Сторожевые башни

Миссис Осмонд погладила его по голове:

– Единственное, что тебе надо, Чарлз, так это немного материнской любви. Ты ведь так одинок в своей гостинице, среди старичья. Почему бы тебе не снять дом на нашей улице? Я бы тогда могла присматривать за тобой.

Рентелл насмешливо взглянул на нее.

– А может быть, я перееду прямо к тебе? – спросил он, но миссис Осмонд презрительно фыркнула и отошла к окну.

Она взглянула на ближайшую башню.

– О чем, по-твоему, они там думают?

Рентелл небрежно щелкнул пальцами:

– Возможно, они не думают ни о чем. Иногда мне кажется, что там вообще никого нет, а эти движения за стеклами – просто оптические иллюзии. Хотя окна как будто открываются, никто никогда не видел ни одного обитателя. Так что башни могут быть просто-напросто заброшенным зоопарком.

Миссис Осмонд посмотрела на него с горестным изумлением:

– Что за странные метафоры ты выбираешь, Чарлз. Я часто удивляюсь, почему ты не такой, как все, – я бы, например, ни за что не осмелилась сказать то, что говоришь ты. В том случае, если…– Она замолчала, невольно бросив взгляд на сторожевую башню.

Рентелл лениво спросил:

– В каком «том случае»?

– Ну, когда…– раздраженно начала она снова. – Перестань, Чарлз, неужто тебе никогда не становится страшно при мысли об этих башнях, нависающих над нами?

Рентелл медленно повернул голову и взглянул в окно. Однажды он попытался сосчитать сторожевые башни, но сбился и бросил.

– Да, я боюсь их, как Хэнсон, как старики в гостинице, как и все в городе. Но вовсе не так, как мальчишки в школе боятся меня, учителя.

Миссис Осмонд кивнула, неверно истолковав его последнее замечание.

– Дети очень восприимчивы, Чарлз, они чувствуют, что тебе нет до них никакого дела. К сожалению, они еще малы и не понимают, что же происходит в городе.

Она поежилась, закутываясь в кофту:

– Ты знаешь, в те дни, когда они там в башнях за окнами суетятся, я вся разбитая, это ужасно. Я чувствую такую апатию, не в состоянии ничего делать, просто сижу и тупо смотрю в стену. Возможно, я более восприимчива к их… их излучению, чем большинство людей.

Рентелл улыбнулся:

– Возможно. Не позволяй, однако, чтобы они портили тебе настроение. Когда они в следующий раз начнут там возиться, попробуй не поддаваться: надень карнавальную шляпу и потанцуй.

– Что? Господи, Чарлз, ну почему ты всегда иронизируешь?

– Я говорю сейчас совершенно серьезно. Неужели ты веришь всем этим слухам о башнях?

Миссис Осмонд печально покачала головой:

– Переменишься ли ты когда-нибудь… Ты уже уходишь?

Рентелл помедлил у окна.

– Пойду домой, отдохну. Кстати, ты знакома с Виктором Бордменом?

– Когда-то была. А почему ты спрашиваешь?

– Сад рядом с кинотеатром около автомобильной стоянки принадлежит ему?

– Кажется, да. – Миссис Осмонд засмеялась. – Ты решил заняться садоводством?

– В некотором роде. – Помахав на прощанье, Рентелл вышел.

Он решил начать с доктора Клифтона, живущего этажом ниже, прямо под ним. Клифтон был хирургом, но служебные обязанности отнимали у него не более часа в день – в городе болели и умирали редко. Однако доктор, несмотря на опасность утонуть в болоте провинциальной скуки, оказался человеком достаточно деятельным и обзавелся хобби. В комнате он устроил небольшой вольер, где держал дюжину канареек, с которыми проводил почти все свободное время. Его суховатая манера была неприятна Рентеллу, но он уважал доктора за то, что тот не поддался апатии, подобно всем окружающим.

Клифтон внимательно выслушал его.

– Я согласен с вами: что-то в этом роде сделать необходимо. Мысль хорошая, Рентелл, и, реализовав ее соответствующим образом, можно действительно встряхнуть людей.

– Все упирается, доктор, в организационную сторону дела. Ведь единственное подходящее место – Таун-холл.

