Нулевая область

Тропа шла сквозь эту полосу, и Макс, миновав её, увидел широкую, светло-синюю гладь озера. Поверхность воды сверкала на солнце, немного резала глаза, и Макс на секунду блаженно зажмурился. Озеро было средних размеров, до другого берега не больше ста метров, из левого края в правый примерно столько же, но от него ощутимо тянуло прохладой и свежестью. Макс подошёл к берегу на пару шагов и остановился. Почти из-под ног, прошипев телом по траве, в воду бросился большой уж, и заспешил в заросли камышей справа.

Макс, вздрогнув от неожиданности, стал смотреть, как уж извиваясь, и держа над водой маленькую головку с двумя оранжевыми пятнышками по бокам, спешил ретироваться. Добравшись до укрытия, и видимо решив, что отплыл от опасности на достаточное расстояние, он стал медленно перебираться через сломанный камыш, и вдруг так и замер, перевесившись через него наполовину. Макс улыбнулся, и стал раздеваться.

Сначала он стащил обувь и носки, потом снял джинсы с майкой, и небрежно бросил их на землю. Подойдя к воде, он погрузил в неё по-щиколотку правую ногу. Вода была довольно прохладной. Макс вскинул левую руку, и медленно, с осторожностью прислушиваясь к ощущениям, поднял правую. Боль в плече не пробудилась, и это его порадовало. Он отошёл на пять шагов, и разбежавшись, бросился в воду.

Вода окутала, обожгла, сдавила, ударила по перепонкам, и Макс стал брасом погружаться всё глубже и глубже. Но очень скоро пальцы рук уткнулись в песчаное дно, и он, довольный, выгнул спину, и рванул наверх.

– А-а-а-а! – заорал он, как ополоумевший, едва голова оказалась над водой.

– А-а-ха-ха-ха! – громко, по-настоящему, от вдруг переполнившей его радости, рассмеялся следом, и взметнув руками, с силой ударил ими по воде. В правом плече тут же произошёл маленький, но ядерный взрыв, потом словно полосонули скальпелем по передней дельте, и Макс от неожиданности вскрикнул. Но этот крик был совсем не таким, как за секунду до этого. Он был сдавленным, сквозь зубы.

Гребя одной рукой, Макс добрался до берега, и сжав раненое плечо левой ладонью, выбрался из воды. Возвратившаяся боль была такой же сильной, как и тогда, когда он только очнулся в кровати, после двух дней проведённых в бреду и забытьи. Он плюхнулся на землю, и уткнулся лицом в колени. Боль разливалась, пульсировала, до лёгкой тошноты, до жжения в глазах. Ему вдруг снова припомнилась та операция с миндалинами.

Через три дня после неё, он уже почти забыл о боли. Он даже мог потихоньку есть твёрдую пищу, но тут хирург вызвал его в свой кабинет.

– Ну, давайте посмотрим – проговорил он весело, с непринуждённостью – Что у вас там.

Макс открыл рот, не ожидая подвоха от человека говорящего так непринуждённо, с такой доброй улыбкой. Ну, посмотрим, так посмотрим, делов-то. И даже стальная штучка в руке хирурга, похожая на вязальную спицу, не вызвала никаких подозрений.

Потому резкая, нестерпимая боль, воткнувшаяся толстой иглою, казалось прямо в мозг, стала полной неожиданностью. Он только хрипло застонал, с ненавистью уставившись на своего мучителя.

– Ну, вот и всё – проговорил хирург с той же весёлостью, словно ничего не произошло – Кусочек оставался.

И Максу пришлось ещё два дня попивать куриный бульончик.

Теперь произошло почти то же самое. Только виною был не кто-то, а он сам.

– Порезвиться, блин, захотелось? Придурок – обругал себя Макс, продолжая сжимать зубы.

Боль уходила медленно, нехотя. Прошло минут пять, прежде чем Макс поднял голову. После темноты, свет вокруг показался ещё ярче. Глаза выхватили движение, и Макс прищурившись, проследил его. Ничего опасного. Белая птица средних размеров, вытянув длинную шею, парила над гладью озера. Она слёту ворвалась в заросли камышей, и вцепившись в самый толстый из них лапами, замерла. Шея её изогнулась назад, и камыш ещё долго качался туда-сюда по-инерции.

– Надо идти – подумал Макс, чувствуя, как высохшую спину начинает припекать, и быстро поднялся. Птица тут же замахала крыльями, недовольно крикнула, и оттолкнувшись от камыша, полетела над водою, едва не касаясь её.

