Каникулы совести (СИ)

— Я в этом и не сомневаюсь, — серьёзно ответил Игорь. Затем он откашлялся, поощрительно сжал моё запястье — и, интимно склонившись к самому уху, ласково заговорил туда почему-то с лёгким прононсом:

— Итак, мой дорогой, первое покушение на Гнездозора относится к самому началу его правления, а, если конкретно, к 2032-му году…

Он сделал небольшую паузу, как бы давая мне возможность самому вспомнить этот роковой год.

И я, конечно, его вспомнил — недаром же накануне так славно потрудился, ковыряясь в Сети. То было время, когда никто ещё не подозревал, что Бессмертный Лидер станет бессменным — государственный переворот смутно маячит где-то впереди, демократия торжествует, Александр Гнездозор — всего-навсего временный народный избранник, отличающийся от своих предшественников разве что очень хорошим иммунитетом. Золотой период, подумал я — и тут же сам испугался собственных мыслей. К счастью, Игорь в это время смотрел не на меня, а куда-то вверх, чуть вправо, где, если верить некоему (некогда модному, но теперь уже слегка устаревшему) направлению психотерапии, скапливаются у человека воспоминания о пережитом.

— Само по себе оно не представляет особого интереса — стандартная «заказуха» вроде тех, что были так популярны в ваше время. (Впоследствии мы их изжили). Снайпер стрелял с крыши Большого, когда президент выходил из автомобиля. Это был настоящий профессионал. (Он не ушёл от нас. Да и Бог с ним.) Всё случилось моментально: президент упал и раздался выстрел. Пуля оказалась быстрее звука — так решил я в тот миг. Но Александр был жив. Впоследствии он рассказал, что, едва вылез из машины, как тело напрочь перестало ему повиноваться — и он рухнул, испытав мгновенный ужас, что разбит параличом или ещё какой-нибудь гадостью в этом роде. Секунду спустя после выстрела ощущения, однако, вернулись к нему полностью. Мой врач, осмотрев его, не нашёл никаких органических нарушений. Поразительно, но вывод мог быть только один — всё тот же механизм, то же неизученное «нечто», что заставляет его организм перерабатывать смертельные яды и убивать вирусы, спасло его и на сей раз, уловив сигнал опасности! Он сам был потрясён! До того, как он стал главой государства, никто, как вы сами понимаете, на него не покушался, и теперь эта реакция собственного тела стала для него очередным открытием!..

Игорь чуть отстранился, переводя дух, и торжествующе уставился на меня. А я и впрямь был под впечатлением. В этот миг врач целиком и полностью победил во мне гражданина: всё, что он рассказывал, было мне как медику крайне интересно. То, что организм Гнездозора способен реагировать подобным образом не только на внутренние, но и на внешние факторы, говорило, на мой взгляд, только об одном: это его удивительное свойство имеет не физиологическую, но психосоматическую природу. Я с нетерпением ждал продолжения.

— Итак, то был первый раз, — резюмировал Игорь. — Второй произошёл при куда более оригинальных и, я бы сказал, щекотливых обстоятельствах. Ещё раз напоминаю вам о строжайшей секретности.

Я нетерпеливо подтвердил. Игорь хмыкнул, видимо, поняв, что поймал меня на удочку.

— В 2037 году, — продолжал он, — убийцы действовали куда хитрее. Там — когда мы, хоть и постфактум, потянули за ниточку, — оказался целый заговор. Действительно заговор, я не преувеличиваю. Не спрашивайте, кто это был и как они это провернули, — оно не стоит связного рассказа, поверьте. Всех этих людей уже нет в живых. Действовать же они решили, и вот это уже куда интереснее, через тогдашнюю любовницу Александра — его многолетнюю пассию, к которой он, надо сказать, был весьма пылко привязан. Это была очень красивая и сексуальная эстрадная певица, имени которой не назову — оно не заслуживает увековечивания даже в отдельно взятой человеческой памяти. Скажу лишь, что она примкнула к заговорщикам с удивившим даже меня энтузиазмом — думаю, не столько из подлости и злобы, сколько из дурно понятого романтизма и чисто дамского желания сыграть значимую роль в истории. Что ж, в какой-то мере ей это удалось…

Он опять интенсивно закачал скамью, — я, мучимый желанием слушать дальше, не мешал ему, а принялся качать синхронно (полубессознательный психотерапевтический прием). Несколько секунд мы буйно раскачивались, я думаю, в ритме моего сердца. Наконец он заговорил снова:

