Fugit irreparabile tempus

— А он нам не…

Генерал не успел закончить, Андрей Семенович неожиданно резко повернулся всем телом и так зыркнул на начальника Управления, что у того на лице моментально застыла фраза: «Да я ж ненарочно, извините, пожалуйста…»

Заметив такое выражение лица начальника, Сережа постарался сделать вид, что усаживается поудобнее в уголке кабинета и поправляет в ногах сумку с вычислителем и ЦПУ.

— Одну минуту, — попросил генерал у деда и, перегнувшись через свой стол, скомандовал в селектор: — Артем Петрович! Коньяк, лимон — на двоих, чай и бутерброды — одному…

Сереже показалось, что Агеев не успел еще разогнуться, оторваться от столешницы, как в дверях уже возникла сухопарая фигура референта с подносом, накрытым белой салфеткой. Начальник Управления теперь уже вполне генеральским жестом указал Артему Петровичу кому в кабинете предназначен коньяк с лимоном, а кому отличные, сочные бутерброды с колбасой и крепкий, вкусный чай. А едва за тем закрылась дверь, как Агеев уже сидел напротив Андрея Семеновича и разливал твердой, привычной рукой ароматный напиток в пузатенькие бокальчики, как по волшебству появившиеся на столе.

— Ты не жадничай, не жадничай, — попросил дед, глазами указывая на бокальчики. — И лимон себе придвинь, не могу я его есть, кислотность повышенная…

— Ну, Андрей Семеныч, давайте за встречу? — приподнял свой бокал Агеев.

Дед кивнул и легко, будто водичку, выпил полбокала. Даже не поморщившись и не прищурив глаз, он тут же полез в карман мундира и извлек оттуда зеленоватую плотную коробку «булатовских» папирос.

— Все не отвыкните? — кивнул Агеев на «Герцеговину флор».

— Отвык уже, — признался дед, — последний раз курил еще в том году, на День чекиста. Да под такой коньячок грех не закурить-то…

Он поискал глазами пепельницу, и Сережа, внимательно наблюдавший из своего уголка за встречей деда с собственным начальством, с легким замиранием сердца, принес с маленького столика из угла кабинета громоздкую хрустальную бадейку и коробок спичек, лежавших подле нее. Дед долго, тщательно обстукивал мундштук папиросы о коробку, разминал табак… и только после того, как он выпустил изо рта первый ароматный клуб дыма, генерал Агеев рискнул нарушить молчаливую идиллию.

— Андрей Семеныч! Так вы все-таки по делу пришли?

Дед кивнул, молча взял со стула рядом с собой скоросшиватель с переводом романа, и положил его на стол, поближе к генералу. Тот подтянул папку к себе, развязал смешные веревочки-шнурки и глянул на содержимое.

— Читай, — приказным тоном сказал дед. — Читай со страницы триста девяносто второй. Я там тебе специально красным карандашом по полям отметил…

— А может, своими словами? — чуть жалобно попросил генерал, видимо, ему очень не хотелось углубляться в продолжительное, на первый взгляд, чтение.

— Читай-читай, — сурово повторил дед. — Можешь по диагонали, там слог и стиль не так важны для дела…

4

«Солнце уже спряталось за огромные, вековые сосны, и синеватые зимние сумерки легли на бескрайнюю, казалось, тайгу, когда маленькая колонна из двух гусеничных вездеходов достигла лагеря. У ворот, как и ожидалось, их приостановил караул, но мандат Камова и тут имел неоспоримую силу. Никто даже не выходил наружу, никого не досматривали и не проверяли, вездеходы въехали на охраняемую территорию, прокрались на малой скорости вдоль тройного ряда колючей проволоки и замерли на утоптанной стоянке рядом с тщательно укрытой старыми ватниками и брезентом легковушкой, похожей на американские доджи. Разглядеть еще что-то под ворохом тряпок было невозможно.

