Синий олень. Трилогия (СИ)

Петр Эрнестович, почувствовав прилив усталости, на миг закрыл глаза и вздохнул.

– Успокойся, детка, не паникуй, все образуется. Главное сейчас, чтобы моя внучка родилась здоровенькой. Из Ленинграда я никогда не уеду, но в следующем году, может, съезжу к тебе в гости.

– Ты можешь читать лекции – тебя ведь много раз приглашали в Гарвард, – всхлипнув, она прижалась лбом к отцовскому плечу и немного успокоилась. – Как дядя Сережа?

– Мечется между Москвой и Ленинградом, неделю назад приезжал, потом уехал.

– Тете Халиде не стало лучше, она все еще в клинике?

– Состояние стабильное… пока, – вдаваться в подробности он не стал и перевел разговор на другую тему: – Кстати, Сережа утром звонил – сообщил, что в эту субботу Лиза выходит замуж за своего приятеля Толика.

Маша ахнула и прижала руки к груди, Женя от неожиданности дернулся и зло прищурился. Оба они одновременно воскликнули:

– Замуж?!

– Да, расписываются. Свадьбу, конечно, праздновать не будут, даже не говорили никому, что подали заявление, – Петр Эрнестович слегка приподнял брови. – А что тут такого? Мы с вашей мамой поженились, когда вокруг рвались снаряды, и каждую минуту гибли люди.

– Конечно, папа, – поддержал его Эрнест, – Лиза имеет полное право на счастье. Раз уж мы все здесь собрались, то нужно будет послать молодым коллективное поздравление от всей нашей семьи, что думаете, парни? – он весело посмотрел на сестру и брата.

– Да, наверное, – Маша вздохнула, – я рада за Лизу, могу представить, что она пережила! Так и не нашли тех негодяев?

– Пока нет, – отец угрюмо покачал головой, – но мы с Сережей рады, что Лиза с Тимуром начали понемногу приходить в себя. Когда все это случилось, а потом и Халида слегла, на них было страшно смотреть. Я хотел, чтобы Рустэмчик с Юркой остались со мной в Ленинграде, даже с одной знакомой договорился, что она мне с ними поможет, но Сережа ни в какую.

– Зачем это, папа? – неожиданно резко спросил молчавший до сих пор Женя. – Зачем тебе брать их сюда?

– Там сейчас все внимание сосредоточено на болезни Халиды, такая атмосфера травмирует детей. Ты же видел, какие они стали весной? Одно время вообще играть разучились – забьются куда‑нибудь в угол с книжкой или перед телевизором весь день сидят. За лето в лагере хоть немножко отошли.

– Я не про то, я вообще спрашиваю, зачем тебе нужны эти дети? Они нам никто.

– Что ты говоришь, Женя! – широко раскрыв глаза, ахнула Маша. – С ума сошел!

На какое‑то время воцарилась мертвая тишина, Петр Эрнестович, сузив глаза, пристально смотрел на сына.

– Как это никто? – медленно произнес он. – Рустэм и Юра – дети твоего родного дяди.

– Ты прекрасно знаешь, что они не его дети! – поднявшись, Женя с грохотом отшвырнул ногой стул. – Я вообще не понимаю – ведь дядя Сережа прописан в квартире тети Ады?

Петр Эрнестович изумленно посмотрел на сына и, почему‑то почувствовав себя виноватым, начал объяснять:

– Да, нам пришлось дядю Сережу отсюда выписать – если бы тетя Ада не успела его к себе прописать, после ее смерти квартира бы пропала. А так мы со временем сделаем родственный обмен, и квартира тети Ады останется тебе. Эрик медик, когда у него закончится стажировка, я оформлю его в свой институт и ему тоже сделаю квартиру. Мы с мамой и дядей Сережей так и планировали – у каждого из вас будет своя жилплощадь, потому что вы молодые, захотите жить отдельно, а мы уж будем доживать свой век здесь, и Сережа останется с нами. Позже бы я самому себе сделал квартиру через свой институт, и эта квартира отошла бы Маше, но теперь вот так получилось, что Маша американка, отрезанный ломоть.

– Папа, ну что ты говоришь! – Маша погладила отца по плечу. – Мне квартира не нужна, но какой же я отрезанный ломоть!

