Город святых и безумцев

Как только командиры удалились, Аквелий передал власть своему министру финансов, некоему Томасу Надалю [82], и объявил, что намерен спуститься под землю [83]. Решение капана повергло министров в ужас [84]. Помимо любви к Аквелию, ими руководил страх после стольких утрат лишиться еще и капана. Многие, включая и Надаля, также боялись харагк и брейгелитов, но Аквелий отклонил их доводы, указав (в полном соответствии с истиной), что его командиры вполне способны взять на себя оборону города: в конце концов, всего несколько месяцев назад он сам разработал план как раз на такой случай. Однако, когда Надаль затем спросил: «Да, но кто, как не вы, может возглавить нас, дабы восстановить дух нашего опустошенного города?» — Аквелий же и к этому остался глух. Совершенно очевидно, что только он или его исчезнувшая супруга могли снова превратить Амбру в жизнеспособную метрополию. И все же он спустился в подземелья и оставался там три дня [85].

На поверхности боевые командиры Аквелия, возможно, учинили бы переворот, если бы в первый же вечер, всего через двенадцать часов после ухода Аквелия во владения грибожителей, не вернулась бы Ирена. По прихоти случая, одновременно жесткого и счастливого, она покинула город, чтобы два дня охотиться в его окрестностях [86].

Перед лицом двойной беды — Безмолвия и ухода под землю супруга — капанша Ирена не дрогнула, а, напротив, быстро приняла решительные меры. Мятежных командиров (Сеймура, Ньялсона и Рейна) она бросила в тюрьму. Одновременно она послала корабль в Морроу с депешей отцу, в которой просила о немедленной военной помощи [87]. Капанша, возможно, считала, что это положит конец насущным проблемам, но серьезно недооценила настроение вернувшихся в город мужчин и женщин. Охранявшие тюрьму солдаты освободили узников [88], и они повели толпу пьяных курсантов военно-морского училища к парадной лестнице дворца.

В его стенах министры капана поддались панике: принялись жечь документы, срывать с фресок золотые накладки и готовиться покинуть город под прикрытием темноты. Когда они пришли к капанше с известием о восстании и сказали ей, что и она тоже должна бежать, Ирена отказалась и, если верить Надалю, обратилась к ним со следующими словами:

У пристыженных такими словами Надаля и его товарищей не осталось иного выбора, кроме как последовать за капаншей к парадной лестнице дворца. Произошедшие затем события следует считать венцом раннего амбрского национализма, мгновением, от которого и сегодня «дрожь пробегает по спине» даже у самого незначительного, но любящего свой город метельщика улиц. Эта дочь менитов, эта капанша без капана произнесла свою знаменитую речь, в которой призвала толпу сложить оружие «ради высшего блага, высшей славы города, уникального в истории всего мира. Ибо если мы сумеем преодолеть эти несогласия теперь, нам никогда не придется бояться себя в будущем» [89]. Затем она в подробностях и с полным хладнокровием описала, кого мятежникам придется убить, дабы добиться власти, и всю меру последствий опасного для Амбры раскола, а именно немедленное поглощение брейгелитами [90]. Далее она пообещала расширить полномочия выборного мэра города [91] и не карать мятежников, а только их главарей и подстрекателей.

Столь велики были магнетизм ее личности и страстность ее речи, что толпа обратилась против своих вожаков и привела их капанше в цепях. Таким образом, самый серьезный внутренний кризис в краткой истории капанства был разрешен Иреной — дочерью иностранного государя и еретичкой (с точки зрения труффидиан) по вероисповеданию. Народ не скоро ее забудет.

Но у капанши и ее сподвижников не было времени на передышку, так как на второй день исчезновения Аквелия семь тысяч харагк пересекли Моль и атаковали Амбру [92]. Хотя наступление застало их врасплох, силы капанши сумели удержать харагк в порту, за исключением двухтысячного контингента, который Ирена впустила в сам город. Она мудро постаралась расколоть армию харагк, а в извилистых улочках Амбры превосходство было явно на стороне ее собственных войск [93].

Прижатые к оказавшимся у них за спиной амбрским кораблям, экипажи которых они не нейтрализовали, прежде чем высадиться на берег, оставшиеся харагк дрогнули: лишившись своих пони, они вынуждены были перейти к рукопашному бою в порту, где амбрские матросы осыпали их с тыла шквалом стрел и горящих фашин. Если бы харагк подожгли корабли, то, возможно, одержали бы победу, но они попытались их захватить (совершенно верно предположив, что без флота им ни за что не овладеть регионом). И все равно защитники едва-едва сумели продержаться на своих позициях ночь. Но на рассвете третьего дня из Морроу прибыл арьергард легкой кавалерии и заставил фортуну улыбнуться защитникам, которые, усталые и сломленные потерями, скоро поддались бы под натиском харагк.

К наступлению ночи одна часть харагк попыталась уплыть назад через Моль на надутых звериных шкурах, другая бежала пешими на север или на юг. Тех, кто отправился вплавь, перебили с кораблей (наполненные воздухом звериные шкуры не были ни маневренными, ни огнеупорными) [94], бежавшие на юг окончили свои дни в рабстве у эрцгерцога Молида [95] (которого, в свою очередь, поработили вторгшиеся брейгелиты); бежавшим на север удалось улизнуть от двинувшейся маршем на юг менитской армии, но они пали под высеченными изо льда копьями и топорами свирепых скаму [96].

Той ночью капан Аквелий выполз на поверхность, пугающе поседевший и слепой [97] — ему глаза никогда не вернут, даже посмертно [98]. Ослабевший от голода и бреда, Аквелий вскоре поправился на руках у супруги, которая помимо всего прочего была известной врачевательницей. Как и Мэнзикерт I, он отказывался обсуждать случившееся с ним. В отличие от Мэнзикерта I, он стал править снова, но за три дня его отсутствия динамика власти претерпела коренные изменения. Его супруга доказала, что вполне способна править одна, и продемонстрировала примечательную твердость перед лицом катастрофы. Также капанство было в долгу перед королем менитов за оказанную им помощь.

И последнее: мало того, что Аквелий был ослеплен, многие из его собственных министров сочли его уход под землю актом поспешности и/или трусости. Никогда больше Аквелий не будет править единолично; с сего момента это его жена, поддерживаемая своим отцом, возьмет в свои руки оборону капанства и переговоры с иностранными державами. Все больше и больше Аквелий станет надзирать за строительством и подавать супруге полезные советы. Маловероятно, что она когда-либо намеревалась узурпировать власть [99], но когда она взошла на трон, народ уже не позволил ей отречься [100].