Инкарцерон

18

— Я женился уже в зрелом возрасте. — Джон Арлекс смотрел на стенку кареты, по которой бежали солнечные зайчики, пробивавшиеся сквозь густую листву. — Я был богат — наша семья всегда принадлежала к высшей знати, и еще в молодости я занял должность Смотрителя. На мне лежала и лежит огромная ответственность, Клаудия. Ты не можешь даже представить, насколько она велика.

Он коротко вздохнул.

Экипаж запрыгал на камнях, и девушка ощутила, как Ключ, лежавший в потайном кармане, бьется о коленку. Она вспомнила страх Финна, его худое, осунувшееся лицо. Наверняка и все другие подопечные отца выглядят не лучше.

— Элена блистала красотой и грацией. Наш брак не устраивался заранее нашими семьями — мы встретились случайно, на зимнем балу во дворце. Она была сиротой, последней в своем роду и служила камер-фрейлиной при покойной королеве — матери Джайлза.

Он замолчал, вероятно, рассчитывая, что Клаудия захочет спросить о чем-то, но та молчала. Девушке казалось, что произнеси она хоть слово, и чары рассеются — отец не станет продолжать рассказ.

— Я очень любил ее, — негромко проговорил он, не глядя на дочь.

Клаудия почувствовала, что руки ее крепко сжаты в замок, и усилием воли заставила себя расслабить мышцы.

— Ухаживание длилось недолго, и вскоре мы поженились. Свадьбу играли во дворце — разумеется, без той пышности, какой будет отмечено твое бракосочетание, однако я никогда не забуду, как Элена, сидя во главе торжественного стола, смеялась и улыбалась мне. Она была очень похожа на тебя, Клаудия, разве что чуть ниже ростом, с сияющими белокурыми волосами. Ее шею всегда обвивала черная бархатная ленточка, на которой она носила медальон с нашими портретами.

Отец рассеянно разгладил бриджи на коленях.

— Когда она сказала, что ждет ребенка, радости моей не было предела — в душе я, наверное, считал, что мое время уже ушло. Я боялся, что, род Арлексов угаснет вместе со мной и некому будет передать должность Смотрителя. Как бы там ни было, я окружил Элену еще большей заботой. Она не жаловалась на здоровье, но следовало учитывать ограничения Протокола.

Он взглянул на Клаудию.

— Нам не суждено было провести много времени вместе.

Клаудия глубоко вдохнула:

— Она умерла.

— Да. При родах. — Отец отвел глаза, смотря в окно. На его лице замелькали узорчатые тени листьев. — Ни повитуха, ни один из лучших в этой области Книжников не смогли ничего поделать.

Клаудия молчала, не зная, что сказать. Она была не готова к такому. Отец никогда не говорил с ней так, как сейчас.

— Значит, я никогда не видела ее? — стиснув пальцы, спросила она.

— Нет. — Отец вновь устремил на нее тяжелый взгляд. — Даже на ее портрет мне тяжело было смотреть, и я приказал убрать его подальше. Оставил только вот это.

Он достал из-под сорочки маленький золотой медальон, висевший на черной ленточке, снял его через голову и протянул ей. Клаудия сперва оробела, но потом все же взяла из рук отца вещицу, нагретую теплом его тела.

— Раскрой, — проговорил он.

Клаудия щелкнула замочком. Искусно выписанные миниатюры смотрели друг на друга из овальных рамок. В правой был отец, все такой же серьезный и значительный, но выглядевший моложе себя нынешнего — особенно это подчеркивали волосы густого каштанового оттенка. Рядом, держа у губ цветок, улыбалась миловидная, с тонкими чертами лица женщина в декольтированном темно-красном платье.

Мама!

У Клаудии задрожали пальцы. Она подняла глаза — не заметил ли отец? — и встретилась с ним взглядом.

— Когда мы прибудем во дворец, я закажу для тебя копию, — ровным голосом произнес он. — Алан, придворный живописец — настоящий мастер.

Если бы он не выдержал и дал волю слезам, метался бы в гневе или оцепенел от горя — хоть что-нибудь, на что она могла ответить! Но он хранил холодное спокойствие. Этот раунд остался за ним. Клаудия молча вернула медальон, и отец опустил его в карман.

