Ветер над яром (сборник)

Через минуту из ванной комнаты вышла уже одетая горничная. Платье на ней нелепо пузырилось. Она подошла к Гюнтеру почти вплотную, снова критически осмотрела ногу и приказала:

— А ну, садись! Садись, садись…

Гюнтер сел в кресло. Горничная взяла сумку и опустилась возле его ног на колени.

— Так болит? — спросила она, ощупывая ступню.

— Не очень… — поморщился Гюнтер. — Как тебя зовут?

Горничная бросила на него изумленный взгляд и рассмеялась.

— Линда. Между прочим, вчера утром мы уже знакомились.

“Действительно, было такое… — вспомнил Гюнтер. — Только, может быть, — суккуба Линда?” Он изобразил на лице смущение.

— Ничего страшного, — подвела итог осмотра Линда. — Сейчас мы ее разотрем чудодейственной мазью, и все как рукой снимет.

Она достала из сумочки баночку с ядовито-зеленой мазью и стала наносить на ногу. Гюнтер поморщился. Вид “чудодейственной” мази вызвал у него почему-то неприятные ассоциации. Ему остро захотелось, чтобы горничная побыстрее ушла, и он смог бы заняться делом.

Ногу от втираемой Линдой мази стало покалывать, а затем нога постепенно занемела, как от анестезина. Несмотря на энергичный массаж, ступня не разогрелась, а, наоборот, похолодела. Кожа на ноге побелела, словно в составе мази было что-то отбеливающее, сквозь кожу ярко выступили сине-голубые вены.

— Ну-ка, попробуй ступить, — предложила Линда.

Гюнтер встал и чуть не упал. Боль исчезла, но появилось странное ощущение необычной легкости в ступне. Гюнтер прекрасно чувствовал ногу и контролировал ее, но в то же время нога как бы зажила своей жизнью — стала легкой до невесомости, и, более того, ее словно что-то подталкивало вверх. Гюнтеру показалось, что натри ему Линда и вторую ногу, он бы воспарил над землей и смог ходить по воздуху.

— Огурчик! — заключила Линда, пряча баночку с мазью в сумку. — Повязку можешь не делать. К вечеру ты забудешь, какая нога у тебя болела.

— Спасибо, — неуверенно поблагодарил Гюнтер. Покачиваясь с пятки на носок, он пытался приноровиться к новому качеству ноги.

Линда фыркнула.

— Пока! — небрежно попрощалась она, закинула сумку через плечо и направилась к двери. Бесформенная пена платья скрипела, шуршала и пузырилась аэростатом индивидуального пользования на каждом шагу.

— А как насчет сегодняшнего вечера? — спросил Гюнтер, страстно желая, чтобы его не было.

— Завтра, птенчик. Сегодня я занята, — многозначительно сказала Линда и вышла в коридор.

Гюнтер поморщился, как от зубной боли. “Черт бы вас всех побрал с вашей таинственностью и многозначительностью!” Он подождал, пока шуршание платья в коридоре не стихло, и запер дверь на ключ. Затем быстро извлек из сумки идентификатор и попытался найти на полу следы кота. Практически все следы они с Линдой затоптали, и ему пришлось, ползая на коленях, прощупать идентификатором чуть ли не каждый сантиметр пола, пока возле журнального столика не нашел два четких отпечатка. И еще ему повезло у подоконника — несмотря на сквозняк, идентификатор зафиксировал слабый запах кота. Но, когда Гюнтер вывел результаты съемки на дисплей компа, они оказались ошеломляющими. Следы кота дали семидесятивосьмипроцентную сходимость со следами в мотеле. Как это могло быть, Гюнтер не понимал. Отпечаткам положено либо совпадать, либо не совпадать. Еще большее недоумение вызвал у Гюнтера анализ запаха — вот он-то показал полную идентичность. Такого просто не могло быть. Запах любого животного существа варьируется в зависимости от состояния организма, потребляемой пищи, окружающей среды и прочих подобных факторов. И хотя по запаху легко установить, кому именно он принадлежит, абсолютной сходимости быть не может. Одинаково, не меняясь во времени, пахнут только неодушевленные предметы. И то, если к ним никто не прикасается и с ними ничего не происходит.

На всякий случай Гюнтер загнал в комп проверочный тест, но компьютер оказался в порядке. Так и оставшись в недоумении, был ли это тот же кот, что и в мотеле, или другой (может, они ночевали на одной помойке?), Гюнтер разделся и залез в ванну.

