Беглец с чужим временем

Куда попадет вагон-снаряд? В какое время он врежется? С каким отклонением от установленного курса? Да и каков его таинственный курс? Но равномерный рокот двигателя постепенно успокоил Рауля, и он начал привыкать к длинным, натужным рывкам и к паузам, которые наступали вслед за ними. Напряжение, владевшее Клемпертом, исчезло. К нему вернулись привычные мысли и он начал жить в своем «вагоне» той размеренной жизнью, которая сохраняет спокойную надежду на счастливый исход.

Так проходили дни. Однажды ранним утром Рауль поднял штору… и неожиданно увидел яркий солнечный свет. Это были совсем не те призрачные лучи, к которым он привык за время своего движения через Неведомое. Это были настоящие солнечные лучи, нагревшие оконное стекло. Они раскинулись широкой полосой, в которой танцевали пылинки. Вдруг пол вырвался из-под ног Клемперта. Посыпались осколки разбитой лампы. Что-то ударило Рауля по лицу, а потом в вагоне стало очень тихо. Двигатели смолкли, и только где-то вдали замирал тонкий, звенящий свист. Пылинки по-прежнему плясали в солнечных лучах. Рауль посмотрел в окно и увидел тощее, запыленное деревце, лениво потряхивающее листьями около придорожного домика. За домиком виднелся полосатый шлагбаум, перед ним стояла понурая лошадь, впряженная в огромный воз сена. Все жило своей обыкновенной жизнью. Рауль, рванув вниз оконное стекло, перегнулся и глотнул воздух. Вагон стоял.

— Где я?

Клемперт больше не доверял привычному с детства облику окружающего мира. И когда полосатый шлагбаум поднялся и пропустил лошадь с возом сена, Рауль готов был снова увидеть перекошенную до безобразия лошадь и сократившуюся при движении телегу. Но возчик в яркой вышитой жилетке хлестнул кнутом, и подвода, громыхая по рельсам, выехала на дорогу без каких-либо внешних изменений. Потом под шлагбаумом проскочил велосипедист, и Рауль успел заметить его круглое веснушчатое лицо. Все было обычным, то есть не как в Гаммельне. Рауль выбежал в тамбур и, нажав на ручку вагонной двери, спустился на землю.

— Иржи! — кричали за вагоном. — Иржи!

Чешское имя!

Вагон стоял в тупике у маленькой станции. За поворот уходила липовая аллея, выложенная широкими плитами. Вдали высокая каменная ограда окружала старый замок на холме. Клемперт начал «угадывать» местность. Давно забытые воспоминания пунктиром пробежали в памяти. Да, он видел когда-то и это кирпичное строение, и газетный ларек, и замок на холме. Однако чешское название станции было Раулю не знакомо. Может быть, она раньше называлась по-другому?

Раннее утро. Продавец в газетном ларьке раскладывает газеты. Покупателей еще нет. Рауль жадно смотрит на газеты — в них ключ к разгадке: число, месяц, год. Он поднимается на перрон.

— Вам какую газету?

— Вот эту.

На прилавок перед Раулем шлепнулась «Берлинер цейтунг». На него надвинулась черная фотография. Пошатнувшись, Рауль схватился за край прилавка. Чех что-то сказал, Рауль не расслышал. Газетное фото изображало страшное воплощение его довоенной картины «Видение будущей войны»: разбитая берлинская улица, дымящееся пожарище, развалины дома, белые обломки лестницы валяются на знакомом тротуаре, покосившаяся вывеска, обрывки проводов…

Рауль собрался с силами, взял в руки газету, разглядел число, месяц, год. И тут чех что-то понял. Он перегнулся через прилавок, положил руку на плечо Рауля и, широко улыбнувшись, сказал:

— Гитлер капут!

Рауль почувствовал на своем плече теплую руку, увидел в глазах чеха солнечные искры.

— Капут! — вскричал парень и потряс Клемперта за плечо.

Из станционной будки выбежала маленькая девочка и подтолкнула ногой валявшийся на земле черный бюст с отбитым носом. Голова Адольфа покатилась по булыжникам с металлическим звоном. Где-то заиграла губная гармошка.

Свобода! Клемперт выпрямился, рванулся к вокзалу с новым чешским названием. Мир открыт! Распахнут! Перед ним — прямая дорога домой!

