Буря

— Черт! Значит, дело в маме, да? — произнесла она, словно это был уже известный факт. — Мы ведь не замечали у папы никаких странностей. Для таких способностей нужен особый родитель.

— Или цистерна токсичных отходов, — добавил я.

Кортни захихикала и покачала головой:

— Что-то я в этом сомневаюсь.

Мы с Адамом, строя наши теории, пару раз говорили о генетике. Например, в тот момент, когда мне привиделась маленькая Кортни, стоящая в одиночестве возле зоопарка. Но мы так ни до чего и не додумались и, естественно, не сделали никаких выводов. Мы разработали отличный план, как украсть мои медицинские записи, но реализовать его так и не удалось, потому что я застрял в две тысячи седьмом году. И нас интересовала моя карта, а не моей матери.

Мы с Кортни совсем не знали ее. Она умерла от осложнений всего через несколько дней после родов. Отец не хотел говорить о ней, поэтому, когда мне исполнилось лет семь или восемь, я перестал спрашивать. Как можно мечтать о матери, когда у тебя ее никогда не было? Я ведь не знал, как это бывает по-другому.

Я остановился, и Кортни повернулась ко мне.

— Ты считаешь, дело в маме? — переспросил я.

Но даже если бы я захотел взглянуть на ее медицинскую карту, где ее найти? Мамы уже так давно нет в живых. Кроме того, подобные документы не так просто украсть.

Кортни пожала плечами и спросила:

— Может быть, именно поэтому доктор Мелвин постоянно сканирует наши головы?

Не знаю, отчего — из-за догадки Кортни или от нехватки сна и еды, но у меня внезапно закружилась голова, и я почувствовал себя хуже, чем несколько часов назад.

— Мне нужно присесть.

Она потащила меня за руку к скамейке.

— Ты такой бледный! С тобой все в порядке?

Капли пота выступили у меня на шее и стали стекать за воротник рубашки.

— Я просто… устал.

Я лег на скамейку, вытянулся и закрыл глаза. Кортни провела рукой по моему лбу, стирая холодный пот. Мне нужно вернуться в две тысячи седьмой год, пока я не потерял сознание или не случилось что-нибудь более серьезное, что потребует медицинского вмешательства. Это было бы забавно! Но где же, черт возьми, агент Фриман? Этот прыжок окажется бессмысленным, если я так и не увижу его.

Я открыл глаза и прикоснулся к щеке Кортни:

— Боюсь, мне не следует дольше здесь оставаться. Хорошо?

У нее в глазах стояли слезы:

— Я ведь не буду этого помнить, да? Когда ты вернешься в две тысячи седьмой год, я тут же обо всем забуду?

У меня свело горло, и, стараясь сдержать слезы, я выдавил из себя:

— Мне так не кажется.

Она кивнула:

— Как будто я видела сон наяву, да?

— Вот именно. Обычно так бывает, когда не хочешь смотреть в лицо реальному миру. — Я медленно поднялся на ноги, и она поддержала меня за талию.

— Кортни, я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, даже если никогда не признаюсь тебе в этом, — прошептала она.

Я почувствовал, что сделал шаг назад, хотя и не хотел этого. Только что сестра обнимала меня, и вдруг вместо тепла ее тела я ощутил холод.

Кортни была очень храброй и никогда не бросила бы истекающую кровью Холли одну. Моя сестра всегда поступала правильно. И если благородство чего-то стоит, то это я должен был умереть и лежать сейчас в земле, а не Кортни. Но из нас двоих, близнецов, я не только все еще жив, но и обладаю особыми способностями и могу путешествовать во времени.

В тот момент, когда свет вокруг меня уже почти померк, я увидел невысокого коренастого молодого человека приблизительно моего возраста, который приближался к Холли сзади, а за ним бежал мой отец. Я постарался запомнить его лицо и не отводил взгляд, пока это было возможно.

— Вот она! — услышал я крик этого парня.

— Не стреляйте! — взвизгнула Кортни, а потом они все исчезли. Или я исчез. И снова направился в свое чистилище.

