И звуки, и краски (СИ)

Поэтому и говорить лишнего не стоит. Можно про спорт. Кто как что пнул — это пожалуйста. Это поощряется, есть даже лотерея, можно «Дайду» выиграть.

Давит, давит тоска душу парня. Валятся из рук истребители и бомбы, выпадают из памяти схемы взрывателей. Спроси его, чего не хватает — не сумел бы ответить. Все дольше засиживается с ним психолог, подсовывает разные задачки: кого бы взял с собой, да на кого кто похож, кому бы что отдал, да кому бы чего пожелал… Некому! Не-ко-му! Один Беско. В целом мире один-одинешенек. Тысячи людей окружают его. Но разве же это люди? Охранники с рыбьими глазами, молчаливые, как рыбы, и такие же холодные. В каждом сне видит он тюрьму и Гойко Гона… Рассказывает ему о том, чего не успел досказать.

Есть еще где-то его деревня. Там — Ли. Но не пускают к ней ни на день, ни на час. Стоит только заикнуться, как немедля начинают подсовывать кого-нибудь. То горничная слишком долго постель стелет, и халатик у нее расстегнут. То вдруг у массажистки авария — застегни ей что-нибудь. А, то и вовсе по-простому… Иногда он сдается. Но это не приносит освобождения. Пожалуй, тоска становится еще сильней. Отводи потом глаза при встрече…

«Господи… чего хотят они все? — спрашивает себя порой Беско. — А я? Я-то чего хочу?» Какие-то самые простые желания способен отрефлексировать: хочется рассказать кому-нибудь о себе. Хочется услышать сочувствие. Хочется сделать что-нибудь вместе. Именно вместе с кем-то другим. Ему хочется любви.

Но как, как можно сделать все это, если ты не принадлежишь самому себе? Если время расписано до минут? И что не менее страшно — даже не говорят, что впереди! Ты — орудие, точнее — оружие в чужих руках. В последнее время — поездки на космодром. На земле, значит, все уничтожено, что только можно. Теперь полеты на баллисте сопровождаются испытательными программами: Беско должен увидеть космические объекты. Хватит ли у него способностей воздействовать на аппараты, несущиеся в пространстве с такой огромной скоростью? Беско пытается объяснить, что для него нет разницы в том, с какой скоростью движется объект, поскольку скорость, в конечном счете — это изменение расстояния, а ведь оно существенной роли не играет. Важно найти лишь объект в пространстве. Сложно лишь это…

Вспомнились ничего не понимающие желтые волчьи глаза аллес-дектора. — руководителя программы «сверхоружие». Как может скорость объекта не иметь значения? Вся наука об уничтожении основана на знании скорости объекта… Не понимает, но не мешает. Отдает приказ: разработать план. Три дня Беско никто не беспокоит. На четвертый появляется секретарь: «равный Лен…»

Как они забегали, когда Беско объявил, что он не хочет работать.

— Простите, равный Лен… к-как?

Он объясняет. Добавляет кое-что еще. Потом, подумав, еще добавляет. Этого уже хватило. Обер-дектор убежал.

Не трогают еще два дня.

Через два дня появляется Декко Дан. Несмотря на то, что он был всегда где-то рядом, он не стал ближе. Наоборот. Теперь Беско уже наверняка. знает, что функционер — один из таких. А может быть, даже и страшней. Потому что у всей этой огромной своры нежити давным-давно нет душ. Возможно, и не было никогда. Родились они — все эти Пойко Поны, Хаско Ханы, все эти дектора и Аллес-декторы, и ни у кого из них не было души никогда. А Денко Дан душу продал. От того он был страшнее всех.

Дан чувствовал это отчуждение и избегал встреч наедине.

Характерный свист и гуканье баллисты заставили Беско бросить корневище топань-древа, из которого он резал дракона. Собственно, и резать там было нечего, Танк, разворачиваясь, вывернул из земли уже готового. Всего-то и надо было — почистить, вставить правый глаз и приделать левую ногу… Лен быстро смел мусор, бросил ножик в тумбочку, снял с полки пачку солдатской порнографии и улегся на кровать в полевой форме и армейских башмаках. Сомнений относительно того, к кому прибыли гости на этот забытый богом полигон у него не было.