– Почему я должен отсюда уходить и оставлять эту квартиру дяде Сереже? – глаза Жени недобро сузились. – Я живу здесь и прописан здесь, а дядя Сережа прописан в той квартире – так пусть он и уходит. Почему он, когда вернулся со своей экспериментальной базы, поселился здесь да еще привез с собой свою жену и ее детей? Это мой дом, и я не хочу, чтобы мне мешали! Из‑за них и их проблем я постоянно отрываюсь от работы над диссертацией.

Наступила гробовая тишина, потом Эрик свистящим шепотом сказал брату:

– Заткнись, а то я сейчас сам тебя заткну!

Не ответив, Женя выскочил из комнаты. Маша заплакала, спрятав лицо в ладонях.

– Папа, что такое случилось с Женей? Он с ума сошел? Он никогда не был таким… таким злым.

Петр Эрнестович был бледен и выглядел сильно расстроенным.

– Возможно, я должен был поговорить с вами об этом раньше, – сказал он, – но нам с мамой всегда так хотелось, чтобы вы росли свободными от бытовых мелочей! Я не думал, что из‑за квартиры Женя так…

Маша начала всхлипывать, Эрнест торопливо произнес:

– Не огорчайся, папа, у Женьки иногда случаются заскоки, ты же знаешь. Помнишь, как он один раз при Тане отозвался о тете Наташе, после ее гибели? Мама тогда даже дала ему пощечину, а ведь она никогда прежде и пальцем не тронула никого из нас. Но потом Женька жутко мучился и жалел об этом, я знаю. Ну, находит на человека, что сделаешь?

Петр Эрнестович покачал головой и вздохнул.

– Ладно, не будем об этом. Что бы с вами ни случалось в жизни, мама всегда говорила мне: «Это наши дети, Петенька, ничего не попишешь». Женя – мой сын и ваш брат, чтобы он ни делал, как бы он себя ни вел.

– Машка, немедленно прекрати реветь! – строго проговорил Эрнест. – Папа, ты только не расстраивайся, я ему вправлю мозги – по‑братски, не волнуйся.

Однако Женя, взяв себя в руки, вернулся минут через десять.

– Я очень извиняюсь, – весело произнес он, садясь на свое место, – кажется, наговорил нехороших вещей, прошу прощения. Папа, прости, пожалуйста, я не хотел никого обидеть, но с этой диссертацией у меня иногда ум за разум заходит.

Выражение лица Петра Эрнестовича оставалось расстроенным.

– Нет, возможно, ты и прав, – ответил он, – это моя вина. В восемьдесят девятом, когда закрылась база, у Сережи был выбор – ему предлагали возглавить кафедру на биофаке МГУ, он мог остаться в Москве и обменять квартиру Ады на московскую. Это я настоял на том, чтобы они с Халидой приехали в Ленинград. И на том, чтобы мы жили все вместе. Я чувствовал себя безумно одиноко после смерти Златушки, а тут еще Эрнест собрался в Париж на стажировку, Маша постоянно где‑то носилась со своими гастролями, ты почти не бывал дома. Мне просто страшно стало остаться одному. Но я не подумал, что для тебя это создаст помехи – квартира у нас большая.

– Папа, тебе не нужно оправдываться, – нетерпеливо прервал его Женя, – я же сказал: я извиняюсь.

– Не прерывай меня, пожалуйста, я еще не все сказал, – лицо и взгляд отца внезапно стали жесткими, – так вот, хочу тебя успокоить: Халида сюда уже не вернется. Не хотел вам говорить, но врачи отводят ей еще от силы два‑три месяца жизни.

– Папа! – ахнув, Маша поднесла руки к горлу.

– Подожди, дочка, я должен все объяснить твоему брату. Дальше: Рустэмчик с Юркой останутся в Москве – на этом настаивает Лиза. Она теперь единственная женщина в их семье и полагает, что братьям с ней будет лучше, а Сережа при нынешних обстоятельствах не считает себя вправе идти против ее желания. Что он сам для себя решит, я пока не знаю, и он не знает – ему сейчас очень плохо. Всем нам сейчас плохо – гибель Дианы полностью разрушила нашу жизнь. Ты, Женя, и сам за это время стал другим, разве ты не замечаешь?

От слов отца Женю внезапно замутило, он побледнел, глаза его яростно сверкнули.