В финале Джон умрет

— Перемотай ленту в конец. Посмотрим, не сказалли он, куда отправился.

Джон не успел это сделать: на экране Векслер вздрогнул и поднял глаза. Комнату заполнили звуки песни «Don’t Know What You’ve Got ‘til it’s Gone» группы «Cinderella».

Векслер вскочил с дивана и вышел из кадра, а через пару минут мы увидели на экране самих себя, врывающихся в комнату.

Мы подпрыгнули, словно у нас пружина в заднице.

— Он ушел! — завопил Джон. — Черт, мы упустили его!

На экране мы с Джоном прошли мимо камеры, принялись обыскивать квартиру.

На экране над нами появилась какая–то фигура.

Существо, сидящее на потолке.

Векслер.

Он — невесомый, размытый силуэт, двигавшийся с нечеловеческой скоростью, — сполз по стене, ухватился за верхнюю часть дверной коробки и прыгнул в коридор.

Джон поднял «гетто–бластер» и включил воспроизведение. Загрохотала песня «Sweet Child O’Mine». Мой друг поднял стерео над головой, словно Джон Кьюсак в фильме «Скажи что–нибудь…», и бросился в коридор.

Под звуки рок–баллады мы помчались вниз по лестнице, в глупой надежде на то, что Векслер еще где–то рядом.

Минутой позже на автостоянке Джон повернулся вокруг своей оси, разгоняя мрак «гетто–бластером». Никаких следов Векслера.

Песня закончилась, и мы, как идиоты, стояли на пустой автостоянке, тяжело дыша. Холодный воздух превращал капельки пота на моем лбу в ледышки.

— Может, он поехал на телестанцию? — спросил Джон.

Я пожал плечами.

— Или к дому Кена. Или к дому Крисси. Или в больницу. Или в круглосуточный тату–салон. Или в аэропорт, чтобы успеть на рейс в Таиланд. Знаешь, где нужно проверить прежде всего? В ближайшей круглосуточной булочной.

Мы побродили вокруг здания и пробрались сквозь кусты, отделявшие парковку для гостей от стоянки для жильцов. Темнота, хоть глаз выколи. Я посмотрел наверх и заметил, что на парковке выключен свет…

…ну разумеется…

…и что луны на небе нет. Темно, как в аду. На улице холодно, — стоял промозглый дождливый осенний день, — но я знал, что отчасти холод идет изнутри. Страх, зародившийся у меня в животе, поднимался на поверхность.

Иди домой, парень. Просто иди домой, туда, где тепло и свет. Ты сделал все, что в твоих силах. А теперь все кончено. Его ты не найдешь. А эта тьма, настоящая тьма, принадлежит летучим мышам и насильникам.

Мне показалось, что все идет не так, совсем не так. Я двинулся дальше, сжимая в кармане ключи от машины, словно четки. Под ботинками хрустели сухие листья.

Хрусть… хрусть… хрусть…

Я поморгал, пытаясь освоиться в темноте, но тщетно. Глаза слезились от холода, колени ныли, по лодыжкам бежали мурашки. Каждый нерв пришел в полную боевую готовность и стоял по стойке «смирно».

Я еще раз моргнул, и на этот раз сумел кое–что разглядеть. Моя «хёндай» — одна из двух машин на стоянке — была от меня всего в двадцати футах. Во мраке синий автомобиль казался гораздо темнее, чем на самом деле.

Внезапно в моем мозгу возникла картинка — мы подъезжаем к парковке, по ней ползет свет моих фар. Ровный асфальт в кругах света фонарей. Это воспоминание завязалось узлом у меня в животе, и я не мог понять почему. Мы пошли дальше.

Хрусть… хрусть… хрусть…

Что–то не так.

Я снова увидел картинку: фары выхватывают из темноты стоянку — темный, недавно уложенный асфальт, четкие желтые линии разметки…

Хрусть… хру–усть…

…и никаких опавших листьев.

Хру–у–усть…

По лодыжкам снова побежали мурашки. Я остановился и посмотрел вниз.

За спиной завопил Джон.

Земля под ногами бурлила.

Пузырилась, словно во время ливня.

Подергивалась.

Тараканы.

Мои ноги покрыты слоем тараканов. Я завизжал, захлопал по штанинам, словно сумасшедший, пытаясь стряхнуть с себя этих тварей, уронил сумку и ключи от машины. Мощная галлюцинация, фантасмагория для пяти органов чувств, накрыла меня с головой. Однажды, когда я почти спал, таракан прополз по моей шее — это особое ощущение ни с чем не спутаешь.

