Четвертая Беты

— Жаль, Ника не с нами. Дина расстроится страшно.

— А ты? — спросил Дан.

— Признаться, я тоже огорчен. И почему ее сюда не пустили?

— Это не женское дело, — пожал плечами Дан.

— Не знал я, что у вас такая дискриминация. У нас женщины участвуют в любых делах, они имеют такие же права, как и мы.

— По-твоему, равенство прав предполагает равенство обязанностей? И у нас был такой период, когда женщины подвергались опасностям наравне с мужчинами и работали столько же. Но это и есть истинная дискриминация.

— Возможно. И все-таки жаль, что Ники нет с нами.

Дан задумался. Впервые за время их совместной жизни разлука с Никой не угнетала его, не было ни острой тоски, ни страха, вернувшись, узнать, что его разлюбили. Удивительно, но он был совершенно спокоен… он вспомнил прощальный поцелуй и вымученную улыбку Ники и даже слегка загордился. Что ж, наконец он занялся делом, каким должно заниматься мужчине, а Ника осталась там, где… Уж конечно, женщине больше пристало работать на тихой, безопасной базе, чем пробираться на территории спецзон… Ну не смешно ли, единственное, что здесь сгодилось в ускакавших на пару веков вперед землянах, это знание средневековых боевых искусств… нет, не смешно, скорее заплачешь… Ох уж эти бакны! Он сердито посмотрел на Поэта, тот истолковал его взгляд по-своему.

— Неужели ты до сих пор думаешь?..

— Ничего я не думаю, — оборвал его Дан. — И никогда не думал.

Поэт улыбнулся. В его улыбке не было иронии.

— Я рад. Хватит нам коситься друг на друга, ты не находишь?

— Нахожу.

— Так поставим точку?

Дан молча протянул ему руку. Поэт пожал ее по-бакниански — согнув свою в локте.

Тропинка вывела их к боковой стене Крепости, чтобы подойти к воротам, пришлось обогнуть один из ее семи неправильных углов. Подойдя к стене вплотную, Дан провел по неровной, изъеденной временем и оружием темной поверхности рукой. Сердце у него забилось. Невротик несчастный! Дан досадливо поморщился, но тут на его плечо легла рука Поэта. Рука дрожала.

— Волнуешься?

— Да, — ответил тот просто. — Но погляди-ка, Дан.

Ворота Крепости были приоткрыты, будка охраны пуста, во дворе ни одной живой души.

— Может, спят? — собственное предположение показалось Дану неубедительным, он прекрасно помнил, что двор Крепости никогда не пустовал: патрули, караулы, дежурные офицеры…

Невольно ускоряя шаг, они прошли через двор к Центральному зданию. Широкая, покрытая замысловатой резьбой двустворчатая дверь была перегорожена засовом, запертым на небольшой квадратный замок.

— Эй, есть тут кто-нибудь? — крикнул Поэт в тишину, сложив рупором ладони. — Эй!

Обошли двор, постройки. Тишина, темнота, замки. Когда, пройдя весь периметр, они вернулись к небольшому домику сразу за воротами, Дан толкнул Поэта локтем.

— Окно открыто. На втором этаже. Как мы не заметили…

— Оно было закрыто, — возразил Поэт.

Он снова сложил ладони рупором, но кричать не понадобилось, дверь открылась, на крылечко вышел худой старик в темной одежде. Поэт приветственно поднял руку, старик ответил кивком головы и стал пристально разглядывать его. Дан не выдержал.

— А где Маран? — спросил он чуть хриплым от волнения голосом.

Старик ответил не сразу, он смотрел на Поэта.

— Это ты, Поэт? — проговорил он наконец. — Ты жив? А мы думали… — он вздохнул, потом спохватился. — Маран? Маран в городе.

— Где именно?

— В Малом дворце Расти, том, что на левом крыле площади. А ты совсем здоров? Говорили, что ты очень тяжело ранен, что даже если выживешь… — старик замялся.

— Останусь калекой? — закончил за него Поэт. — Да нет, все в порядке. Спасибо за заботу. Ну что, Дан, пошли в город?

Когда шоссе нырнуло в промежуток между зданиями, превратившись тем самым в улицу, Поэт остановился.

— Что случилось?

— Ничего. Думаю, не зайти ли сначала к Дору.

— Как хочешь.

