Z значит Захария (ЛП)

Я сняла с полки корзинку, налила в стакан молока из подвала (где всегда холодно, поэтому там хранятся молоко, яйца и масло), выпила и отправилась за зеленью. За приготовление завтрака возьмусь позже.

Было прохладно, но безветренно и приятно, не очень светло, хотя часы уже пробили семь. Солнце появится из-за восточной гряды не раньше восьми. Я шагала по дороге, миновала пруд и свернула налево через поле. Фаро составлял мне компанию — бегал и обнюхивал всё подряд. От влажной травы мои кроссовки быстро промокли, джинсы тоже, пришлось подвернуть их до колен. И всё равно я счастлива! Позади, в пруду, плеснула большая рыба — окунь, наверно; прыгнул и с шумом упал в воду. Так, нарву зелени, приготовлю завтрак и отправлюсь на рыбалку. Если повезёт, поймаю окуня, а то и двух, пойдут на ужин, с салатом. Заправку сделаю из растительного масла и уксуса; ещё пожарю пышки...

Я уже приближалась к дальнему краю поля, когда Фаро вдруг ни с того ни с сего сделал стойку: хвост торчком, лапа поднята, нос вперёд. Я изумилась. Неужели в долине до сих пор водятся перепёлки?! Не может быть; я никогда не слышала ни одной, а ведь их песенку ни с чем не спутаешь. Я осторожно прокралась вслед за собакой — и тут из зарослей высокой травы выскочил кролик! Дэвид, бывало, ругал Фаро за то, что тот делает стойку на кроликов, но я не настолько привередлива. Другой дичи всё равно нет, а кролики — штука вкусная. Так что я погладила пса и сказала: «Фаро, хорошая собачка!». Знаю — он наверняка был разочарован, что у меня не оказалось ружья.

Я нашла заросли кресс-салата и одуванчиков, а за ними, на опушке леса, рос лаконос — только-только пробился, молоденький, съедобный. За полчаса я набрала полную корзинку; при желании можно было и две. И тут случилось нечто чудесное. Мне показалось, будто от корзинки с травами исходит прекрасный тонкий запах. Этого просто не могло быть; поэтому я оглянулась вокруг, чтобы узнать, откуда взялся аромат. И увидела: в двадцати шагах, у кромки леса, стояла райская яблоня в полном цвету.

Это дерево было мне знакомо; иногда мы ели его плоды, а мама делала из них варенье. Запах у этих маленьких, твёрдых и довольно кислых яблочек был бесподобный. (У нас есть хорошие, вкусные яблоки — растут за амбаром.)

Но сегодня я впервые обратила внимание, как красиво это дерево, как великолепно оно пахнет. Наверно, это потому, что было совсем тихо, ни дуновения, и аромат висел облачком, ветер не уносил его прочь. И ещё потому, что свет дня ещё не разгорелся: в утренних сумерках тонкие ветви и белые изящные цветы, словно окутанные туманом, казались волшебными. Я подошла поближе и села прямо на росистую траву, не в силах отвести глаз. Если я когда-нибудь стану невестой, то букет, с которым я пойду на венчание, будет из яблоневого цвета. Значит, свадьба должна состояться в мае или в начале июня...

Эта мысль увлекла меня. В следующем июне мне исполнится семнадцать, а за всю свою жизнь я только один раз была на свидании, мне тогда было тринадцать. Мальчик по имени Ховард Питерсон пригласил меня на школьный бал. Мама отвезла меня — моя школа находилась в Огдентауне — и весь бал просидела с другими мамами тут же, в зале для танцев. Да и свиданием это можно было назвать только потому, что Ховард заплатил за оба билета — целых пятьдесят центов за каждый. У меня были и другие мальчики, но встречались мы только в школе или после уроков. Видите ли, большинство мальчиков из старшей школы жили в Огдентауне; на нас, приезжавших на занятия в школьном автобусе, смотрели как на чужаков: так, деревенщина неотёсанная — вот кем нас считали.

Поэтому замужество казалось мне чем-то не совсем реальным. И всё же, думала я, когда мистер Лумис выздоровеет, почему бы нам не пожениться? Скажем, через год? То есть, в следующем июне, может быть, даже в мой день рождения? Ну да, священника, конечно, взять неоткуда, но вся венчальная церемония записана в молитвеннике, а молитвенников у нас в доме несколько штук. Церемония должна быть обязательно, тут двух мнений быть не может; и она должна состояться в церкви, в определённый день, и чтобы были цветы... Идея показалась мне чрезвычайно привлекательной. Может быть, я даже надену мамино свадебное платье. Оно лежит в ящике её комода, аккуратно свёрнутое.

