меня, развлекались на полную катушку, как мне и не снилось. А я с младших классов только и молился о том, чтобы ты оказался не настоящим моим отцом. Потому что именно в этом крылась какая-то главная ошибка.

Он снова взглянул за окно. Не подозревая, что на нее смотрят, беременная кошка продолжала вылизывать живот. Не спуская с нее глаз, Тэнго продолжил:

— А сейчас я уже так не думаю. Сейчас я считаю, что был достоин такого детства и такого отца. Честное слово. Просто я сам был никудышным человеком. В каком-то смысле закапывал себя своими руками. Теперь я хорошо это понимаю. Математический вундеркинд — это большой дар судьбы. Все вокруг на меня надеялись, всячески меня баловали. Но в итоге я никак не использовал этот дар, не вырастил из него ничего примечательного. Мой талант просто был во мне — да так и остался невостребованным. Опять же, рос я крепышом и в дзюдо клал на лопатки практически всех однокашников. На чемпионатах префектуры среди школьников всегда побеждал. Но оказалось, что в большом мире сколько угодно спортсменов сильнее меня. Уже студентом я не прошел в университетскую сборную для чемпионата страны. Помню, психовал тогда страшно. Просто перестал понимать, кто я. Да оно и понятно. Ведь я действительно был никем и ничем.

Тэнго достал из кармана бутылку минералки, отвинтил крышку, сделал глоток. И снова присел на табурет.

— В прошлый раз я уже говорил, что очень тебе благодарен. Думаю, я не твой настоящий сын. Почти уверен. Кровные узы нас не связывали, но ты вырастил меня как родного сына. За это тебе огромное спасибо. Могу лишь догадываться, как это непросто — мужчине в одиночку воспитывать ребенка. Я уже замучился вспоминать, как ты таскал меня за собой по городу, собирая плату за «Эн-эйч-кей». В моей памяти об этих походах не осталось ничего, кроме глухой тоски и горькой обиды. Хотя сегодня я понимаю: ты просто не мог придумать иного способа пообщаться со мной. Твоя работа была единственной ниточкой, которая связывала тебя с миром. Ведь именно это ты умел делать лучше всего. И брал меня с собой, чтобы показать, как это делается. Конечно, ты рассчитывал и на то, что при виде ребенка люди охотнее раскошелятся. Но все-таки для тебя это было не главное.

Тэнго выдержал новую паузу, давая старику осмыслить услышанное. А сам подумал, чем же стоит закончить рассказ.

— Но ребенку таких вещей, конечно же, не понять. Тогда мне было просто невыносимо стыдно и тяжело. По воскресеньям, пока мои сверстники играли и веселились, я должен был ходить и собирать с людей деньги. Каждого нового воскресенья я ждал с содроганием. Сейчас-то я понимаю, зачем ты поступал так со мной. Хотя и не согласен, что это было правильно. Такое воспитание не приносит ничего, кроме глухой обиды. Для ребенка это слишком непосильная ноша. Но что случилось, то случилось. Не стоит зацикливаться. В конце концов, все эти воскресные походы, мне кажется, здорово закалили меня. Пробираться по жизни — работа адская. Уж эту премудрость я освоил на собственной шкуре.

Тэнго спрятал бутылку в карман и уставился на свои пустые ладони.

— Теперь мне придется как-то жить дальше. Надеюсь, это выйдет удачнее, чем до сих пор, и мне больше не придется блуждать по жизни окольными тропами. Не знаю, что собираешься делать ты. Возможно, тебе просто хочется спать дальше в тишине и покое. И больше никогда не просыпаться. Если так — пускай, не смею тебе мешать. Но сегодня я приехал к тебе рассказать то, что ты услышал. О том, как я жил до сих пор. О том, что у меня на душе. Может, тебе и не хотелось все это знать. Тогда прости за беспокойство. Но я выложил тебе все, что хотел, и больше тебя не потревожу. Спи спокойно, сколько захочешь.

В шестом часу пришла сестра Оомура с шариковой ручкой в волосах, проверила капельницу, но температуру на этот раз мерить не стала.

— Никаких изменений? — спросила она.

— Нет, — ответил Тэнго. — Просто спал, как и прежде.