В финале Джон умрет

— Ты все–таки будешь чинить им крышу?

— Стиву заплатили авансом. Кроме того, мне нужны деньги.

От моей машины поднимались клубы выхлопных газов: Эми включила двигатель, чтобы согреться.

— Не знаю, что с ней делать, — сказал я. — У нее дома полный пипец.

Я заметил, что Тайлер прислушивается к нашему разговору, и заговорил тише.

— За ней — как и за мной — следят из телевизора.

Эми увидела нас и вышла из машины, держа в руках большую бутылку «Маунтин дью».

— Можно мне попить? — спросила она, подойдя к нам.

— Ты уже держишь эту красную дрянь в машине? Это ведь один из двенадцати тревожных симптомов, — заметил Джон.

— Я там обедаю. Если ешь в машине, с тобой никто не пытается заговорить.

В глазах Джона появилось что–то похожее на жалость.

— Угощайся, Эми, — сказал я.

Съежившись от холода, она попыталась отвинтить крышечку. Кто–то протянул Джону стаканчик с кофе.

— Перерыв! — воскликнул мой друг.

— Точно, блин! — отозвался Тайлер и стал смотреть на то, как Эми пытается открыть бутылку одной рукой. На нем были темные очки в гибкой оправе; в них он выглядел полным мудаком и вел себя соответствующе. Кряхтя от напряжения, Эми старалась придержать бутылку, прижав ее локтем, но мокрая бутылка постоянно выскальзывала.

— Может, она посидит где–нибудь, пока мы занимаемся этим? Где у нас самое безопасное место? — спросил я Джона.

— Пока вы занимаетесь чем? Можно мне с вами? — встряла Эми.

Почему–то после этих слов Тайлер с жалостью посмотрел на Джона и плюнул на землю. На Среднем Западе выплевывание табака часто является методом невербального общения. Наверное, в детстве Тайлер часто проливал кофе, а сейчас у него была здоровая кружка–непроливайка — одна из тех, которые сильно расширяются книзу. При каждом глотке казалось, что он говорит в мегафон.

— Потом об этом поговорим, — сказал я.

Эми уронила бутылку и разочарованно вскрикнула—словно кошка, на которую наступили. Я потянулся, чтобы помочь девушке, но она ударила меня по руке и продолжила борьбу с крышечкой.

— Домой ей возвращаться нельзя, — продолжал я. — Не знаю, есть ли у нее деньги или нет, но мы что–нибудь придумаем. В крайнем случае будет спать на моем диване.

Джон вопросительно посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Тайлер хитро прищурился.

— Вот интересная история, — сказал он. — У моего брата с женой родился ребенок с синдромом Дауна. Он заливает все слюной, срет в штаны и все такое. Они попросили мою маму посидеть с ним пару раз, и еще пару раз, а потом она стала сидеть с ним каждый вечер. Каждый вечер, черт побери. Знаете, что произошло потом?

— Твой мозг вытек из ушей? — предположил я. Эми перестала мучить бутылку и смотрела на нее, застыв на месте. — Слушай, мне пора…

— Нет, ты послушай, брат. Послушай. Они оставили пацана там, в мамином доме, и теперь время от времени заезжают в гости, а маме приходится каждый день кормить и мыть это существо. Теперь это ее работа. Круглосуточная работа. Ни в лото поиграть, ни на свидание сходить, ни еще — это словно тюрьма. А все потому, что мама хотела быть доброй.

Эми свирепо взглянула на него, словно придумав реально убийственный ответ, но потом скривилась, как будто надкусила яблоко и увидела в нем червяка. Она развернулась, .сделала два шага к моей машине, поднесла ладонь ко рту и согнулась.

Совет: если вам кажется, что вас сейчас стошнит, не надо Подносить ладонь ко рту, пытаясь поймать то, что рвется наружу. Это рефлекс, но он не работает — блевотина просто разбрызгивается во все стороны.

Ну вот, Эми стояла в снегу, рвота стекала с ее ладони и собиралась в лужицу у ног. Неловкая ситуация. За моей спиной раздались бормотание и смех.

Я подошел к Эми.

— Идем.

Я подвел ее к машине, усадил на сиденье.

— Не двигайся.

Я подбежал к задней двери, открыл ее и достал красно–белую сумку–холодильник. Это моя аптечка. В ней лежал моток изоленты, пара штанов, конверт с двумя сотнями долларов, два пакета сухофруктов, два пакета сушеной говядины, три бутылки с водой, рулон толстых салфеток, которыми пользуются механики, небольшая металлическая труба — •отлично подходит для разбивания голов — и накладная борода. На всякий случай.

