Досье «72»

Журналисты бросились к своим мотоциклам. Им было не до песен, автобусу еще предстояло сделать несколько остановок перед тем, как доставить свою добычу в Монпелье, в региональный «Центр перехода». Эти стервятники еще не знали, что все подъезды к «Центру перехода» были перекрыты силами правопорядка. Министерство внутренних дел отдало распоряжение: все могут принять участие в сборе приговоренных, но никто, даже близкие родственники не могут быть допущены к финальной церемонии. Семьи, если пожелают, могут приехать забрать тела или пепел — по выбору, услуга была бесплатной — на следующий день.

— Что будем делать? Поедем вслед за автобусом?

Нет, с Кузена Макса на сегодня было достаточно. Финальная церемония его не прельщала.

— Предпочитаю подождать, пока все не встанет на свои места. Вначале неизбежны ошибки, некоторые шероховатости, не хочу при этом присутствовать. В любом случае, у меня будут подробные отчеты. Что ты думаешь об этой премьере?

— Любопытно… У меня было впечатление, что все шло, как по лезвию бритвы. Любой инцидент — и это могло перерасти в восстание. Мэр играл с огнем, не правда ли?

— Его можно понять, не так уж часто ему выпадает случай выступить перед всей Францией… Но когда я увидел, как они показывают V и поют «Марсельезу»… Человеческая натура не перестает меня удивлять… И толпа, которая запела хором! Сегодня все прошло хорошо, но я не витаю в облаках. Сколько времени понадобится, чтобы выйти на ожидаемую мною крейсерскую скорость, чтобы эта операция стала в один прекрасный день повседневной рутиной? Двадцать лет? Да целое поколение… А пока, увидишь сам, времени скучать у нас не будет…

Кузен Макс как в воду глядел. Не везде девяностолетние оказались столь же покладистыми, как в Марсельяне. То тут, то там было отмечено несколько инцидентов — о, очень быстро замятых, — у стариков не хватало сил, чтобы противостоять силам порядка.

Увы, средства массовой информации сделали свое дело. Прикрываясь правом граждан на получение информации, они рассказывали о нежелании сотрудничать с властями непокорных седовласых людей. Полиция поймала двоих из них в аэропорту Руасси, еще четверых на испанской границе. Правительственная пресса стала метать раскаленные ядра в уклонистов, критиковать эгоизм поколений, которые упорствовали в своем отказе дать дорогу молодым. Газета «День» призвала встряхнуться все живые силы страны, всех тех, кто по праву верил в расцвет обновленной Франции: эта Франция должна мобилизоваться, оказать поддержку правительству. Все на манифестацию 24!

Плохо проинформированный, Бофор не воспринял этот призыв всерьез, он забыл, как просто было манипулировать безработными, бездельниками и просто озлобленными людьми. Не веря в то, что древние демоны победят, он с глубоким знанием дела благосклонно отнесся к этому разгулу страстей, с которыми всегда умел играть и направлять их в нужное русло.

Как и ожидалось, в этой манифестации на площади Республики приняли участие десятки тысяч молодых и менее молодых, но не старики, которые по возможности были оттеснены фалангами Бужона и по возможности взяты под контроль полиции. Вначале все шло хорошо, плакаты и лозунги ограничивались требованиями строго соблюдать закон. Можно было прочесть и услышать «Будущее принадлежит молодежи», «Выход на пенсию в пятьдесят пять лет», «Миллиарды на занятость». Все шло как нельзя лучше. До того момента, когда, как обычно, подстрекатели не принялись сеять смуту. Начали они с того, что бросили кличи сомнительного свойства: «Молодых в кресла, стариков в гробы», «Семидесяти-, восьмидесятилетние, народ вас достанет». Чем глупее это звучало, тем больше нравилось манифестантам. Вскоре кавычки исчезли.

От слов до глупостей всего один шаг. И этот шаг сделали банды мерзавцев, как всегда прикрывшихся масками или мотоциклетными шлемами. Разбитые витрины, подожженные машины, а главное, охота на стариков. Но, с другой стороны, какой демон толкнул этих стариков явиться и поддержать манифестацию 24? Они ведь должны были догадаться, что манифестация 24 ничего общего не имела с манифестацией 12, о которой они с нежностью вспоминали. Присутствие среди зрителей этих нескольких не оценивших ситуацию стариков могло быть расценено как провокация. Больше ничего и не надо было для того, чтобы хулиганы утратили самоконтроль. В молодых людях, объединившихся в банды, волчье нутро прорезается очень быстро, а насилие является основным его выражением.

