Синий олень. Трилогия (СИ)

– А сейчас что, вы лучше живете? – устало спросил Анвар.

– Нет, но у нас есть доллары! Как накопим, весь мир купим! Америка твоя сама просить будет, чтобы мы туда приехали!

– Не пей больше, Аслан, – взмолилась Зара, – тебе завтра с утра Анвара в Тбилиси везти.

– Не учи меня, женщина! Хочу и пью!

– Пусть пьет, раз начал, я сама завтра отвезу брата, – вставая, тихо сказала матери Гюля.

– Прекратим этот разговор, папа, – тоже поднявшись, проговорил Анвар, которому невыносимо было видеть пьяного отца и смущение матери, – живите все так, как считаете лучше для себя. Завтра на рассвете я схожу на кладбище и уеду. Не тревожьтесь – никто от меня не услышит ни единого слова о ваших деньгах. Спокойной ночи.

Он вышел вслед за сестрой, а вдогонку ему неслись выкрики захмелевшего Аслана:

– Гордились – социализм строим! В партию я вступал – два года ждал очереди. А к чему пришли? Свобода! Но я не жалею, слава аллаху! С голоду не умираем! Заграницу поедем, Америка еще нас узнает!

Потом раздался испуганный возглас Зары, а вслед за ним послышался звон бьющегося хрусталя – это четвертый сын Рустэма Гаджиева в порыве возмущения взмахнул рукой и смел со стола всю посуду.

На кладбище приехали задолго до рассвета. Гюля оставила фары машины включенными, чтобы при их свете найти дорогу – могил теперь стало намного больше, и пришлось покружить прежде, чем они добрались до надгробия с портретом Тани. Сняв шапку, Анвар долго всматривался в фотографию жены – словно в тусклом мерцании фар хотел разглядеть нечто новое в чертах ее лица.

– Пора, Анвар, – Гюля тихо дотронулась до его плеча, – не успеешь к утреннему самолету.

– Прощай, Таня, – беззвучно прошептал он, – прощай единственная моя любовь.

Возвращаться в родительский дом они не стали – прямо с кладбища Гюля повезла брата в тбилисский аэропорт, уже целуя его перед посадкой, спохватилась.

– Чуть не забыла – передай тете Халиде письмо. Я знаю, что она очень волнуется о дедушке Рустэме, написала ей, что все в порядке.

Ленинград встретил его метелью. Пожилой таксист ворчал, ругая погоду, и явно намеревался поговорить, но Анвар, сделав вид, что дремлет, откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. Он и вправду заснул – очнулся лишь, когда машина мягко притормозила возле дома на Литовском проспекте.

Муромцевы были дома. Халида открыла дверь и с секунду смотрела на племянника широко открытыми глазами, а потом бросилась его обнимать.

– Анвар! Почему ты не предупредил? Тимур звонил, сказал, что ты только вчера улетел в Тбилиси, мы думали, что ты сейчас у родителей. Как в совхозе?

– Все здоровы, – он отвел глаза, – пришлось уехать пораньше.

Больше Халида спрашивать не стала. Сергей крепко прижал его к груди, Рустэмчик и Юрка застенчиво жались к стене, с интересом разглядывая гостя, Петр Эрнестович, сильно постаревший, долго тряс ему руку.

– Ну‑с, молодой человек, сейчас доложите нам, как там в Америке.

– Да уж, готовься, дорогой, – пошутил Сергей, – сейчас навалимся с расспросами.

Халида суетилась с угощением, из кухни уже тянуло вкусным запахом печеного. Забежав на минутку в столовую, где усадили гостя, она весело упрекнула мужа:

– Сережа, пусть он сначала отдохнет и поест, завтра будете его пытать. Ох, какая метель за окном, давно такой пурги не было.

