Лига мартинариев

Орас по-прежнему практичен. В любой ситуации он добивался максимума, даже тогда, когда, казалось, вообще ничего нельзя было добиться.

— Андрей, почему бы тебе самому не отправиться за сыном?

— Не могу. И ты сама знаешь почему.

Я, разумеется, знала. Но не способность Ораса превращать энергопатию в хлещущую плеть пугала меня.

— Андрей, Великий Ординатор говорил, что наш город — жертва. Из него высосут всю энергопатию, а потом выбросят на свалку пустую оболочку. На несколько дней, или месяцев, или лет — не знаю, на сколько нас хватит — жизнь других улучшится. Потом им понадобится новая жертва. И так без конца. Но пока что жертва — мы. И этот город — клетка. И обитатели ее обречены. Нас ждет катастрофа — землетрясение, наводнение, пожар. Так зачем же ты тащишь в эту клетку своего ребенка?

— Ева, почему ты не говоришь, как прежде, глупости?

— Не знаю. Почему-то не получается.

— Тогда не задавай вопросы, на которые сама знаешь ответ.

12

Снежная башня напоминала Пизанскую колокольню. Она клонилась на бок под невообразимым углом, но никак не могла упасть… На пустыре среди облетевших кустов и остовов засохших деревьев его башня была прекрасна. Но только он знал об этом. Остальные не знали.

Олежка стоял на коленях и гладил ледяные стены покрасневшими от холода ладошками. Ему хотелось сделать в башне окно. Чтобы те, кто жил там, внутри, могли видеть свет. Но окна не получилось. Часть стены не выдержала и обрушилась. Олежка заплакал.

— Эй, дебил, опять хнычешь? — крикнул долговязый пацан в желтой крутке и швырнул снежком.

Меткий получился удар — снежок ударил Олежку прямехонько по затылку, и сбил слишком большую пуховую шапку с головы. Второй снежок, пущенный верной рукой угодил прямо в шею. Дружки долговязого кидались не так точно — их снежки большею частью летели в полуразрушенную башню.

— Огонь, пли! — восторженно вопил долговязый, руководя расстрелом.

На остановившуюся подле них машину стрелки не обращали внимания. Людям, которые ездят в шикарных иномарках, нет никого дела до чужих дебилов. Лишь когда дверцы распахнулись, и выскочивший наружу шофер влепил долговязому подзатыльник, вся ватага кинулась врассыпную.

Я подскочила к Олежке и схватила его на руки. Комья снега таяли у него за шиворотом. Я стянула с шеи шарф и обмотала им Олежку. Он не плакал — лишь беззвучно открывал рот. Энергопатия текла из него как слезы — градом.

— За вещами будем заезжать? — спросил Славка, новый шофер Ораса, худощавый молоденький паренек, который все время немного смущался, верно, не зная, как держаться себя со мной.

— Нет, сразу в город.

Я уселась на заднее сиденье, держа Олежку на коленях. Честно говоря, я не представляла, как Андрей примет назад ребенка. Прежде Олежек не сознавал своей неполноценности, и жил весело, почти счастливо. Теперь он окунулся в самую гущу ненависти. Андрей же, с его способностью концентрировать энергопатию и разряжать ее в виде сумасшедших по своей силе ударов, просто-напросто получал в дом вместо сына взрывное устройство. Я представила, как Олежка кидается к нему за утешением и… на кого обрушится удар? Хорошо, если не на мальчика.

Я погладила Олежку по голове. Короткие, еще по-младенчески мягкие волосы слегка щекотали ладонь. А голова была теплой, и я никак не могла оторвать руку, и всё гладила и гладила затылок. Как и положено матери, я не находила в этом малыше никакого изъяна.

— Ты наверное думаешь, что папа тебя бросил? Так это неправда. Твой папа был очень и очень болен, — слышала я будто издалека свой собственный голос.

— Бол…н? — Переспросил мальчик с удивлением и жалостью.

— Ты ничего не знал об этом?

Он кивнул и вновь спросил:

— А-а… Пап бол…н?

— Да, но теперь ему лучше. И он снова берет нас к себе. Тебя и меня. И никогда-никогда больше не отпустит. Папа тебя очень любит. И я люблю.