— Я уверен, что не ошибаюсь в «романтической» оценке мотивов бедняжки, — потому что способ убийства она выбрала тоже более чем романтический. Я вообще-то не поклонник старого кино, но мои искусствоведы упомянули в позднейшем докладе, что якобы подобное фигурировало в одной из популярных лент вашего времени — там красивая и наглая девушка приканчивает своего любовника страшенным тесаком во время акта любви…

— «Основной инстинкт»! — вырвалось у меня. Этот фильм и впрямь был очень популярен когда-то; я, правда, не очень любил его, так как главная героиня и внешне и повадками сильно напоминала мою первую жену Ольгу — и вдобавок по сюжету тоже была психологом, чего я с некоторых пор в женщинах не выношу.

— Во-во-во, точно, — оживился Кострецкий. — Итак, в день, намеченный заговорщиками для убийства тирана — а он, кстати, пришёлся на самое начало каникул, — она ухитрилась пронести на территорию здоровенный тесак, для резки хлеба, что ли. (На её счастье, в моду тогда опять вошли большие сумки). Никто её не проверял — она входила в ближний круг, чертовка. Ей даже меня удалось обвести вокруг пальца — случай уникальный. Что уж говорить о Саше. Но не о его организме. Ибо в тот вечер случилось кое-что странное. Они, как обычно, легли в постель — мерзавка успела заранее подложить нож под подушку, чтобы в нужный момент, когда президент потеряет контроль, выхватить его и нанести удар. Однако, к её досаде, нужный момент так и не наступил! Ибо её любовник (а он, как мне известно из достоверных источников, невероятно могуч в амурных делах!) внезапно ощутил досадную слабость! Проще говоря (я могу пошептаться с вами, как мужчина с мужчиной?), к каким бы изощрённейшим ухищрениям эта весьма опытная тварь не прибегала, плоть его оставалась досаднейше вялой и равнодушной!!!

Будь на его месте любой другой, ей, думаю, всё же удалось бы довести задуманное до конца, — ибо в подобных случаях почти все мы падаем духом и удручённо отворачиваемся к стенке, чтобы пережить унижение в гордом одиночестве. Я, к примеру, веду себя именно так, хе-хе. Но надо знать Александра Васильевича. Это человек абсолютно без комплексов в интимных делах. И то понятно — своё величие он доказал уже иным способом. Короче, он ничуть не расстроился, а, наоборот, начал резвиться и шутить с бедняжкой, — чем, как вы понимаете, сильно мешал ей привести страшный план в исполнение. Потом ему пришло в голову, что, раз свидание всё равно не удалось, стоит использовать сэкономленную энергию для работы — всякий уважающий себя тиран просто обязан оставить потомству обширный философский труд, и наш Лидер — не исключение, даром что читать его труды будут не потомки, а современники. Одним словом, он, недолго думая, вытащил девушку из нагретой постели и, невзирая на её жалобные протесты, заставил одеться, — после чего они вместе покинули спальню, которую он, человек аккуратный и по-своему стыдливый, запер за собою на ключ. Спустя час-другой кастелянша, у которой, как водится, есть дубликаты ко всем дверям, пришла сменить бельё, обнаружила под подушкой нож — и, естественно, задалась сакраментальным вопросом: «Что это такое?!» (Все мои люди соображают очень быстро). Дальнейшие события развивались мгновенно, и, я полагаю, не стоят связного рассказа. Но девушек я с тех пор подбираю Александру сам…

На этих словах Игорь расслабленно откинулся на спинку скамейки — и ещё несколько секунд загадочно молчал. В полутьме я мог видеть, как он удовлетворённо потирает руки, точно заново переживая торжество одержанной им когда-то маленькой победы.

Надо бы что-то сказать, но я не смел издать ни звука, не смел и шелохнуться, даром что меня всего трясло от волнения и страха. То, что он рассказал мне, носило, на мой взгляд, непозволительно интимный характер, — и я вновь и вновь спрашивал себя, по какому праву всё это выслушиваю. Вместе с тем проклятое естествоиспытательское (да, пожалуй, и не только!) любопытство разгоралось во мне всё сильнее, — и я с ужасом чувствовал, что ещё чуть-чуть, и буду совсем не способен ему противостоять. Видимо, Кострецкий своим звериным нюхом расчухал это, — ибо в следующий миг уже привычным жестом положил руку мне на запястье и, придвинувшись почти вплотную, сладко зашептал: