Переселение, или По ту сторону дисплея

- А твой друг не предупреждал тебя, что у него могут возникнуть собственные  проблемы? – вслух спросил Артур Федорович. – Что ему, например, не хватит времени?.. Или еще что-нибудь?.. Не делал ли он каких оговорок?

- Никаких огово…Ой, – запнулся вдруг мальчуган. – Он ведь сказал…он мне написал….

    В следующий момент Славик сорвался с места, подхватил свой прислоненный к креслу портфель и драпанул прочь, крича на ходу:

- До свиданья! На сегодня мы уже позанимались!

     Вот тебе и первый, он же единственный пока, посетитель.

12

     В стоматологию «Белый коралл» то и дело звонили клиенты. Всем было что-нибудь надо: записаться, отписаться, переписаться – а скорей всего, просто потрепать координатору нервы. Во всяком случае, так казалось в последнее время Ирине. Она поставила себя на автомат, стараясь ни в чем внутренне не участвовать. Работала механически: бесстрастно бросала в трубку «да» и столь же бесстрастно записывала, отписывала, переписывала. Давала справки, выбивала чеки в оплату приема, готовила для врачей чай. А что касается нервов, так их у нее давно уже не осталось.

   Дома не происходило никаких сдвигов к лучшему. Тимка по-прежнему страдал, Павел часами не отрывал загадочно-внимательного взгляда от монитора. Сегодня он, кажется, даже не пошел на работу. Ирина стала подумывать, а не нуждается ли ее муж в помощи психиатра?

- Да?  – в очередной раз подняла она телефонную трубку.

- Попросите, пожалуйста, к телефону Ирину Лучинину... Ира, это ты? Это Света Стайкова.

- Света? – с недоумением повторила она.

   Что же, теперь соседка и на работу ей будет звонить? Мало достает дома…

- Ты не волнуйся, я только хочу спросить… Может быть, ты в курсе… – Светкин голос звучал со странной неуверенностью, она запиналась,  подбирая слова, и совсем не походила сейчас на саму себя, не знавшую обычно смущения. – В общем, тут Славик ищет твоего Тимку… Ты не в курсе, где бы он сейчас мог быть?

- Тимка?! – встрепенулась Ирина. – Он должен быть дома! Вы звонили в дверь?

- Никто не открывает. Тут такое дело… – снова запнулась Светка. – Ты только не волнуйся заранее…

- Что случилось?! – в голос закричала Ирина.

- Тимка послал Славику записку, что пойдет с ним к психологу, если будет жив. Так он написал.

- Тимка написал «если буду жив»? – не веря своим ушам, повторила Ирина.

- Да, он написал. И сейчас мы нигде не можем его найти. То есть он, конечно, объявится, – спохватилась Светка, – он обязательно найдется, это наверняка! Но я подумала, может быть, тебе надо знать…

- Еду, – бросила в трубку Ирина и сорвалась с места.

   Она бежала по клинике к выходу, задыхаясь от скорости и, главное, от раздирающих душу страхов. Неужели сложности с Павлом привели Тимку к попытке… страшно подумать, к какой, страшно назвать ее, даже  мысленно! А вдруг к удачной попытке?!  Тогда она, Ирина, убьет сперва Павла, а потом себя. Но еще раньше разнесет на мелкие куски Павлов любимый ящик, компьютер.

13

    В эту ночь Павлу не спалось: постель казалась душной и скомканной, рядом беспокойно вздрагивала жена – видимо, ее сновиденья были не из приятных. Сам он не помнил, что ему снилось. Наверное, что-то скучное, от чего человек среди ночи просыпается. Он потихоньку сполз с кровати, прошел на кухню и выпил там воды – нет, это было не то, что ему нужно. Отдернул занавеску, посмотрел на пустую улицу, бледно подсвеченную двумя далекими фонарями… нет, и не это. В сущности, Павел знал, чего ему не хватает: просто до сих пор заставлял себя придерживаться определенного распорядка и не входить в параллельную реальность по ночам. Но сейчас у него уже не было сил сдерживаться.