Он обхватил меня ручонками и не то чмокнул, не то полизал в щеку. Воздух слегка дрожал и вибрировал вокруг нас. Поток энергопатии медленно истаивал, превращаясь в обволакивающий мягкий кокон, будто мы забрались вдвоем в мягкий мешок.

«Многим кажется, что легче всего энергопатию превратить в ненависть. Но почему бы не превратить ее в любовь?» — подумала я, и сама поразилась, как легко у меня это получилось.

Когда машина въехала во двор, Андрей вышел нас встречать. Я вынесла спящего Олежку на руках. Поколебавшись, Орас торопливо чмокнул сына в затылок и отступил. Он боялся, что даже от спящего, от ребенка может исходить поток энергопатии. Но он надеялся, что я смогу защитить малыша. И потому, касаясь его губами, Андрей непременно держал меня за руку. В тот вечер… И утром… И много дней спустя…

13

— Ты собираешься спать? — зевая, спросил Андрей. — Уже два часа ночи.

— Нет. Пока нет… Мне нужна книга.

— Ага… Книга. «Джейн Эйр» у меня нет. Можешь взять Шлихтинга…

Он думал, что говорит остроумно. Я не стала его разубеждать.

— Мне нужен «Полет одиночки» господина Мартисса.

Орас расхохотался.

— Что, в самом деле интересная книга?

— Ты ее, разумеется, не читал?

— Перелистал пару страниц. А что?

— Мартисс писал об энергопатии много лет назад. Еще до того, как стало известно о деятельности Лиги. Может, он знал ответы и на другие вопросы?

— Всё это — догадки. Скорее всего, он просто удачно подсматривал в щелку. Как это умеют делать некоторые господа, именуемые творцами.

— Не жлобствуй. Тебе это не идет. Лучше дай мне книгу.

— Возьми, дорогуша, сама. Их там в библиотеке на нижней полке стоит штук десять. Выбирай любую. Можешь прочесть все десять. Может, обнаружатся разночтения. Но когда закончишь, не вздумай будить меня раньше семи часов.

Он чмокнул меня в губы, давая понять, что в самом деле хочет отойти ко сну. Он откинулся на подушки и закрыл глаза. Мне нравилось смотреть на него, когда он спал. Во сне лицо его утрачивало обычную резкость черт. Во сне Орас становился совсем иным. Может быть, больше самим собой, чем днем, во время бодрствования. Но сейчас я не собиралась его отпускать в страну грез.

— Знаешь, что сказал мне Великий Ординатор при нашей утренней встрече?

— Разумеется, нет. Ведь ты мне об этом не рассказала.

— Он сказал, что городу нужен князь. И что Лига хочет создать князя-мартинария, который после трансформации превратиться в монстра. Он спросил меня — хочу ли я этого, и я сказала, что — не хочу.

Орас внезапно сел на постели — сон с него как рукой сняло.

— И что ты еще пожелала?

— Больше ничего…

— А ты знаешь, кого имел в виду Великий Ординатор, когда говорил о князе-монстре?

— Нет.

— Он говорил о Кентисе. Ну что ж, Ева, поздравляю, твое желание сбылось. Кентиса не стало.

— Нет… Этого не может быть.

— Почему же? Ты мечтала о домах, где люди спасутся — они появились. Ты пожелала, чтобы князь-монстр исчез — и его не стало.

Я похолодела. Да, мои желания исполнялись с завидным постоянством. Я желала, чтобы Орас расстался с Катериной, и Андрей выгнал ее прежде, чем я появилась в его доме. Я желала, чтобы Олежка остался жив — и он поправился. Я желала, чтобы Орас вернулся — и он вновь позвал меня к себе. Что же мне еще пожелать? Чтобы исчезли мартинарии? Но такое желание может оказаться еще более опасным, чем пожелание избавиться от князя-монстра… Желать надо с осторожностью.

— Это простое совпадение, — выдавила наконец я, не особенно веря в то, что я говорю.

— Давай проверим, — предложил Орас. — Пожелай что-нибудь совершенно невероятное…

Я пожелала. Написала свое желание на листке бумаги и запечатала в конверт. Я не знала, как скоро конверт удастся открыть. Оказалось — скоро.