– Ну, извини – буркнул Макс.

Он долго одевался, стараясь не использовать правую руку, и едва не завалился набок, натягивая джинсы. Майку он бросил на плечо, и поспешил по тропинке обратно к деревне. Но выйдя на дорогу, Макс всё-таки решил майку надеть. За свое телосложение переживать ему было нечего. Семь лет таскания штанги, кое-что оставили телу на долгую память, а вот юношеские понты уже давно канули в небытие, и вот так, с торсом нараспашку, он уже давно нигде, кроме как во время отдыхов на море и в своей квартире, не ходил. Когда, наконец-то, майка с великой предосторожностью была натянута, он неспешно пересёк дорогу, и перейдя канаву по старой, обтрескавшейся по бокам бетонной плите, поплёлся вдоль забора.

Здесь он был не так заметен, нежели идя по дороге. А желание быть как можно менее заметным, неожиданно появилось в мозгу, когда припомнилась первая встреча с тенью. Ведь всё равно пришлось ломиться в кусты, чтобы спрятаться, так почему бы не поступить сразу, как мудрый уж на озере? Почему бы сразу не выбирать безопасные места? Какая-никакая, а тактика.

– Тот же забор. Уже хоть с одной стороны вне зоны видимости.

Макс резко остановился, с удивлением заметив в этом самом заборе широкий, досок в пять, проём.

– На костёр, что ли, оторвали?

Он сделал ещё шажок, и осторожно заглянул внутрь двора. Внутри было привычное запустение, ещё даже большее, чем у деда. Правую часть двора густо заняла какая-то трава, высотою ненамного ниже самого Макса. Слева Макс увидел железные детские качели изрядно поржавевшие. Макс пригнувшись, перешагнул через нижнюю перекладину забора, и остановился. Он простоял почти минуту, ожидая, появится хозяин или нет. На вид конечно нельзя было и предположить, что здесь кто-нибудь может жить, но ведь это другой мир, и здесь люди не живут, а скорее выживают, а при этом, вряд ли, условия существования так уж важны. Выждав какое-то время, Макс направился к порожкам, решив заглянуть внутрь дома. Если дверь не заперта, то можно и войти, а если вдруг заперта, тогда просто заглянуть в окно. Максу стало вдруг интересно что там, хотя и примешивалось к этому интересу какое-то другое чувство. Похоже оно было немного на жалость, немного на нехорошее предчувствие, с таким иногда просыпаешься посреди ночи и долго смотришь в темноту перед собою. И не хочется ни думать, ни шевелиться.

Макс шёл, раздвигая руками высокую траву, глядя на покривившиеся двери и полностью прогнившую нижнюю ступеньку порожек. Возле качелей он неожиданно для себя остановился. Провёл рукою по железной трубе.

И вдруг чётко представил себе весь ужас произошедшего. Он увидел, как улыбающийся человек берёт на руки свою маленькую дочку и бережно усаживает её на сиденье качелей. Потом несильно раскачивает. Девочка звонко смеётся и вскидывает вверх ручки.

– Не вскидывай ручки. Держись ими – торопливо и испуганно говорит человек, останавливая качели – Вот за эти трубочки держись.

– Она успела вырасти? – спросил себя Макс – Или погибла маленькой?

Он вздохнул, и поспешил к дому, пытаясь на ходу вытряхнуть из головы эту тяжёлую картинку. Не решившись наступать и на вторую ступеньку, Макс высоко поднял ногу, и стараясь не сильно давить, поставил её сразу на предпоследнюю третью. Надавил чуть сильнее. Доска жалостливо скрипнула, но оказалась прочной. Макс встал на неё и толкнул дверь. Дверь была не заперта, но открыть её одной силой руки не удалось. Тогда Макс поднялся ещё на ступеньку, и надавил на дверь всем телом, одновременно чуть приподнимая её. Дверь нехотя подалась, и когда проход показался достаточным, Макс заглянул внутрь, и зачем-то громко спросил – Есть кто?

Ему ответило эхо, гулкое и неразборчивое. Макс осторожно вошёл и сразу же едва не провалился в большую дырищу. В сенях были сорваны почти все доски, и ему пришлось перепрыгивать по чёрным балкам, чтобы добраться до ближайшей комнаты. Здесь пахло трухлявым деревом, старой штукатуркой. Благодаря окнам на двух стенах, комната была наполнена светом, который пересекался в ней крест-накрест.