Заслуживающие доверия источники и свидетели рассказали о сценах насилия, от жестокости которых по спине пробегали мурашки. Одному старику приставили нож к горлу и заставили его проглотить два гамбургера и один чизбургер вместе с пакетом. И даже не дали запить это все кока-колой. Какую-то старушку силой затащили в бутик прет-а-порте, откуда эта несчастная вышла в мини-юбке, в модной куртке, без бюстгальтера и еле держалась на ногах в туфлях последнего крика моды с компенсирующей подошвой. По самые уши на ее голову нахлобучили бейсболку. Козырьком назад.

А плевки, а пощечины? К счастью, шествие не проследовало вдоль Сены, сердце замирало от мысли, что там могло бы произойти!

Когда появилась полиция, вандалы предпочли скрыться. Силы правопорядка ограничились тем, что составили список разбитых витрин и раненых, которых службы «скорой помощи» еще не увезли в больницу.

— Слава Богу, что никого не убили!

Бофор умел принимать быстрые решения. Силам правопорядка удалось задержать трех или четырех громил, среди которых был один алжирец. Это было очень кстати, поскольку недавно полицейские, которые грубо обошлись с несколькими престарелыми выходцами из Северной Африки, виновными лишь в том, что вышли подышать свежим воздухом в скверик, — вызвали возмущение общественного мнения. Правительство не имело права допускать такие промахи. И поспешило наказать виновных: всем дали по три месяца тюрьмы, а алжирца приговорили к году заключения. И объявили об этом во всеуслышание. При этом торжественно заявили, что впредь такие манифестации будут запрещены. И все отмылись от этой истории.

Однако на небосклоне этой новой «Кристальной ночи», как ее окрестил заголовок газеты «Монд», появилось облако со зловонным запахом, из тени которого, как тараканы из щелей, повылезали страдальцы по чистой родине и принялись вовсю болтать о своих привычках. До них наконец-то дошло значение референдума: новая Франция будет зачищенной и молодой. Для арабов и евреев зачистки были уже привычными. Но со стариками это случилось впервые. Вдобавок это шло вразрез с тем, на что их наставляли в учебных заведениях. Но хорошие ученики быстро усваивают новые уроки. В защиту их можно сказать, что сама обстановка благоприятствовала проявлению избытка чувств. Царившая в стране после референдума напряженность, руководимая Браше рекламная кампания, эти старики, дрожащие над своими деньгами, на все готовые со своими щербатыми ухмылками, — все это создавало пригодную для проявления жестокости атмосферу.

В то время Кузен Макс это приветствовал, а теперь он понял опасность настроений второго уровня: чувство безнаказанности, которое породили первые конвои приговоренных к смерти, задержка с принятием обещанных мер по созданию новых рабочих мест — все это способствовало возникновению эксцессов.

По улицам в поисках несчастных, которых следовало бы наказать, шныряли отряды так называемых поборников справедливости. Выкрикивающие оскорбления, размахивающие бейсбольными битами, муляжами, изображая русскую рулетку, эти молодчики вызывали только отвращение. А что полиция? Она опять-таки действовала твердо, но с некоторой задержкой. Можно было подумать, что она это делала нарочно, что все объединились для того, чтобы терроризировать старых людей, давая им понять, что им лучше было бы поскорее умереть.

Бедные старики поняли, что старость полна не только преимуществами. Они поняли — какой жестокий поворот событий для некоторых ветеранов движения крайне правых! — постыдную реальность преступлений против личности. Самым простым решением было решение не выходить из дома. Но ведь надо было есть, выгуливать собак, навещать друзей. И они рисковали, появляясь на улице с видом загнанных ланей, многие из них стали накладывать на лица обильный макияж, чтобы выглядеть моложе своих лет. Те, кому было менее семидесяти двух лет, сжимали в руках спасительные удостоверения личности, а те, кто был старше, расправляли плечи, что, принимая во внимание их возраст и страх, было для них очень неестественно.