…Три года назад за окном тоже мела метель – тогда, когда они с Таней после свадьбы приехали навестить старших Муромцевых. Злата Евгеньевна постелила им в бывшей спальне Таниных родителей, и они всю ночь напролет не сомкнули глаз. Занимались любовью, потом говорили, потом вновь начинали целовать друг друга. Она начинала – читала мысли и желания мужа еще до того, как он успевал поднять руку. Спрашивала: я доказала тебе, что вижу тебя насквозь, не боишься? Не хочешь сбежать? Ответ ей был не нужен, она его и так знала – Анвар не боялся. Но он отвечал, потому что люди должны говорить, а не общаться мыслями – на то они и люди. Шутил: какой смысл мне бежать, если это самое лучшее угадывание мыслей в моей жизни…

Теперь Тани не было на свете, и Анвар вдруг вспомнил, что у них в селе некоторые старики верили в существование призраков, а молодые над ними посмеивались. Мелькнула мысль – может быть, старики были не так уж неправы? Он чувствовал себя вконец измотанным – две ночи в самолетах, разговор с родителями, вьюга, – но, тем не менее, мягко улыбнулся Халиде и покачал головой.

– Завтра не получится, тетя Халида, хочу сегодня же уехать в Москву – ночным поездом.

Все тут же поскучнели. Сергей в недоумении развел руками.

– К чему такая спешка? Побыл бы несколько дней, в воскресенье Тимур с девочками приедут.

– Я решил, что так будет лучше – если удастся достать билет, то завтра или послезавтра улечу в Нью‑Йорк.

Странная горечь, прозвучавшая в его голосе, заставила хозяев прекратить расспросы и уговоры. Они переглянулись, и Халида ласково сказала:

– Конечно, делай, как нужно. Надеюсь, к ребятам ты в Москве заскочишь? А то ведь девочки тебя так и не повидали.

– Конечно, тетя Халида, обязательно к ним зайду. А сейчас я хочу отдать вам вот это, – он достал из сумки папку и протянул ее Сергею. – Тут рукопись книги вашей сестры.

На миг воцарилась такая тишина, что слышно было, как тикают старинные ходики на стене.

– Рукопись…Ады? Откуда? – от волнения Сергею не сразу удалось развязать тесемки. – Петя, да ты возьми, посмотри – это она!

– Не может быть! – руки Петра Эрнестовича задрожали. – Сколько же мы искали ее!

– Здесь подлинник на русском языке и четыре копии – Таня перепечатала. Немецкий вариант в переводе Ады Эрнестовны, который она готовила к изданию. Одну русскую копию я заберу себе, если вы не возражаете. А в этой тетрадке записки Тани она дописала это в ту ночь… В ту последнюю ночь, когда она была жива. Прочтите, это очень важно, Петр Эрнестович подтвердит.

– Подтвержу…что?

– Подтвердите, что это правда – вы ведь знали о ее необыкновенных способностях. Это касается разумных бактерий.

– Bacteria sapiens, – опустившись на стул, тихо проговорила Халида.

– Я не биолог, мне многое неясно. Таня хотела, чтобы именно вы изучили ее записи. А, вот еще тете Халиде записка от Гюли, чуть не забыл.

– Мама, пирог горит! – крикнул из кухни Рустэмчик.

Уложив в этот вечер детей пораньше, Халида присоединилась к изучавшим рукопись мужу и зятю. Они бы просидели всю ночь, но в одиннадцать Сергей спохватился – отобрал у брата бумаги, накапал ему капель.

– Петя, спать, остальное отложи на завтра.

Академик Муромцев покорно кивнул.

– Хорошо, Сережка, иду. Видишь, какой я послушный, но вы оба тоже давайте на боковую – завтра на работу.

Они мирно разошлись по своим комнатам, Халида, прислушавшись к шорохам и скрипу, доносившимся из комнаты деверя, уверенно констатировала:

– Сейчас лампу зажжет, в постели читать будет.

Сергей махнул рукой.

– Ладно, мы тоже не лыком шиты.

Около трех часов ночи, отложив копию рукописи и тетрадь Тани, Халида печально сказала мужу:

– В сущности, записки Тани только подтвердили нашу с тобой последнюю гипотезу: после Чернобыльской катастрофы bacteria sapiens, оказавшиеся в зоне бедствия, погибли, и их гибель уничтожила практически всю популяцию, поэтому наши анализы и не могли обнаружить их присутствия. Однако отдельные экземпляры выжили и дали жизнь новым поколениям, а эти новые агрессивны и опасны. Ты спишь, Сережа?

– Нет, – Сергей открыл глаза и устало посмотрел на жену, – я думаю о том, что будь Таня жива, мы могли бы точно узнать, как эволюционировали bacteria sapiens к настоящему моменту. Если бы я знал о ее телепатических способностях, если бы Петя и Злата вовремя сообщили мне… Почему они скрывали?