Проходя через садик генеральского дома Денко Дан не пренебрег ни одной из систем оповещения. Подал предупредительный сигнал у ворот, а у дверей даже подставил лицо телекамере. «Не кто-нибудь иной, а именно он — друг, товарищ и брат…»

Беско встретил «друга, товарища и брата», не встав с постели, лишь взглянул поверх обреза журнала на вошедшего.

Дан высыпал десяток дежурных слов, приветствия, сведения о погоде и о видах на урожай, о зверствах удоков на соседнем континенте, после чего подошел вплотную к Беско и показал на рубиновую бусинку «клопа», вшитого в лацкан своего косюма.

— Какая духота у тебя, — сказал он вслух. — А на Восточном океане… — Денко мечтательно прикрыл глаза. — Поднимайся, слетаем. Дело есть.

В баллисте молчали. Распластанный ускорением, Беско равнодушно смотрел как полуденное небо стало сначала синим, потом черным. Прорезались сначала робко, а потом во всю силу заполыхали звезды. Ему было видно лицо Дана, на котором меняющееся освещение вкупе с перегрузками устроили адский театр. Кольца поджимали хорошо, и Беско подремал десяток минут в невесомости. Сказывалась наработанная привычка.

На подлете к океану Дан придирчиво осматривал желто-белую кайму прибрежных вод в трубку цели: водил вдоль всего побережья, менял увеличение.

— Песок, что ли, выбирает? — подумал Беско.

Но Дан выбрал просто безлюдное место. Нашел, щелкнул задатчиком и закрылся обручем. На спуске лицо его, постаревшее за последнее время, было еще страшнее. Сползшую кожу лица освещали пляшущие языки пламени.

— Ну что, что тебе еще нужно? — Дан в отчаянии потряс руками.

Беско остановился и смотрел, как песок возле ноги выпирал вверх, осушаясь и меняя цвет.

— Ну скажи ты мне, неужели то, что у тебя есть — это хуже, чем тюрьма? Ну?

— Кому? — тихо спросил Лен. Это было его первое слово с момента встречи.

— Что? — не понял Денко Дан.

— Я говорю, — терпеливо разъяснял Беско, — кому лучше?

— Вот видишь, ты даже не понимаешь.

— А ты думаешь, что тебя можно понять?! Ты считаешь, что может найтись человек, который тебя поймет? — Беско посмотрел в глаза Дану, и тот смешался.

— Хорошо, я буду стараться тебя понять. Я очень буду стараться тебя понять. Все же должны где-то существовать глубины логики, с помощью которой можно доказать, что телей быть лучше, чем Хранителем.

— Ты знаешь, Дан… То, что ты сказал, для меня аксиома.

Ты помнишь, у кого-то из древних была формула: лучше быть униженным, чем унижать. Почему у тебя не вызывает вдохновения тысячелетняя формула мудрости, а?

— Это мудрость для скота. И придумана она загонщиком на скотобойне, чтобы скот лучше шел. Тут, как говорится, кем ты себя считаешь? Хочешь тем, хочешь этим.

— Слушай, посмотри на меня, вот так. И ответь: а нельзя ли так, чтобы без скота и скотобойни?

Денко Дан снисходительно и доброжелательно покивал головой: «Дорогой ты мой… У тебя, оказывается, комплекс. Можно назвать его комплексом вины у князя при восхождении из грязи в князи… Ты извини, что я тебе столь очевидные вещи втолковываю… Но люди от рождения неравны. Одни умны, другие глупы… Это не вызывает сомнения?.. Одни могут командовать, считать, управлять. Могут как ты вот… уничтожать на расстоянии танки…»

Беско горько усмехнулся.

— …а другие не могут. Я вот, не могу утопить вон тот катер, например. Ты, вероятно, смог бы. Но ты не запомнишь и десятка имен людей, если тебя стали бы с ними знакомить. А я могу… до полутысячи… Это пришло не сразу. Очень много сил отдавал тренировке. И не просто люди, еще и связи между ними! Отношения, характер, ценности и цели, вся сложнейшая комбинаторика… Эти люди продолжают во мне жить! Они вступают в различные взаимоотношения. Приходит время, и они делают то, что мне нужно. Я же рожден управлять!

— И что?

— Почему ты хочешь приравнять меня к ним?

— Да, я не собираюсь никого ни к кому приравнивать. Это не я, это вы все время кричите о равенстве. Я хочу лишь узнать, почему, если управлять, то управлять скотом?