Утраченный свет

ом времени освободится не только от скопившегося дерьма, но и от Терминала.

Слишком просторные штанины заплетались вокруг тощих ног. Он так торопился, что чуть не упал. За его спиной заскрежетал засов. Послышалась музыка и низкий женский голос...

* * *

Он миновал заправочные колонки. Аромат бензина был слабым, едва ощутимым. Похоже, тут давно никто не заправлялся. Гораздо более сильным оказался запах гари, доносившийся со стороны выжженных полян. На бетоне перекатывались прилипшие к грязи частицы пепла.

Четыре кабины выстроились в ряд. Это были стандартные примитивные коробки со сварным каркасом из уголка и обшивкой из листового металла с общей крышей и отверстиями, прорезанными автогеном. Из них тоже давно выветрились все специфические запахи. Три двери из четырех были широко распахнуты.

Старик и сам не сумел бы объяснить, почему он не сунулся ни в одну из свободных кабин, хотя у него была веская причина спешить. Иногда его трусость проявлялась в виде довольно странных поступков. Он потратил пару лишних секунд на то, чтобы добраться до самой дальней, закрытой кабины, вставить палец в отверстие и дернуть дверь на себя. Та распахнулась с ржавым стоном.

Неужели он ожидал, что какой-нибудь придурок будет торчать здесь, заслышав шум приближающихся машин? Конечно, нет. Еще меньше он рассчитывал увидеть внутри кабины служащего мотеля. Точнее, БЫВШЕГО служащего.

* * *

Равиль Бортник не сказал "Привет!", "Добро пожаловать!" или "Надеюсь, вам у нас понравится!". Он даже не сказал "Проваливай отсюда, чертов педик!". Он не мог ничего сказать. В его легких уже начался процесс разложения, и оставшееся в них ничтожное количество воздуха было изрядно разбавлено продуктами гниения. Бортник был повешен на собственном ремне, который глубоко врезался в горло. Это обстоятельство до неузнаваемости изменило лицо трупа, превратив его в синий вздувшийся мешок.

Равиль не "висел", а "был повешен". Старик четко улавливал разницу, поскольку вначале увидел изуродованные босые ноги Бортника, и там, где тот шаркал подошвами по стенкам, дергаясь в петле, остались следы ободранной ржавчины. По вывалившемуся языку и открытым глазам мертвеца ползали мухи. Это сразу же напомнило старику Михраджана. Но Михраджан был жив, чего не скажешь о бедняге в сортире. Вдобавок ко всем имеющимся неприятностям к Бортнику уже подбирались муравьи, спускавшиеся по ремню с крыши сортира.

Старик не мог определить, сколько времени прошло с момента смерти. По правде говоря, он ни о чем таком и не подумал. Он даже сохранил прежний ритм дыхания. Невероятно, но он не издал ни звука и не побежал сломя голову обратно, под защиту клона и пистолетов. Вместо этого он быстро расстегнул брюки, деловито завернул за угол и облегчился с такой скоростью, словно страдал кровавым поносом. И только потом скорчился от нахлынувшего на него черного ужаса и долго не мог разогнуться.

Облик повешенного отпечатался в мозгу в таких подробностях, как будто перед глазами болталась фотография,