Глория

— Куда? — открыл я глаза.

— Куда надо, — усмехнулся он.

— В полицию?

Он не ответил мне, потому что его большой палец нажимал на кнопку, похожую на дверной звонок в богатых домах.

— Центральная, Линкольна Томпсона, срочный вызов из больницы, — сказал он в металлическое ситечко над кнопкой в стене.

— Томпсон слушает, — ответило ситечко густым басом.

— Линк? Это Бауэр, — сказал доктор.

— О, док, как дела? Слушай, у меня дел полно, ты не мог бы потом?

— Нет, Линк, позже не получится. Парень очнулся.

Секунда молчания.

— Что-то говорил?

— Пока ничего особенного, но лучше бы ты появился сам, со всеми бумагами, что заготовил.

— Хорошо.

— Да, еще — тот умник с Земли у тебя?

— Нет, но я его позову, будет для протокола.

— Ладно, жду вас.

Доктор повернулся ко мне:

— Знаешь, если я увижу, что тебе станет хуже или начнешь волноваться, то я, пожалуй, дам тебе успокоительное. Ты не против?

— Против чего? — как всегда, умно, спросил я.

— Ну, ладно, — улыбнулся доктор.

— А как это вы со стенкой разговаривали?

Он засмеялся:

— Это не стенка, это телефон, просто вмонтирован в стену.

— Телефон?

— Ну да. А что, ты не знаешь что это такое?

— Знаю, только никогда не видел таких маленьких, да еще и в стене.

Давно, когда еще был гонцом, относил я одно письмо в Средний город, так там хозяин богатого дома, какая-то шишка на ровном месте, разговаривал с кем-то по телефону — такой черный ящичек с наушниками. Так что телефон я видел только раз.

— А вы в полицию звонили? — спросил я доктора, пытаясь не выдать волнения.

— Да, а что?

— Да так, ничего, — ответил я и подумал: «Кажется, я попал. Теперь-то уж точно в тюрягу — Чарли нет, заступиться некому. Господи, ну где же Рива?!»

— Я тебя оставлю на минутку, — сказал мне доктор и вышел, как мне показалось, сквозь стену.

Я тряхнул головой, чтобы убедиться, что не сплю, ущипнул себя за руку. Боль чувствовалась — значит, не сплю. Я присмотрелся к стене, через которую провалился доктор, и увидел, что она мерцает, как отраженный в зеркале свет. «Чудеса, да только валить мне надо отсюда», подумал я, вспомнив рассказы Саймона о Карпенуме. «Не хватало еще, чтобы на мне опыты ставили. Валить надо отсюда и поскорее».

Я попытался сесть в кровати, опасаясь, что опять налетит шторм, но в этот раз голова послушалась хозяина и сел я удачно. Пошарил взглядом — нет ли поблизости моего барахла, хотя бы штанов, а то на мне, как на Адаме, ни клочка одежды не было. Ничего не нашел и попытался завернуться в простыню, под которой лежал. Одеяло, конечно, же показалось мне пудовым, а простыня — неподъемным грузом, но обернуть себя, вернее, верхнюю часть себя, я сумел. Опустил правую ногу на пол, оказавшийся неожиданно теплым, подвинулся к краю кровати, опустил левую ногу. Оттолкнулся от кровати, как бы прыгая с обрыва в глубокую воду. Пол качнуло, меня зашатало, голова показалось мне поплавком в водопаде. Я снова с размаху сел на кровать, пытаясь утихомирить налетевший шторм. Закрыл глаза — легче не стало. Где же Рива?!

Сквозь стену вошел доктор, за ним плотный широкоплечий мужчина в темно-синей форме с незнакомыми мне знаками различия, в руках у него была черная толстая папка, на широком ремне висела кобура, из нее торчала рукоять чего-то, очень похожего на револьвер. За полицейским, если я правильно определил его профессию, вошел еще один мужчина в сером странном костюме. Странным он мне показался, потому что я никогда не видел, чтобы пиджак застегивался под самым горлом. У мужчины были длинные черные волосы, казалось, он их никогда не расчесывает, длинный горбатый нос, длинные руки с тонкими гибкими пальцами. Выражение лица у него было какое-то рассеянное, он как будто бы собирался найти что-то очень важное, да только забыл что именно. Все втроем посмотрели на меня и доктор быстро подошел ко мне:

— Говорил же — не поднимайся, слабый еще.

