Утраченный свет

оказывалась наедине с психом. Единственным способом сохранить достоинство было унизить проклятого бродягу.

- Он был здесь, - ответила она, выдавив из себя улыбку. - Ты опять проспал, идиот.

Картафил засмеялся. Это был плохой смех - смех человека, который знал, что когда-нибудь неминуемо окажется по другую сторону решетки...

- Нравится? - спросила Лизавета, имея в виду новый "тревеллер".

- Дерьмо, - отрезал Картафил. - Детский лепет. Подойди ближе, детка... Хочешь услышать сказочку о гладиаторских боях, травлях, критском лабиринте?..

Она отшатнулась, внезапно обнаружив, что стоит в полуметре от решетки. Узнику оставалось только протянуть руки, чтобы сделать в её черепе пару параллельных вмятин.

У неё похолодело в желудке. Самсон был прав - она слишком легко поддается влиянию... Древние золотистые глаза Картафила загадочно мерцали. Они сулили ей скорую смерть, обещая это с уверенностью, которую было невозможно опровергнуть.

* * *

Лязг отпираемых входных люков вернул её к жизни и заставил сердце учащенно биться. Похоже, у этого чувства было название. В какие только норы не заносит случайным ветром семена любви!.. Она бросилась наверх и оказалась в коридоре к тому моменту, когда дьякон появился на пороге.

Он привычно обнял её и поцеловал в губы. Из его глотки на неё дохнуло подвальным холодом. Неземной свежестью. И дело было явно не в успехах производителей жевательной резинки. Больше смахивало на то, что у дьякона в легких появился морозильник. Ощущение потусторонннего сквозняка оказалось не из приятных. Но умереть Лизавете предстояло не от простуды.

...В тот день Самсон вел себя как обычно. Ни малейших отклонений от нормы. Сказал, что был в отдаленном приходе, и лег отдохнуть. Он спал на правом боку. Во всяком случае, у него был вид спящего человека. К вечеру, склонившись над ним, Лизавета увидела то, что впервые заставило её испытать брезгливость.

Вначале она приняла ЭТО за вату. Дыхание дьякона было чрезвычайно слабым. Ни одна нить не колебалась. Потом дьяконица поняла, чем является "вата" на самом деле. Паук, живший в щели между потолком и стеной, заплел паутиной левое ухо и ноздри её мужа.

* * *

Охотнику сразу же не понравилось это место. Глубокая, темная, противоестественно тесная нора. Многослойный железобетонный экран ослаблял эманации Ангела в несколько тысяч раз, и глюк ощущал дискомфорт, которому не было названия. Впервые он оказался полностью предоставленным самому себе. Он мог провести сотни лет под землей в пассивном состоянии (подобные ему когда-то были погребены в древних пирамидах и курганах на гораздо более длительные сроки), но сейчас он переживал период сверхактивности.

Ему не нравилась самка дьякона, назойливо следившая за каждым его шагом и заподозрившая что-то неладное. На этот раз животный инстинкт оказал ей плохую услугу. Охотнику не нравился и детеныш дьякона, путавшийся под ногами и жаждавший внимания. У этого инстинкт самосохранения был недоразвит. В конце концов глюк