Рауль выехал в Прагу, разыскал семью знакомого чешского художника. Ему передали открытку, полученную из маленького городка под Берлином. Открытка была написана дрожащим, старческим почерком… «Я живу в доме учителя неподалеку от парка, где есть дорожка, которую они здесь называют «Тропой поэта Клемперта». Мне хорошо. Я почти здоров…» На обороте был снимок аллеи. У замшелого камня стоял худой старик с палкой, в стареньком, потертом пальто. На Рауля смотрели светлые глаза отца. Он жив…

Потом были хлопоты о возвращении. Справки. Документы. Свидетельства об антифашистской деятельности. В Праге оказалось несколько бывших узников концентрационного лагеря, из которого Рауль бежал. Клемперта долго разыскивали, потом распространился слух, что он погиб при автомобильной катастрофе. Автомобиль якобы разбился при загадочных обстоятельствах…

Клемперт сказал, что был в эмиграции, долго странствовал. О том, что это была эмиграция за пределы времени, он умолчал.

Наконец пришел день возвращения Рауля на родину. Он пошел прощаться с Прагой. И, кроме того, у него оставалось еще одно дело.

Прага купалась в зелени. Каштаны протянули друг другу ветви, сомкнувшись над аллеями.

Рауль повторил адрес: «Дом-Минута. Спросить квартиру доктора Влачека». Это была бывшая явочная квартира. Что ожидало его там в ту ночь, когда он мчался на мотоцикле к чешской границе? Кто должен был его встретить?

«Дом-Минута. Спросить квартиру доктора Влачека»… Рауль снова увидел дрожащие губы Херти, твердившие этот адрес в тот страшный вечер, в Люстгартене… Темный театр марионеток… Он услышал щелканье включенных громкоговорителей. Деловитый тон диктора: «Приметы бежавшего Клемперта: рост метр восемьдесят пять, глаза серые, сутулится…»

Рауль повернул за угол. Вот и старая, узкая улица, где должен быть этот «Дом-Минута». Клемперт напряженно всматривается в потемневшее средневековое строение с тяжелыми, скупыми украшениями. Когда-то отец рассказывал Раулю историю «Дома-Минуты». Средневековая легенда гласит, что здесь жил приговоренный к смертной казни знаменитый еретик. Однако, уже стоя на эшафоте, он был помилован ровно за минуту до назначенного смертного часа, и спасенный чудом еретик снова вернулся в свой дом, который с тех пор стали называть «Домом-Минутой».

…Перед дверью сидит старушка с вязаньем. Можно ли спросить ее, где квартира доктора Влачека, старого друга отца? Клемперту почудилось, что он ищет убежище и его снова преследуют…

— Вы не знаете, где квартира доктора Влачека?

Старуха посмотрела на него тусклыми глазами.

— Доктор Влачек жил в соседнем доме… Его забрали немцы еще в сорок втором году. — Она замолчала, неподвижно сидя с опущенными спицами. — Давно уже о нем не спрашивали, С того самого дня, как в газетах было напечатано про картину, которую он спрятал.

— Какую картину?

— Портрет Эйнштейна.

У Рауля захватило дыхание.

— А где же эта картина?

— А вы кто?

— Рауль Клемперт.

Спицы звякнули, упав с коленей старухи.

— Вы живы? Ведь мы вас ждали! Ждали, пока доктор не получил из Берлина письмо… Перед самым своим арестом…

— Где же письмо? И… картина?

Старуха встала, тяжело опершись о спинку стула.

— Письмо я сохранила…

Каморка ее выходила окнами на витую наружную лестницу соседнего дома с узорчатыми железными перилами.

— Во-о-он те окна — бывшая квартира доктора.

Тяжело дыша, она подошла к комоду, вынула из него конверт. Рауль узнал почерк Херти. «Прошу вас сохранить картину погибшего художника Рауля Клемперта…»

— Херти жив?

— Не знаю. Больше мы ничего из Берлина не получали.

— Где же портрет?

— Портрет я спрятала после ареста доктора у себя и никому его не показывала, пока в газетах не напечатали письмо Эйнштейна. Это было после освобождения Чехословакии.

— Письмо Эйнштейна?

— Вы не читали газет?

— Не читал.

— Так и было напечатано: «Альберт Э й н ш т е й н ищет портрет, написанный художником Клемпертом». Перед тем как отправить картину Эйнштейну, я показала ее соседям. Многие приходили на нее посмотреть. Но портрет ученого никому не был понятен. Все бы хорошо, если бы не эти расплывающиеся круги да овалы. Вертятся перед глазами, как заколдованные…