Глава двенадцатая

Воскресенье, 9 сентября 2007 года,

21 час 20 минут

— Эй, с тобой все в порядке? — прокричал мне на ухо мужской голос.

— Он собирался убежать, не заплатив, а потом я увидела, что он отключился, — рассказывала официантка.

— Как долго он уже без сознания? — спросил еще кто-то.

— Около десяти минут, — ответила девушка.

Лучше не бывает! Теперь вход сюда мне заказан.

Открыв глаза, я уставился в потолок. Нужно было немедленно встать с пола. Это было нелегко, но с помощью менеджера кафе мне удалось подняться на ноги.

— Извините, у меня слегка закружилась голова… гм, видно, уровень сахара упал, — пробормотал я.

Менеджер загородил мне дорогу:

— Может быть, вызвать «скорую помощь» вместо полиции?

Полиция? Черт возьми!

Официантка держала в руке мой бумажник и снова топала ногой.

— Его кредитная карта не принята к оплате. Мне кажется, это подделка!

Ну и ну!

— У меня есть другая карта и немного наличных.

— Да, два доллара. И я проверила остальные карты. Ни одна не действительна, — заявила официантка.

Я заглянул ей за спину, рассчитывая увидеть свою учительницу испанского мисс Рамзи. Она бы выручила меня из этой переделки. Но за ее столиком уже сидела пожилая пара. Похоже, свидание оказалось коротким.

— Разрешите мне позвонить… отцу.

Но в кафе уже входил офицер полиции, за ним следовал еще один. Взяв мой бумажник из рук официантки, он достал из него водительское удостоверение:

— Выдано в две тысячи восьмом году? Интересно. А выглядит как настоящее. Профессиональная работа.

Это потому, что мои документы и в самом деле настоящие. А вот когда у меня закончились наличные?

Полицейский, державший мой бумажник, зло взглянул на меня и обратился к менеджеру:

— Мы забираем его. Без наркотиков тут вряд ли обошлось.

— Обычно так и бывает, — согласился тот, кивая головой.

— Судя по этому бумажнику, набитому фальшивыми документами, он наверняка сам принимает и распространяет их, — заметил полицейский.

Его усмешка вывела меня из себя, и я снова не удержался:

— Конечно, наркодилерам очень нужны поддельные документы, срок действия которых начинается только через год.

— Самонадеянный придурок, — пробормотал он себе под нос.

Я попытался уйти, но второй полицейский преградил мне дорогу, а тот, у которого был мой бумажник, схватил меня за руки и защелкнул на запястьях наручники. Я вскипел от гнева и попытался вывернуться.

«Не делай себе хуже, — мысленно произнес я. — И не пытайся прыгнуть в прошлое». В итоге я все равно вернулся бы сюда, а мое бессознательное состояние только подтвердило бы их версию о том, что я наркоман.

Все, кто был в это время в кафе, наблюдали за тем, как меня вывели за дверь и усадили в патрульную машину. Неужели это самое плохое, что могло со мной случиться?

Похоже, что нет. Ведь теперь мне придется звонить отцу и просить его внести за меня залог. А ведь он чуть не задушил меня в две тысячи третьем году. Вот это будет умора!

— Эй, Майер! Тут кое-кто хочет тебя видеть, — крикнул мне полицейский. Я протер глаза и сел. Похоже, я уснул прямо на скамье в камере. В моей тюремной камере, я ведь опасный преступник. Или безответственный путешественник во времени, не обеспечивший себя необходимыми документами, подлинность которых не вызывала бы сомнений.

Шаги, гулким эхом разносившиеся по коридору, становились все ближе, и на меня один за другим накатывали приступы тошноты. Я не знал, как отреагирую, когда снова увижу отца. Даже если не брать в расчет мои подозрения относительно его работы в ЦРУ и его попытку задушить меня, я бы все равно нервничал, если бы Кевин Майер — генеральный директор компании, собирался внести залог и освободить меня из тюрьмы. Особенно если это был не совсем я. Увидит ли он разницу?

— Если вы не возражаете, я бы хотела поговорить с мальчиком перед тем, как вы его отпустите, — раздался женский голос с противоположной стороны большого помещения.