Дан вспомнил, как перед отлетом обсуждали варианты, Ника предложила не появляться у Марана сразу, а переждать, понаблюдать… «В конце концов, неизвестно, как все сложилось или складывается в борьбе за власть. Вы можете оказаться лишними». Поэт пренебрежительно пожал плечами, а Тигран заметил: «В словах Ники есть определенный резон, однако Дана, я совершенно уверен, это не касается… — он жестом остановил возмущенную Нику, — твои чувства, Вероника, делают тебе честь, но ты заблуждаешься, полагая, что я готов сунуть твоего Дана в пасть волку потому лишь, что мне важен выход на Марана… он мне важен, не спорю, но это не имеет значения. А имеет значение то, что по моему глубокому убеждению Дана Маран не тронет в любом случае. Во-первых, Дан для него не опасен с точки зрения борьбы за власть, во-вторых… прости меня, Дан, но боюсь, что твои личные достоинства не единственное, что заставило Марана с тобой сблизиться, дело, я думаю, прежде всего в том, что он тебя, а точнее, вас, расшифровал. Почти с самого начала. Так что…» «Полагаете, Дан нужен Марану? — спросила Ника холодно. — Для чего же?» «Для чего — утверждать не берусь, тут возможен десяток версий вплоть до простейшего предположения, что подобный контакт всего лишь льстит его самолюбию. Во всяком случае, если Маран оказался настолько умен, чтобы разгадать вас, на то, чтобы не трогать Дана, ума у него безусловно хватит. Вот Поэт — дело другое, ему стоит остеречься…» Тогда Поэт презрительно отмахнулся, но сейчас… Уж не вспомнил ли он то же, что Дан?

— Куда пойдем? — спросил Дан осторожно. — К Дору?

— Нет. — Поэт упрямо тряхнул головой и зашагал дальше.

Светало. Медленно, мучительно, как всегда на Торене.

Лампочки на улицах уже погасли, и серое малокровное утро скупо высветило развалины площади. Остатки фонтана из ее центра убрали, теперь площадь просматривалась на всю длину овала. Руины Большого дворца Расти были огорожены подобием деревянной решетки, на которой белел крупный квадратный лист. Это был первый плакат, который Дан с Поэтом увидели в городе, они переглянулись и двинулись через площадь.

Гравюра, приклеенная в верхнем углу плаката, изображала дворец во всем его былом великолепии, ниже красовалась начертанная печатными буквами надпись от руки: «Жители Бакны! Два века площадь Расти была лицом нашего города. Мы потеряли это лицо. Честь бакнийца требует воссоздания площади. Архитекторы и художники, стекольщики и чеканщики, мастера всех ремесел и просто все истинные бакны! Мы работаем здесь каждый выходной. Присоединяйтесь к нам. Цех каменщиков».

Они снова переглянулись, Дан увидел на глазах Поэта слезы и смущенно отвел взгляд.

— Который Малый дворец? — спросил он нарочито безразлично.

— Мы его прошли. Вон тот.

Решетки были распахнуты. Дан успел бросить только короткий взгляд на чугунную паутину, в сложном рисунке которой многослойно переплетались отягощенные гроздями плодов ветви, особо рассматривать было некогда, Поэт уже прошел небольшую галерею с арочным входом и открыл резную деревянную дверь в ее дальнем конце. За дверью никого не оказалось. Абсолютно беспрепятственно они пересекли просторный холл, поднялись по широкой пологой лестнице на второй этаж и ступили на выложенную мозаичным паркетом полукруглую площадку, от которой лучами разбегались коридоры. Их было семь, и в каждый выходило не менее десятка дверей без каких-либо надписей или табличек.

— Пополам? — предложил Дан. — Ты обойди те коридоры, что справа, а я — что слева. Встретимся в среднем. Или вернее, начнем со среднего.

Поэт весело прищурился, после плаката на площади настроение его резко поднялось.

— Может, отложим экскурсию на более подходящее время? Пойдем сначала к Марану.

— Я и говорю. Сперва ведь надо его найти.

— Для этого не обязательно осматривать весь дворец. Сейчас мы его вычислим. Не так уж это сложно. Ты когда-нибудь был в этом дворце?

— Может, и был, — сказал Дан, пытаясь сообразить, не здесь ли они ночевали с Никой в первую ночь своего пребывания в Бакне… нет, кажется, в другом здании, напротив… Или все же?.. — Но если ты думаешь, что я по нему разгуливал…