История о том, как боролся с алкоголем знаменитый межзвездный путешественник Касьян Пролеткин, расск

Теперь оставалось выяснить, что же находится в домах-бутылках. Любопытство так и распирало меня, я даже про дворец забыл и, выбрав самую большую и красивую из ближайших бутылок, направился к ней. Маленькая дверца внизу тоже имела форму бутылки. Едва я вошел, сомнений не осталось. Правда, у входа стояла большая чаша с множеством кружек по краям, и входящие зачерпывали и пили все ту же резко пахнущую жидкость, но здесь это выглядело совсем иначе. Перед питьем и после него каждый поднимал руки и очерчивал в воздухе контур бутылки, а затем уже проходил вглубь помещения. Я повторил общий жест, но пить и здесь не стал. В самом центре здания имелось возвышение в форме перевернутого стакана, а на нем уже дном вниз размещался стакан поменьше, в половину человеческого роста, где и стоял человек в малахитово-зеленой одежде. Как я узнал потом, это был дринк – спиртянский священнослужитель. А вокруг стояли, лежали, сидели, а по большей части, висели прихожане. Висели они на канатах и веревочных лестницах, закрепленных под самым горлышком храма. Канаты были спутаны и переплетены, как старая паутина, кое-где напоминая гамаки.

Дринк, стоя в своем стакане, размахивал зеленой бутылкой на веревке и сиплым голосом пропойцы выкрикивал нараспев фразы на незнакомом мне языке. Прихожане подхватывали нестройным хором, как пьяные гости на второй день свадьбы. И я уже потянулся было за микролингвиком, когда пение прекратилось и началась проповедь. На нормальном спиртянском языке. Начало ее я прослушал из-за того, что кто-то вдруг потянул меня за рукав: «А ну-ка выйдем!» Я нетерпеливо отмахнулся от пьяного нахала. Он напирал. Наконец, ему двинули в ухо, и он, запутавшись в веревках, грохнулся в толпу. Я вновь получил возможность слушать.

– …Я повелел тогда господь: «Да будет фонтан!» И был фонтан. Великий фонтан до небес, – вещал из своего стакана дринк. – И бил фонтан тот девять дней и девять ночей, не прекращаясь, и сделалось озеро, коему берегов не видно было, но не слилось оно с океаном, а замерло в пятистах руках от края Острова, и возблагодарили островитяне господа своего за снизошедшую на них благодать, и омыли они грехи свои в озере том, и дарило озеро то радость людям, и пили островитяне воду озера того, и дарила вода его радость людям.

И нарекли его люди красивым именем Алко. И снарядили люди корабль и отправились в путь по озеру Алко. И за то стали называть их алконавтами.

И ужасные бури поднимались на озере Алко, и в волнах его тонул человек быстрее и легче, нежели тонут в волнах океана. Но не ведали страха отважные алконавты и плыли вперед, и чем ближе была середина озера, тем слаще делались воды его. А когда достигли они середины, посетили их видения божественные, и возвратились алконавты на твердь сухую, преисполненные счастья до конца дней своих.

Но правил в те времена планетой жестокий тиран Нивод-ном-Глазу. И повелел царь Нивод перекрыть к озеру доступ и стеречь его денно и нощно, так чтобы даже птица пролететь не могла над волною.

Но господь наш всемилостив, братья мои! – с воодушевлением продолжал дринк. – И послал он на Спиртянию нашу сына своего. И сделал так, чтобы стал он охранником озера. И звали его, братья мои, Бормо Туха.

В этом месте проповеди все прихожане испустили сдавленный вопль: «Бормо! Туха!» Потом воздели руки к горлышку храма, очертили ими бутылку и пали ниц или же повисли безвольно на канатах.

– Вы меня уважаете? – вопросил дринк, свесившись через край стакана.

– Уважаем! Уважаем! – одобрительно загудела паства.

И тогда дринк продолжал:

– Было так. Под покровом ночи покинул Туха божественный Остров, на утлом катере, груженном ящиками. И были в ящиках тех бутылки с водою озера Алко. И добрался Туха до суши, и скинул одежду охранника, и волнам предал богомерзкие эти покровы, и отправился в рубище по городам и весям на тряской машине с прицепом, и звенели в прицепе божественным звоном бутылки – сосуды священные со священной жидкостью Алко.

И где бы не шел сын божий пророк Бормо Туха, всюду рассказывал людям о божественном Острове, о божественном озере, о напитке божественном Алко. И припадали люди к бутылкам его, и исцеляли люди несчастья свои и беды.

Но предали Бормо Туху, и схватил его царь жестокий и обрек на смертную казнь, а для казни той сделал бутылку, огромную, словно дерево, и заставил пророка Туху на спине его многострадальной огромную ту бутылку поднимать на гору Бухану. А на горе солдаты швырнули Туху в бутылку, и пролежал сын божий на дне ее, прежде чем умер, питаясь одной лишь только божественной жидкостью Алко, девять дней и ночей. И стала ненужной стража, и ушли солдаты тирана, и пришли под покровом ночи сподвижники Бормо Тухи, извлекли из бутылки тело, возложили на ветви древа у подножья горы Бухану. А когда вернулись на утро, то уже не нашли они тела, только рубище было в листве, ибо вознесся Туха в беспредельный таинственный космос, ибо вернулся сын божий, долг, исполнив к отцу своему. И вот с тех пор на планете…

Мне так и не удалось узнать, чем кончилась эта трогательная история. Сзади меня взяли за локти. Я оглянулся и увидел двоих в одинаковых салатного цвета комбинезонах и при оружии. Сопротивляться было глупо, и мы пошли сквозь толпу из храма. Позади семенил доносчик – тот самый нахал и тараторил:

– Я его еще в пивной заприметил. Он ничего не пьет! Это ниводист!

Меня бросили в открытый сзади фургон, облепленный надувными шарами, закрыли его и фургон тронулся. Я остался один. Но ненадолго. Я видел через окошко, как хватали моих будущих попутчиков. Сначала было неясно, за что их брали. Первые два после меня были угрюмы, неразговорчивы и на взгляд совершенно трезвы, когда же в фургон бросили третьего, все стало понятно. Я видел, как ему сунули под нос трубку с индикатором, после чего задержанный вопил, что трубка неисправна, а его заталкивали в машину и отвечали в том смысле, что у него голова, должно быть, неисправна. И уже сидя на полу в тряском фургоне, который то и дело наезжал на встречные машины и пешеходов, задержанный все еще продолжал ворчать.

– Нет, ну это ж надо! Я же верноподданный Аб Сент. Сегодня три раза прикладывался. Или два? Ну, а если даже и два? Что ж я теперь ублюдок-ниводист? Мне просто некогда было! Ну, вот вы, скажите, – обратился он ко мне, – может человек с утра выпить и весь день оставаться верноподданным?