    Вскоре в большой комнате прозвучала мелодичная музыка, и на сигнальном блоке зажглись нежные зеленые огоньки. Как всегда, Павел не думал, какие кнопки нажать, какую программу выкрутить. Достаточно было того, что он захотел попасть в заэкранье – и, как обычно, сразу попал. Встретили его там восторженно: кураторы всегда встречали Павла с энтузиазмом, но сегодня к тому был дополнительный повод: сегодня он первый раз пришел ночью. С него сняли тяжелое пальто, измазанные глиной ботинки (он был в пижаме и босиком – грубая одежда и обувь соткались из привнесенных им в идеальный мир проблем и несовершенств). При этом кураторы совещались, как отпраздновать его первое ночное посещение. Спрашивали, что он хотел бы заказать: бал, оргию, африканский праздник с факелами, банкет, фуршет, рыцарский турнир или… Но он заказал себе просто порцию спокойного ночного отдыха, в тишине, в мягкой постели, и чтобы никто не мешал ему доспать то, чего не доспал в реальности.

     Вот теперь сны Павла были интересными. Он видел себя изобретателем нового стройматериала, вызвавшего бум в строительной экономике. Это изобретение вело к мировой известности, сулило неслыханную прибыль. Павел въявь переживал, как раскручивалась его слава: сперва проект затребовали в министерство, потом в правительство, а уж после на мировой экономический форум. Крупнейшие банкиры развитых стран стремились перекупить у него патент, одно за другим сыпались захватывающие дух предложения… И всю ночь Павла чествовали, хвалили, поздравляли, удивлялись ему и стелились перед ним травкой. А его прежним недоброжелателям не осталось ничего иного, как гореть на огне лютой зависти.

    К сожалению, утро настало не только на очередном банкете в его честь – оно разворачивалось и в его настоящей квартире. Из заэкранного мира, связь с которым он не догадался вовремя заблокировать, стали доходить обычные надоедливые сигналы: звон посуды, шелест жениного халата, всякие там «С добрым утром!» и «Какую кашу тебе, Тимка, сварить?» Но если бы все это было заблокировано, Павел наверняка пропустил бы время идти на работу, в свою контору…

    И вот тогда старший из кураторов заговорил. Это был вопрос, давно уже осевший у Павла в подсознании: на кой ему, собственно, сдалась эта самая контора? Чтобы зарабатывать деньги? А разве любое его желание не исполняется здесь бесплатно? Правда, у него есть семья, которую он сам когда-то завел: жена, сын. Кураторы поставили вопрос так, что ему надо забыть обо всех проблемах по ту сторону дисплея и переселиться к ним насовсем. Вот это уже было серьезно. Казалось бы, логически все складывалось к тому, чтобы принять предложение кураторов, но… Павел чувствовал, что его держат некие древние атавизмы. Три атавизма, не позволяющие развязаться с его предыдущей жизнью.

   Первым был опять-таки Тимка: уж слишком глубоко въелась в Павла за десять лет привычка дрожать над сыном. Вторым – женщина, Ирина. Понятно, она не могла выдержать конкуренции – такие ли ждали его на празднике жизни! – но ни с одной из встреченных на этом празднике он не пережил того, что пережил с ней. Когда-то они буквально ходили по пятам друг за дружкой: она во двор мусор выносить, а как идет обратно, он ей навстречу – соскучился.  Он задержится вечером на работе, а она уже ждет возле метро – вышла его встречать. И так повсюду, где только можно, они таскались вдвоем, а после втроем: сперва с коляской, потом с дитем посередке, ведомым с двух сторон за ручки. В это время Павлу бы и в голову не пришло, что он может куда-то переселиться – без них, от них, бывших тогда частью его самого.

    Но кроме этих двух глупостей, его удерживал еще третий, не менее дикий атавизм. Принято думать, что, когда детство проходит, люди перешагивают через него и идут дальше. На самом деле это не совсем так – каждый носит на дне души свернувшееся клубком собственное детство. В решающий момент жизни оно вдруг проснется, захлестнет человека и поведет куда захочет. Последним атавизмом Павла было пережитое им детство: пустыри, мальчишки, драгоценности в виде битых стекол и собачьих костей, полусдутый футбольный мяч… А как итог всего – серый могильный холмик, простой и невзрачный, несмотря на все прежние старания Павла развести там цветы. Мать как любила держаться в тени при жизни, так и потом не меняла своих привычек. Но в самой этой серости, скудости, умаленье была какая-то сила,  больше всего мешавшая Павлу порвать с унылой реальностью. Временами ему казалось, что сама мать в своем неизменном коричневом жакете стоит на последней черте, последней границе между обычной и компьютерной жизнью – встала и отталкивает его вытянутыми вперед руками. Павлу это не нравилось. Он стыдился перед кураторами: вдруг они могут угадывать человеческие мысли? Но они, похоже, не умели, потому что никогда не заговаривали с ним об этих видениях. А сам Павел не чувствовал внутренних сил решительно прогнать образ матери.