Синий олень. Трилогия (СИ)

А пляж, а вода! Теплая, чистая – загляденье! Людмила плавать не умела и сначала побаивалась, но ей выдали пробковый пояс – ноги от дна оторвутся, а пояс на воде держит, и не страшно. Дети же купались не прямо в море, а в небольших выложенных мрамором бассейнах у берега, где даже Антошке вода только по грудь. На каждые три лежака один такой бассейнчик и большая песочница. Людмила перед отъездом из Москвы поехала в Детский Мир и купила большой надувной мяч с ведерком и совочком, но, оказалось, можно было и без этого обойтись – тут своих санаторных игрушек достаточно. Мяч, правда, Антошке так понравился, что он с ним ни день, ни ночь не расставался.

В общем, и детям хорошо, и матерям тоже вольготно – готовить не надо, убирать не надо, даже в стирку белье нянечка забирает. Вечером с детьми воспитательница‑логопед на веранде занимается, а женщины хотят – читают, а хотят – можно кино посмотреть.

На пляже лежак слева от Людмилы занимала кудрявая дама в очках с сильно выпирающими лопатками. Она вечно была всем недовольна, много говорила о своем муже и в таких выражениях, словно всем полагалось его знать: «… а мой, как позвонил министру, так все в один момент и решилось». Людмила так и не поняла, что за шишка ее супруг, но, памятуя слова Андрея, ни о чем не спрашивала и вообще старалась не вступать в беседы. Если кто задавал вопрос, то отвечала, конечно, но коротко и односложно – да, нет, не помню, не знаю, а вскоре вообще научилась в ответ с многозначительным видом просто пожимать плечами, давая понять: это, мол, не подлежит обсуждению.

В конце концов, даже словоохотливая хохотушка, занимавшая лежак справа, перестала проявлять излишнее любопытство и прониклась к Людмиле уважением – решила, наверное, что имеет дело с птицей слишком высокого полета. Сама‑то она, эта хохотушка, единственная здесь, наверное, попала в санаторий исключительно благодаря собственным заслугам, а не родственным связям – родила четверню, и ею заинтересовались откуда‑то из заграницы. Теперь весь ее выводок трех с половиной лет возился в песочнице вместе с Антошкой и толстенькой четырехлетней Леночкой, дочкой кудрявой дамы. Людмила посматривала на близнецов с профессиональным интересом – ей за все время работы приходилось пару раз принимать тройню, но четверых сразу еще никто в их роддоме не рожал. Расспросить бы многодетную мамашу о подробностях течения беременности, но опять же – нельзя задавать вопросов, мало ли что. И Людмила лежала себе тихонечко – читала привезенный из Москвы потрепанный томик Чехова, слушала переговаривающихся через нее соседок, да поглядывала одним глазом на возившегося в песочнице Антошку.

О том, что сейчас делает Андрей, старалась не думать – все равно, от этих мыслей ничего не изменится, и поехала бы она сюда или нет, тоже ничего бы не изменилось. Правильно сделала, что поехала – за время, проведенное в санатории Антоша, вытянулся, окреп, и ножки выпрямились, а белые пятнышки с них напрочь исчезли. Он даже шипящие звуки после двух недель занятий с логопедом начал выговаривать и вставлял их куда надо и не надо. Вот и теперь – подбежал, закричал:

– Мама, шмотри, шобака!

Людмила посмотрела и увидела около песочницы большую симпатичную дворнягу.

– Надо говорить: смотри, собака, – поправила она сынишку.

Антоша наклонил головку и послушно повторил:

– Смотри, собака.

Людмила стайной гордостью покосилась на кудрявую даму, которая, как она давно разгадала, была по природе завистницей, – смотри, мол, лопайся от зависти, что мой ребенок моложе всех в нашей песочнице, а как чисто говорит! У тебя‑то самой Ленке четыре с лишним, а она все «р» не выговаривает, хоть твой муж и министрами командует. Близнецы у многодетной тоже, правда, картавят, но они‑то моложе Ленки.

Кудрявая дама, естественно, не собиралась восхищаться чистой речью Антошки, она подняла голову и возмущенно сказала:

– Безобразие, почему на детский пляж пустили пса? Нужно сказать сторожу, чтобы прогнал. Лена, иди сюда и сядь рядом со мной! Сторож, пойдите сюда!