Я вытащил бутылку воды, намочил салфетку и попытался передать ее Эми, и почувствовал себя идиотом, когда поднял, что девушка не сможет ее взять. Единственную кисть Эми залила рвота.

— Вот. — Я взял девушку за запястье и вытер рвоту. Эми с отвращением сморщилась, но я, если честно, не припомню ни одной вечеринки у Джона, где кого–нибудь не стошнило, либо на меня, либо рядом со мной. Так что я вроде как привык.

— В седьмом классе я пригласил Эмили Паркс на осенний фестиваль. Это было мое первое в жизни свидание. Мы бродили по парку аттракционов, ели пончики, конфеты, пили лимонад — ну, как обычно. Потом мы сели на «чертово колесо», и в са–а–амом конце я согнулся в три погибели и наблевал Эми на колени. Колесо остановилось, ну, ты понимаешь, чтобы пассажиры смогли выйти. Мы оказались на самом верху. И стали ждать. Она сидела с блевотиной на коленях и плакала. Мы ждали це–лу–ю веч–ность.

Ладонь Эми уже была чистой. Я выбросил грязную салфетку, дал девушке новую и бутылку воды.

— На следующее свидание я пошел, когда учился в старших классах, — сказал я, сделав шаг назад. — Мне было семнадцать, а я даже не держал девушку за руку. И все потому, что где–то в голове у меня засело, что на свидании я непременно наблюю на девушку.

Эми молча выпила воды и вытерла следы рвоты с брюк и ботинок. На таком морозе ее пальцы, наверное, уже совсем замерзли. Краем глаза я увидел выражение ее лица и этот взгляд — знакомый взгляд: смущение, которое практически парализует тебя. Казалось, что ей хочется провалиться сквозь землю и чтобы земля на этом месте еще и травой поросла.

В моей голове разлилось тепло, а перед глазами все покраснело, словно кто–то налил в череп соус «табаско». В животе закололо; мышцы напряглись. Я поднял грязные салфетки и пошел к мусорному баку, в тот угол стоянки, где были Тайлер и остальные. Когда я выбросил салфетки, Тайлер наклонился ко мне и шепнул:

— Ты хороший парень, Дейв, так что будь осторожен. Это все, что я хочу сказать: будь осторожен. Если будешь добрым, тебя поимеют.

В глазах потемнело. Жгучая боль в руке. Кровь.

Чьи–то руки схватили меня за куртку и потащили. Костяшки пальцев ободраны, челюсти сжаты, во рту теплый, медный вкус крови. Тайлер стоял на четвереньках; его нос и губы были разбиты. Он рычал, говорил, чтобы меня держали, что я долбаный психопат, что я ему нос сломал. Затем появилось лицо Джона. «Спокойно, спокойно, остынь, уходи», — сказал он. Я посмотрел на зудящие руки: кожа на костяшках рассечена, словно я бил по бетонной плите. Джон оттолкнул меня от остальных, посмотрел мне за спину и сказал кому–то:

— Уведи его отсюда.

Рядом с Тайлером возникла его располневшая версия — толстый светловолосый парень; наверное, брат или кузен. «Вот видишь, — говорил толстяк, — видишь, Тайлер, что бывает, если не держишь язык за зубами. Когда–нибудь эта болтовня тебя погубит, скажешь лишнее, и какой–нибудь ниггер выстрелит тебе в спину».

Джон повернулся и подошел к остальным. А я остался один — дезориентированный, сбитый с толку. Тайлер тяжелее меня на семьдесят пять фунтов. Я целыми днями расставляю DVD по палкам, а он поднимает черепицу на крыши. Но самым странным, самым отвратительным было желание, которое промелькнуло в моем мозгу, когда я стоял над Тайлером…

…желание КУСАТЬ…

…и я понял, что все произошло снова — я потерялся, потерял время. Кто–то потянул меня за куртку, и снова возникло это ощущение — то, что меня обнимает рука без кисти.

— Пойдем. Дэвид, пойдем.

Эми обошла вокруг меня, держась за рукав куртки.

— Эми, я…

— Идем. Все хорошо. Идем.

Я почувствовал, что все смотрят на нас. Эми развернула меня, зашла за спину и стала подталкивать к машине.