Клифтон кивнул:

– Да, тут-то и возникает главная сложность. Боюсь, что я вряд ли могу быть вам полезным – у меня нет выхода на Совет. Разумеется, вам надо заручиться их разрешением. Но думаю, вы вряд ли его получите – они неизменные противники любых радикальных перемен и сейчас тоже предпочтут сохранить статус-кво.

Рентелл кивнул, добавив словно невзначай:

– Одно их заботит: как бы сохранить власть. Временами такая политика Совета меня просто бесит.

Клифтон коротко глянул на него и отвернулся.

– Да вы просто революционный агитатор, Рентелл, – спокойно сказал он, поглаживая пальцем клюв одной из канареек. Провожать Рентелла до дверей он демонстративно не стал.

Вычеркнув мысленно доктора из своего списка, Рентелл поднялся к себе. Обдумывая следующий ход, он несколько минут ходил по узкому выцветшему линялому ковру, затем спустился на цокольный этаж поговорить с управляющим Малвени.

– Я пока только навожу справки. За разрешением я еще не обращался, но доктор Клифтон полагает, что сама идея превосходна и нет сомнения, что мы получим его. Как вы отнесетесь к тому, чтобы взять на себя заботу о праздничном столе?

Изжелта-бледная физиономия Малвени выразила сомнение.

– За мной дело не станет. Я, разумеется, согласен; но насколько серьезна ваша затея? Вы полагаете, что получите разрешение? Ошибаетесь, мистер Рентелл. Совет вряд ли вас поддержит. Они даже кино закрыли, а вы к ним с предложением провести праздник на открытом воздухе.

– Я так не думаю, не скажите, вас-то моя идея привлекает?

Малвени покачал головой, явно желая прекратить разговор.

– Получите разрешение, мистер Рентелл, тогда посмотрим.

Стараясь не сорваться, Рентелл спросил:

– А так ли уж необходимо разрешение Совета? Неужели мы не можем обойтись без него?

Малвени склонился над своими бумагами, давая понять, что беседа окончена.

– Не ослабляйте усилий, мистер Рентелл, ваша идея замечательна.

В течение нескольких следующих дней Рентелл сумел переговорить с полудюжиной людей. В основном он встречал отрицательное отношение, но вскоре, как и предполагал, ощутил сначала неявный, а потом все более отчетливый интерес. Как только он появлялся в столовой, разговоры стихали, и обслуживали его быстрее остальных. Хэнсон по утрам перестал ходить с ним в кафе, а однажды Рентелл видел его погруженным в беседу с секретарем городского суда, молодым человеком по имени Барнс. Он-то, решил Рентелл, и есть источник информации Хэнсона.

Тем временем активность в сторожевых башнях не возобновлялась. Бесконечные ряды башен все так же висели в небе, наблюдательные окна оставались закрытыми, и жители городка мало-помалу возвращались к всегдашнему ничегонеделанью, бесцельно слоняясь по улицам. После того как Рентелл решил придерживаться определенного курса действий, он ощутил, что к нему возвращается уверенность.

Выждав неделю, он позвонил Виктору Бордмену. Бутлегер принял его в своей конторе, расположенной над кинотеатром, встретив посетителя кривой улыбкой.

– Признаться, мистер Рентелл, я был удивлен, услышав, что вы решили обратиться к индустрии развлечений. Причем рассчитанных не на самый тонкий вкус.

– Я хочу устроить праздник на открытом воздухе, – поправил его Рентелл. Сев в предложенное Бордменом кресло, он оказался лицом к окну – старая уловка, подумал Рентелл. Из окна открывался вид на сторожевую башню, нависшую над крышей соседнего мебельного магазина. Башня загораживала полнеба. Металлические листы ее обшивки были соединены с помощью неизвестной Рентеллу технологии, не похожей ни на сварку, ни на клепку, отчего башня выглядела как цельнолитая. Рентелл переставил кресло так, чтобы оказаться к окну спиной.

– Школа все еще закрыта, поэтому я подумал, не смогу ли я быть полезным на каком-то ином поприще. Надо же оправдать получаемое жалованье. Я обращаюсь за помощью к вам потому, что у вас богатый опыт.

– Да, опыт у меня богатый, мистер Рентелл. И в самых разных областях. Как я понимаю, вы, состоя на службе у Совета, получили от него разрешение?