Он подсунул мне по спину подушку и слегка толкнул в грудь. Мне пришлось сесть.

— Так, начнем, — сказал полицейский.

Он достал из кармашка на поясе блестящий металлический браслет, что-то на нем нажал и браслет осветился приятным желтым светом. Полицейский пристегнул браслет к скобе на мундире на груди и сказал тихо:

— Инспектор Линкольн Томпсон, седьмое февраля восемьдесят восьмого года, больничный комплекс колонии Ланкасет. Опрос неизвестного лица, находившегося в неопознанном корабле инопланетного происхождения, обнаруженном на орбите Церебии, второй планеты звездной системы Бета Альгор, двадцать седьмого января восемьдесят восьмого года. Присутствуют: лечащий врач, Томас Бауэр и научный консультант, профессор ксенобиологии, Андрей Говоров, университет Альберта Эйнштейна, Земля.

Он замолчал, снова нажал браслет, который ответил тихим, на удивление, нежным женским голосом:

— Ведется запись, параметры видеоадаптера в норме, микрофон в норме, включена фильтрация посторонних шумов.

— Ну, и отлично, — довольно сказал полицейский, — никак не привыкну я к этой технике, все привык, знаете ли, сам.

Толстяк улыбнулся, но постарался, чтобы это было незаметно, Худой, как я окрестил мужчину в сером костюме, вообще никак не отреагировал, просто сидел в кресле, которое невесть как и когда появилось в комнате, и так задумчиво посматривал в потолок. Я и сам посмотрел туда, но ничего интересного не заметил.

— Ваше полное имя, год и место рождения, — явно обращаясь ко мне сказал полицейский.

Я, по своему опыту знавший, что с представителями Закона лучше не заедаться, а то быстро сгноят, ответил:

— Алекс, сто пятьдесят девятый год от Приземления, район Селкирк.

Полицейский и доктор переглянулись.

— Полное имя, пожалуйста.

— А как это? — сказал я.

— Имя и фамилия.

— А, фамилия, — протянул я.

— Арчер, Алекс Арчер, — шевельнулись мои губы как бы сами по себе.

— Хорошо, Алекс Арчер, — посмотрел внимательно на меня полицейский, — насчет района понятно, а как называется твоя планета?

— Планета? — повторил я, как тупой попугай.

— Да, планета, откуда ты родом?

— Да не знаю я, — ответил я и подумал «Вот же психи, планету им подавай».

— Как ты это объяснишь, док? — полицейский повернулся на стуле к доктору.

— Никак, — он пожал плечами, — обследование не выявило повреждений структуры головного мозга. А то, что мальчик не помнит названия своей планеты — это можно объяснить последствием достаточно необычного и мной до конца не понятого процесса гибернации. Иногда, особенно при длительной заморозке, возникали эффекты микроамнезии. Но, после должной реабилитации, память всегда восстанавливалась.

— Да-а, — протянул полицейский, задумчиво посмотрев на меня.

— Я извиняюсь, господа, может мне кто-нибудь что-нибудь объяснит?! — прорвало меня.

— Я лично ни черта в ваших гибернациях и мнезиях не понимаю, ни в чем я не участвовал, никого не убивал, в чем дело не понимаю! Если я арестованный, так давайте говорите за что, если нет, так дон Торио за меня поручиться может в любой момент, я... — я, наверное, еще долго бы разорялся, только доктор подошел ко мне и протянул белую пилюлю на широченной ладони:

— Пей.

И было в его голосе что-то такое доброе, и жалость в нем скользила какая-то. Послушался его я и таблетку проглотил.

— Действительно, Линк, может быть, ты ему все объяснишь? — сказал доктор полицейскому.

— Погоди, Том, — поморщился полицейский.

— Что последнее ты помнишь? — сказал он мне.

— Помню, как над городом шар металлический в небе появился. Он был такой большой, что закрыл собой солнце. Было это в полдень, жарко было, как в аду, а тут раз — и темнота. Помню, что побежал я к дому, нет, сначала из шара как бы дождь пошел. Только не шар это был, а корабль космический и не дождь из него шел, а как бы летающие штуки какие-то. Одна из этих штук к нашему дому подлетела, быстро так. Тогда я и побежал и тут что-то меня свалило, вроде бы как сеть. Да, точно, сетка, как сачок для бабочек, только размером побольше. А дальше — смутно все, как во сне. Где Рива? — дернулся я снова и снова доктор уложил меня в кровать.