Но тут я спустилась с небес не землю: мистер Лумис ничем не показал, что его может заинтересовать подобная перспектива. Правда, ещё, конечно, слишком рано и он очень болен. Мы поговорим об этом, когда он окончательно поправится.

И я снова погрузилась в мечты: как всё здесь будет лет через десять, когда я ранним утром приду сюда собирать зелень с собственными детьми... Но при этой мысли я затосковала по маме, а ведь я всё время старалась этого не допускать. Необходимо было чем-то отвлечься, поэтому я встала, вынула из кармана складной нож и нарезала пучок цветущих яблоневых веток. Поставлю в комнате мистера Лумиса.

После этого я пошла домой. Солнце выглянуло над восточным склоном, но его почти сразу же заволокло облаками, и воздух оставался прохладным. Очень хорошо, потому что мне ещё предстояло засеять половину огорода, а поскольку момент для посева был уже довольно поздний, то чем погода прохладнее, тем лучше.

В доме царила тишина. Я поставила цветы в вазу, собранную зелень отнесла в подвал — она пойдёт на ужин. Пусть будет сюрприз. После этого приготовила завтрак: яйца, ветчина из банки, пышки... Я пожалела о плите, которая стоит в амбаре; перенести бы её в дом — вот тогда можно было бы испечь что-нибудь вкусное! Так, решено: завтра займусь плитой, может, удастся открутить болты.

Поставив завтрак и вазу с цветами на поднос, я постучалась в полуоткрытую дверь мистера Лумиса. Не получив ответа, толкнула дверь, заглянула внутрь и поняла, почему в доме так тихо. Мистера Лумиса в комнате не было.

Я разволновалась, очень сильно разволновалась. Как же глупо было с моей стороны бросать гостя одного, и это после его ужасного кошмара, который, к тому же, скорее всего был признаком начинающейся горячки! Бедный больной, может быть, бродит сейчас где-то, как лунатик. Может, он в доме? Я позвала, но никто не откликнулся. Я поставила поднос с завтраком поближе к печке, чтобы еда не остыла слишком быстро, и выбежала в переднюю дверь.

Уф, всё в порядке. Я сразу увидела мистера Лумиса — он сидел на большом круглом камне на той стороне дороги, неподалёку от Бёрден-крика. В руках он держал счётчик Гейгера — тот, что с наушником. Мистер Лумис неотрывно смотрел на бегущую мимо воду, направив взгляд выше по течению.

Я подошла к нему. Он заметил меня и сказал:

— Я думал, ты сбежала.

— С вами всё в порядке? — Моё беспокойство ещё не улеглось.

— Да, — ответил он. — Фактически, проснувшись, я почувствовал себя настолько хорошо, что решил пойти к воде, уточнить данные. Ведь может статься, что ты прочитала показания неправильно или прибор вышел из строя. Поэтому я взял с собой второй счётчик, вот этот.

Ох, как было бы хорошо, если бы я ошиблась! Ещё никогда в жизни я так сильно не хотела ошибиться.

Но увы. Мистер Лумис продолжал:

— Напрасные надежды. Ты прочитала правильно. Я получил не меньше трёхсот «эр», в этом сомневаться не приходится. — Наверно, он расстроился, не мог не расстроиться, но тон его был спокойным; похоже, он не испытывал страха.

Я проговорила:

— Как бы я хотела ошибиться...

— Собственно, ситуация не стала хуже, — сказал он. — Это была всего лишь надежда. Ну и поскольку тебя не было, я сел и начал размышлять об этой речке.

— И к чему в пришли?

— Факт — она радиоактивна. Но это ещё не значит, что её нельзя заставить работать на нас. Вон там, — он указал на место в трёхстах футах выше по течению, где массивные камни образовали что-то вроде маленького водопада, — естественная плотина. Кстати, похоже даже, что кто-то когда-то пытался приспособить её к делу.

— Это правда, — ответила я. — Отец говорил, что прадедушка построил там небольшую мельницу — молол муку. Мы думали, что камень, на котором вы сидите — тоже часть плотины, он такой обкатанный, такой гладкий...