Некоторое время оба молчали. Экипаж, громыхая по тракту, пронесся через деревню с покосившимися домишками, так что плававшие в пруду гуси испуганно захлопали крыльями, приподнимаясь над водной гладью. Дорога, взобравшись по склону холма, нырнула в зеленую лесную тень.

Клаудия чувствовала себя не в своей тарелке, к тому же в карете было ужасно жарко. В открытое окно влетела оса. Клаудия прогнала ее, потом, достав маленький платочек, отерла лицо и руки. На белой ткани осталась коричневая дорожная пыль.

— Я рада, что вы рассказали мне обо всем, — произнесла она наконец. — Но почему только сейчас?

— Я умею держать свои чувства в узде, Клаудия. И все же лишь теперь я смог найти в себе силы заговорить об этом, — ответил он хриплым, скрипучим голосом. — Твоя свадьба — вершина моих надежд. И надежд твоей матери. Будь она жива — она была бы горда и счастлива сейчас за тебя. Помни об этом. — Он поднял на нее серые, отливавшие сталью глаза. — Мы не можем допустить, чтобы что-то пошло не так, Клаудия. Ничто не должно встать на пути к нашей цели.

Они смотрели друг другу в глаза, потом он неторопливо растянул губы в полуулыбке.

— Теперь, я думаю, ты предпочла бы продолжить путешествие в обществе Джареда.

Язвительность, скрытая в его словах, не осталась незамеченной для Клаудии.

Отец поднял трость и постучал в потолок экипажа. Послышался протяжный окрик кучера, и лошади остановились, пофыркивая и беспокойно перебирая копытами. Смотритель через окно открыл дверцу кареты, выбрался наружу и распрямился во весь рост.

— Какой чудесный вид. Полюбуйся, дорогая.

Она спустилась вслед за ним. Внизу, под холмом поблескивала на солнце широкая река, по берегам которой золотились наливающимся ячменем тучные поля. Над цветущими лугами у дороги вились стайки бабочек. Солнце пекло, обжигая руки и плечи; закрыв глаза, Клаудия с удовольствием подставила лицо его лучам. Под веками разлился красный, жаркий свет. Она стояла так, вдыхая запах дорожной пыли и острый, пряный аромат раздавленного колесом кареты тысячелистника.

Когда она вновь открыла глаза, отец уже шел вдоль ряда экипажей, помахивая тростью. Поравнявшись с лордом Эвианом, который вылезал из кареты, вытирая платком пот с раскрасневшегося лица, он приветствовал его каким-то любезным замечанием.

Целый мир простирался перед Клаудией, теряясь в легкой дымке на горизонте, и на секунду ей так захотелось убежать в этот недвижный летний зной, в тишину и покой безлюдья, где не будет никого, кроме нее. Там она будет свободна.

Почувствовав чье-то присутствие, она повернулась. Лорд Эвиан стоял рядом, прихлебывая вино из маленькой фляжки.

— Какая красота, — прошептал он и указал пухлым пальцем. — Видите?

Вдали, за много миль отсюда, среди холмов разливалось нестерпимым алмазным блеском яркое свечение. Это сияли на солнце крыши великолепного Хрустального дворца.

Кейро доел последний кусок мяса и сыто откинулся назад. Вылив в рот остатки пива, он поискал глазами — кого подозвать, чтобы вновь наполнить кружку. Аттия все сидела у двери, но он делал вид, что не замечает ее. Таверна была полна, и хозяйка подошла лишь после второго оклика.

— А твоя подружка? — спросила она, наклоняя кувшин. — Она есть не будет?

— Она мне не подружка.

— Но вошла она за тобой следом.

— Девчонки вечно ко мне так и липнут, — пожал плечами Кейро. — Да вы и сами на меня посмотрите.

Хозяйка рассмеялась, покачивая головой.

— Ну что ж, красавчик, плати.

Кейро отсчитал несколько монет, допил пиво и поднялся, потягиваясь. После купания он чувствовал себя посвежевшим, а огненно-красный камзол отлично облегал его фигуру. Кейро прошел между столами, не обращая ни малейшего внимания на Аттию, которая вскочила на ноги и последовала за ним. Он миновал уже половину темного переулка, когда ее голос заставил его остановиться.