Это была суровая реальность, такая щекочущая и зудящая реальность. Сердце колотилось в груди, а по коже — буквально — бежали мурашки. В тот момент я верил в то, что насекомые не только у меня на коже, но и под ней, что они зарываются в мои мышцы и щекочут лапками нервные окончания.

Все мысли из головы словно ветром сдуло.

Казалось бы, удивляться после этого уже нечему. Но это не так. Я ошалело посмотрел вниз и увидел, что ключи убегают от меня, уплывают, словно по течению.

Они украли ключи! Тараканы украли мои ключи!

Я побежал к машине; тело мое зудело в сотне мест. Стало ясно, что не осенняя ночная тьма сделала мою машину темнее, а сотни тысяч тараканов на кузове.

Сняв куртку, я попытался смести тварей с двери и окна, открыл замок, раздавив при этом таракана между пальцами и ручкой, и распахнул дверь…

Внутри скопилось больше тараканов, чем снаружи: они текли рекой, словно жетоны из адского игрального автомата, и падали на асфальт с шипением, которое издает поджаривающийся бекон.

На водительском сиденье лежал какой–то комок, полностью скрытый под слоем тараканов. Комок рос и пульсировал, и я в конце концов понял, что это и есть тараканы. Они лезли друг на друга, забирались все выше; их подергивающиеся лапки переплетались и завязывались в узлы.

В фильмах ужасов персонажи, эти ослы, обычно стоят и смотрят, как перед ними материализуется некая фигура, сотканная из компьютерных эффектов — тупо глазеют на нее вместо того, чтобы повернуться и задать стрекача. Я тоже хотел убежать, хотел поступить умно — но, черт побери, это же моя машина! Моя единственная машина. Я не желаю каждый день добираться до работы пешком.

Куча тараканов на сиденье росла, росла и наконец превратилась в уродливую колонну двух футов высотой. Поток насекомых обтекал мои ботинки, бежал мимо колес и по бамперам, направляясь к сиденью водителя. Тараканы, толпившиеся в давке, тихо потрескивали — похожий звук слышен, если кто–то давит кукурузные хлопья в другом конце комнаты. Я даже чувствовал запах этих тварей — так пахнет старая жаровня, наполненная грязным растительным маслом.

Из основания тараканьей колонны, словно корни дерева, выросли две колонны поменьше, свесились с передней части сиденья, удлинились. У комка появились ноги.

Тараканы формировали человеческую фигуру.

А почему бы и нет ?

Через несколько секунд возникли руки и, наконец, голова. На водительском сиденье удобно расположилась точная копия человека, сделанная из тараканов.

Плотный шар — «голова» — повернулся в мою сторону, словно хотел посмотреть мне в глаза.

И заговорил.

— У таракана нет души, но он бегает, ест, срет, трахается и размножается. У него нет души, но он живет полной жизнью — совсем как ты.

Время остановилось, и я оказался внутри этого момента вместе с этой штукой. Я говорил, но мои губы, кажется, не шевелились.

— Кто ты? — спросил или подумал я.

— А кто ты? Кто ты для такого, как Коррок, который набивает утробу великими героями, поглощая их, словно кит глотает криль? Целую вечность Коррок переваривает желания и амбиции тех; кто несравнимо выше тебя, превращая в боль, которая превышает сумму всех многовековых человеческих страданий. Обитатели многих миров бурлят в его кишках; безумные вопли и отчаяние семи миллиардов душ вырываются наружу каждый раз, когда Коррок пердит. А он пердит. Поэтому позволь мне повторить свой вопрос: кто ты, брызжущий дерьмом членофрукт?

— Я никто, — услышал я свой голос. — Я никто. Не трогай меня. У меня ничего нет.

— Коррок любит горькую еду, и он решил, что позволит тебе полежать на его языке, и только потом проглотит. Хочешь, чтобы тебя оставили в покое и не трогали? Твое желание исполнится. Ты умрешь в одиночестве, наложив в штаны. Это пророчество.

Я моргнул и понял, что остановившееся время — не иллюзия: действительно не прошло ни секунды. Весь наш разговор передавался напрямую в мой мозг посредством системы связи, которую несколько месяцев назад мне подарил «соус».