Приняв ванну, он приступил к бритью. Как он и надеялся, на щеке почти ничего не было, кроме легкой припухлости. На всякий случай после бритья он провел еще один массаж.

Набросив на себя халат, Гюнтер вышел из ванной комнаты и достал из сумки приемник. Затем соединил его с компом на обратную связь, сел в кресло за журнальный столик и стал прослушивать вчерашние записи. Комп самостоятельно снимал кристаллозапись, отсекал пустые места и посторонние шумы и, ведя хронометраж, включал звук только при человеческой речи.

В общем-то Гюнтеру не очень повезло с “клопами”. Хотя кое-что он все-таки узнал. Но это кое-что еще больше запутало дело.

Бургомистр проснулся в мотеле в 8.12. В 8.45 он позавтракал, перебросился несколькими ничего не значащими фразами с хозяином мотеля и прислугой и в 9.02 выехал в Таунд. В 10.21 он уже был у себя дома. В 10.32 бургомистр достал из портфеля папку, зачем-то листал бумаги, но через две минуты снова положил папку в портфель. В 10.37 он вышел из дому, сел в машину и в 10.46 появился в полицейском участке. Разговор с начальником полицейского участка был коротким, и из него Гюнтер уяснил, что о найме частного детектива в полиции не подозревают. Бургомистр вернул папку с делом начальнику участка, небрежно извинившись, что листы несколько перепутаны, и Гюнтер понял, что делал с папкой доктор Бурхе дома. Только почему бургомистр предоставил ему не все дело, а только выдержки из него? Какую информацию утаил доктор Бурхе и зачем? И почему начальник полиции заискивает перед бургомистром, подобострастно заверяя, что сам разберет бумаги? Передача материалов следствия в руки постороннего лица, пусть даже и бургомистра, грозила ему судом за служебный проступок. Что-то за начальником полиции числилось такое, что два года тюрьмы за служебное преступление пугали его меньше, чем отказ бургомистру в услуге. Впрочем, и выполнить свое обещание бургомистру — разобрать листы дела — начальник полиции не собирался. Сразу же после ухода доктора Бурхе в 10.56 он зазвенел ключами и, так и не открыв папку, сунул ее в сейф. И “клоп” под зажимом папки замолчал, заэкранированный броней сейфа.

В 11.15 бургомистр вернулся домой (комп дал восьмидесятичетырехпроцентную вероятность по количеству ступенек крыльца и лестницы, звуку шагов по ковру, их количеству и продолжительности интервалов между открыванием четырех дверей). В 11.19 замолчал и последний “клоп” под ручкой портфеля. И все же именно этот “клоп”, единственный из всех, вновь отозвался в 21.46. Где был в этот промежуток времени бургомистр и с кем встречался, для Гюнтера осталось неизвестным. Хотя, надо признаться, времяпровождение доктора Бурхе интересовало его все больше и больше. О чем, например, говорил бургомистр во время обеда в “Звезде Соломона” с отцом Герхом и баронессой фон Лизенштайн? Впрочем, баронесса ясно… А вот роль священника была для Гюнтера не совсем ясной, несмотря на подслушанный им разговор, состоявшийся поздно вечером в доме бургомистра. Гюнтер прослушал его два раза и полностью занес разговор в память компа.

Когда в 21.46 “клоп” в ручке портфеля вновь отозвался телефонным звонком, послышался стук открываемой двери, кто-то быстро прошел к телефону и снял трубку.

“Охотник — восемьдесят шесть процентов”, — по звуку. шагов персонифицировал на дисплее комп.

“Охотник — он же бургомистр, доктор Иохим-Франц Бурхе”, — ввел Гюнтер в память компа дополнительную информацию.

— Доктор Бурхе у телефона.

Неразборчивое бормотание из трубки.

— Да. Хорошо. Заходите, я жду вас.

Гудок отбоя, характерный звук опустившейся на рычаг телефонной трубки. Щелчок и неясное потрескивание.

— Госпожа Шемметт?

Семисекундная тишина.

— Да, доктор Бурхе.

“Голос женский, немолодой. Тембр высоких и низких частот срезан динамиком. Телефон или селектор”, — дал пояснение комп.

— Госпожа Шемметт, ко мне сейчас зайдет отец Герх. Я жду его в кабинете.