Сторожа было невидно. Толстенькая Леночка нехотя приблизилась к матери и капризно заныла:

– Не хочу сидеть, хочу поиглать с собачкой!

– Еще не хватало – хочешь лишай подхватить или эхинококк? А если укусит? Сорок уколов будут в живот колоть. Сторож! Куда же он делся?

– Да бросьте вы, – благодушно возразила мать близнецов, – собака ребенка не тронет, а от людей заразы больше, чем от животных.

– Если хотите, чтобы ваши дети с псом целовались – пожалуйста! А мне этого не надо, я везу ребенка в санаторий и знаю, что здесь инфекций нет – все сдают анализы, все проверены. А собака пришла неизвестно откуда. Вы культурный, вроде, человек, а говорите такие вещи. Сторож!

Многодетная мать на «культурного, вроде» немного обиделась и пренебрежительно пожала плечами:

– Ой, подумать, эти анализы прямо так уж делают, что дальше некуда! У меня соседка в ведомственный санаторий съездила – триппер привезла.

Сказав это, она поднялась и поспешила к своим детям, где возникший спор из‑за ведерка грозил перерасти в драку.

– Триппер, – в восторге глядя ей вслед, повторил новое слово Антошка, а четырехлетняя Леночка немедленно с интересом спросила:

– Мама, а что такое тлиппел?

– Что такое триппер? – повторил за девочкой Антошка.

Лицо кудрявой дамы пошло пятнами, а Людмила спокойно объяснила:

– Это такая болезнь. Антоша, возьми мячик и пойди поиграть.

Он послушно обхватил большой пестрый шар и полным обожания взглядом с надеждой посмотрел на Лену – вдруг ей тоже захочется поиграть с его мячиком? Антоша больше всего на свете мечтал обратить на себя ее внимание – ведь она была самая большая в их песочнице! Но Лене было не до мяча и не до Антоши, она капризничала и ныла, потому что мать обтерла ее полотенцем и начала одевать сарафанчик:

– Пойдем, пока здесь эта собака, ты играть в песке не будешь. Пойдем в корпус, я скажу администратору, чтобы нашел сторожа, иначе этим безобразиям конца не будет, – она посмотрела на Людмилу, ища поддержки, но та по обыкновению молчала.

– Не хочу в колпус, – канючила Лена, – хочу купаться!

– А если собака залезет в бассейн? Знаешь, сколько у нее микробов? После обеда, когда сторож ее прогонит, мы опять придем, а пока я тебе лучше куплю в киоске мороженое.

– Эскимо? – в глазах Лены немедленно пробудился интерес, и она торжествующе покосилась на Антошу. – Ладно, пойдем, пусть они – презрительный взгляд в сторону Антоши – в бассейне купаются, а я не буду. А то я от миклобов заболею, и у меня будет тлиппел.

Дама поспешно увела дочку, а Антошка влюблено глядя ей вслед, мечтательно повторил:

– У Лены триппер.

«Не дай бог, мамаша Лены услышит», – подумала Людмила, а вслух строго сказала:

– Не надо это повторять, это некрасиво.

– Почему? Я тоже хочу триппер.

– Это очень некрасивое слово.

Антон был поражен до глубины души – слово понравилось ему своей загадочностью, а теперь, выходит, что оно некрасивое. Но ведь его сказала взрослая тетя!

– Еще некрасивее, чем у папы Владика? – уточнил он, вспомнив, как его ругали за слова, которые ему поначалу показались тоже невыразимо прекрасными – их сказал папа одного из мальчиков в их группе, когда пришел забирать сынишку, будучи сильно навеселе.

– Еще некрасивее. Иди играть, Антоша, или ты хочешь, чтобы я тебя тоже увела в корпус?

Антоша этого совершенно не хотел, поэтому побежал играть, прижимая к груди мячик. Людмила на всякий убедилась, что от собаки нет никакого вреда – поджарый пес, греясь на солнце, мирно дремал шагах в десяти от песочницы, – и закрыла глаза. Ей не хотелось думать об Андрее, но мысли против воли лезли в голову. Потом он и сам подошел к ней, взял за руку и сел рядом, а глаза у него были сине‑голубые. Как море? Или как небо?