Сам Камов, а следом за ним и четверо китайцев выбрались из вездехода и принялись активно двигаться на месте, разминая застывшие в поездки ноги. А от далекого маленького двухэтажного домика, в окнах которого уже виден был свет керосиновых ламп, к прибывшим спешил начальник лагеря, подполковник Морозов, и его зам по оперативной работе, на жаргоне — «кум», капитан Ясенев. Им только что по телефону доложил начальник караула о неожиданных визитерах, и оба офицера были сильно взволнованы. Еще бы, никто из них и никогда не видел ничего хорошего от внеурочного визита начальства, тем более, начальства такого высокого, как инструктор Спецотдела ЦК ВКП (б), личный представитель Верховного Главнокомандующего и Председателя Верховного Совета… ну, и прочая, прочая, прочая…

Подбежавший первым начальник лагеря принялся было рапортовать Камову, но тот остановил офицера.

— Вот что, товарищ подполковник, мы к вам заглянули не с ревизией и никаких козней против вас лично строить не будем. Моим спутникам надо увидеть настоящий… подчеркиваю, настоящий лагерь, без мишуры и показухи. Еще раз — к вам претензий не будет, даже если мы увидим не совсем приглядные картинки…

— Никак нет, товарищ Камов, — заверил его подполковник. — У меня все строго по уставу и инструкциям. Никаких безобразий…

— А чем вы кормите заключенных? — вмешался в разговор китаец-переводчик после короткой реплики Чан Кай Ши.

Подполковник глянул на Камов и, получив одобрительный кивок, сказал:

— Продукты доставляют из Хабаровска, по нормам… а так — каша, хлеб, чай. Выдаем сахар по норме. С мясом вот у нас повольготнее, чем в России, тайга же кругом, то на пост зверь какой забредет, то на лесоповале откуда выскочит. В общий котел идет, для всех то есть. Вот с овощами туго, да, это не Россия… товарищи, может, пройдете к нам? мы вас накормим-напоим с дороги? ведь, часов шесть-семь к нам добирались, не меньше…

— Сначала в бараки, — скомандовал Камов. — Посмотрим, как там и что, а уж потом и к вам заглянем, чайку попьем и с Хабаровском свяжемся… Так?

Он глянул на китайцев, которым что-то быстро-быстро и еле внятно, на грани слышимости, наговаривал переводчик. По какому-то молчаливому, но единодушному согласию остальных Чан Кай Ши кивнул, соглашаясь с предложенной Камовым программой, и переводчик уточнил этот, и без того понятный, кивок китайского маршала:

— Мы не возражаем. Сначала надо смотреть…

В длинном, плохо освещенном бараке, построенном из такого количества древесины, что бедные китайцы едва ли не зубами заскрежетали от зависти, было холодно. Если на улице к вечеру температура опустилась чуть ниже двадцати градусов, но это не очень-то чувствовалось одетыми в добротные армейские полушубки гостями, то внутри барака градусник, если бы он там был, едва ли показал бы ноль. В самом помещении запрещено было разводить огонь, и заключенные грелись только тем теплом, что выделяла маленькая жестяная «буржуйка», расположившаяся при входе, но отделенная от общего помещения мощной стальной решеткой, затянутой к тому же еще и частой металлической сеткой.

Заключенные черной, неровной шеренгой построились под окрики «кума» в узком импровизированном коридорчике между двухъярусными нарами и глухой стеной, исчерканной какими-то затертыми надписями. Прибывшие вместе с гостями охранники под командой старшего сержанта мгновенно достали откуда-то из-под полушубков громоздкие, похожие на революционные маузеры, пистолеты. Это была новейшая разработка советских оружейников: специальные миниатюрные пистолеты-пулеметы скрытого ношения, этакие маленькие карманные пулеметики, убойные на небольших расстояниях.

Умело рассредоточившись вокруг гостей, бойцы охраны перекрыли все возможные подступы к китайцам и Камову, в тоже время не перекрывая друг другу линии огня.

И гости не спеша двинули вдоль неровной шеренги: черные бушлаты, потрепанные, потертые ватные штаны, разбитые сапоги, редко у кого в строю мелькают валенки, стриженные «под ноль» головы, уставшие, почерневшие лица, опущенные плечи…

— Назовите свое имя? — прозвучала китайская речь.

«Кум», как охотничья собака, сделал «стойку», готовый порвать того, кто отзовется на вопрос, но Камов, насупив брови, махнул рукой.

Маршал Чан Кай Ши остановился возле одного из зеков, явного китайца. Тот вскинул голову и, старательно не глядя в глаза, проговорил в ответ по-русски: