Спаситель Петрограда( (сборник)

Нормировщица взвизгнула от неожиданности, Возницкий жизнерадостно расхохотался, схватил влюбленную Люську за талию и посадил себе на спину.

— Дурак, — надула губки Люська.

— Ага! — еще громче засмеялся Юран и стал напяливать на широченные ладони свои рабочие рукавицы. Те уже изрядно промаслились, кое-где были прожжены, но Возницкий никогда не менял рукавиц прежде, чем обожжется. Следы ожогов щедро украшали его руки. — Лючия, не отвлекай.

С этими словами он взял в руки клещи, выхватил из огня заготовку и прыгнул к молоту, возвышавшемуся в трех метрах от горна. Щелкнула кнопка пускателя, молот взвыл, и лоснящийся маслом поршень пришел в движение, показавшееся Люське весьма двусмысленным.

Юран положил заготовку на боек и левым передним копытом нажал на педаль молота.

Пока трехсоткилограммовый цилиндр ритмично лупил по раскаленному металлу, Люська с любовью смотрела, как Юран проворно поворачивает железку под удар то одним, то другим боком, время от времени проверяя размеры поковки штангеном. Левша.

Железяка постепенно оформилась в шестигранник, темно-красный, светящийся изнутри, похожий на таинственный артефакт из фантастических фильмов. Юран несколько раз прогнал его вдоль бойков и положил в песок, рассыпанный на полу, остывать.

Молот смолк, Люська сама спрыгнула с кентавра и пошла вон из кузницы, как будто обиделась. Возницкий догонять не стал — знал, гад, что просто так она не уйдет.

— Вот чего ты такая сволочь, Возницкий? — Люська развернулась и пошла в лобовую атаку. — Я ему намекаю, намекаю…

— А ты не намекай, ты прямо скажи. — Красная бородатая рожа Юрана осклабилась.

— Не могу, я девушка. — На глазах Люськи выступили слезы.

— Ой-ой, какие мы нежные! — Передразнил кузнец. — А я дедушка, мне через три года сороковник стукнет, я тебе в папы гожусь.

— Дурак, — всхлипнула Люська. — Сам только сказал — дедушка, а потом сразу — папа.

Она хотела еще что-то сказать, потом фыркнула и выбежала прочь, едва не сбив с ног конюха Ваську, входившего в кузню с уличного входа.

— Куда? — Васька в сердцах хлопнул себя по ляжкам. — Совсем сдурела! Там же мороз, а она в косынке…

— Кровь играет, — пожал плечами Юран. — Садись.

Васька уселся на колченогий стул возле здоровенного дубового чурбака, заменявшего сменщикам Юрана стол, и вынул из-за пазухи литру.

— С Рождеством.

— Варвар, — радостно вскричал Возницкий. — Варвар. Отмывай стаканы, доставай закусь, я сейчас…

Выглянув во двор, Юран заметил синий ватник Люськи, мелькнувший за углом основного корпуса, и это значило только одно — девка успокоилась и вернулась в цех. Возницкий вздохнул и подумал, что, может быть, действительно пора понять намек и провести Рождество… Ладно, в следующий раз.

— Ну, тебя только за смертью посылать. — У Васьки изо рта уже свешивалась квашеная капуста, чей тминно-укропный запах дополнял дух «Столыпинской особой», не Бог весть какой водки, но все же неплохой для конца рабочего дня на вредном производстве.

Через десять минут кузница наполнилась автослесарями, токарями и прочим работным людом, каждый со своей долей праздничного ужина на рабочем месте…

На вокзале, прежде чем сесть в электричку и отправиться домой к матушке, в Волхов, Юран по давней привычке зашел по делу в привокзальный сортир (туалеты в электричках не рассчитаны на кентавров), и у третьей кабинки от входа остолбенел.

На ней какой-то вандал размашистым почерком нацарапал: ««Зенит» — лохи, «Спартак» — чемпион!»

Так и не отлив, Юран вышел на перрон, постоял, разглядывая пестрый зимний люд, потом вошел в здание вокзала, подошел к таксофону и позвонил домой.

— Слушаю. — После четвертого гудка мама таки подняла трубку. Дома было шумно — наверняка приехали сестры с семьями, теперь недели две матушка будет нянькаться с внуками-подростками и зятьями-занудами. — Юра, это ты?

— Привет, мам! — Юран улыбнулся: мама чувствует, когда он улыбается, даже по телефону. — Мам, у меня заказ срочный, шабашка, на неделю в Питере задержусь.

— Роза с Ирой приехали, ты знаешь? Не опоздай.

— Целую, мам. Поздравь всех, скажи, что через неделю приеду.

— Привези ребятам чего-нибудь… игры какие-нибудь.

— Обязательно. Пока.

Повесил трубку. Потом вновь снял, набрал комбинацию из семи цифр, и, когда солидный мужской голос сообщил, что профессор Красс слушает, Юран бухнул:

— Сами вы лохи!

Через пять минут он скрылся в питерской подземке.

Пых. Пых. Плохой табак.

Крокодил одну за другой курил сигареты и папиросы всех марок, найденных им в табачных ларьках Питера, и листал приобретенную в магазине военной книги на углу Большой Конюшенной и Невского монографию «История российской монархии: от самодержавия до парламентаризма» некоего Дмитрия Волконогова.

Запах и вкус одной из папирос показался ему странноватым, но изысканным. Крокодил взглянул на коробку. На картонной крышке был изображен фрагмент географической карты, довольно топорно исполненный, и над картой название: «Беломор».

«Ага, конопля», — понял Крокодил, и странный запах вдруг обрел название — анаша. Известно, что в Российской империи наркобизнес не нашел благодатной почвы: все наркотики запрещены к массовому употреблению еще с восемнадцатого года, и единственный легкий конопляный наркотик с правом употребления не ранее чем с тридцати лет — анаша, которую мешают с легкими сортами табака и забивают в особым образом скрученные гильзы, в узкой среде именуемые косяками. И в районе Онежской губы расположена единственная фабрика по производству косяков. Как ни странно, уровень употребления данной марки в России невелик, производство ее процветает только за счет экспорта в Амстердам, где «Беломор» — качественная экзотика.

Все это мгновенно пронеслось в мозгу Крокодила, как справка из путеводителя. Он сгреб пачки всех прочих марок в наволочку и выбросил в мусоропровод, затем вернулся в спальню и продолжил чтение монографии о русских царях.

Ага, вот интересное:

Так, отсюда подробнее:

Ну да, ну да… Потом всё, конечно, объяснят именно религиозными мотивами, хотя это все для обывателя, жующего тележвачку. Тот, у кого есть мозги, наверняка поймет, что вера не значит ничего, когда речь идет о деньгах. И не имеет никакого значения, президент ты, мулла или сельский учитель, к какой конфессии себя относишь или вообще ни во что не веришь, деньги решат все за тебя. Пожалуй, это единственный Бог, в которого можно верить.