Попутного ветра!

   — Что же мне теперь делать? — спросил я беспомощно. Хотелось реветь, но это было бессмысленно как-то.

   — Тот человек, которого ты подвез сегодня, таких вопросов не задает, — мягко сказал Адамант. — Если ты поверишь мне и пойдешь со мной, все будет хорошо.

   — Куда? — я вскинул голову, — Туда? Совсем?

   — Совсем.

   Он помедлил и сказал с расстановкой, отнюдь не пытаясь давить:

   — Только твое тело должно быть свободным от Пленки.

   — Если бы я мог, — пробормотал я.

   — Достаточно, что могу я. Но ты дашь согласие? — Он произнес это почти торжественно. Будто судья перед оглашением приговора.

   — Я могу спрашивать?

   Он ответил, мне показалось, весьма удивленно:

   — Конечно. — И добавил, уже с ехидцей: — Интересно, а что ж ты делаешь последние полчаса?

   — Что мне лучше выбрать?

   — Человек обладает свободой воли. Прости, Мики, решение ты должен принимать сам.

   Мне даже как-то легче стало.

   — Свободным, то есть… ее придется убить, и я умру?

   — Именно так.

   — То есть, сейчас нет ни одного трупа, а будут два? И на это я должен согласиться с великим удовольствием, да?

   — Два? Ты считаешь Пленку равным себе живым существом? — осведомился он. Я не сразу нашелся с ответом. Подумал и сбавил тон:

   — Раньше не считал, кажется… то есть живым — да, но частью себя, что ли… не знаю. А сейчас она другая, я чувствую…

   — Естественно. Сейчас именно она держит тебя в псевдоживом состоянии. Знаешь, что есть твоя Пленка? Существо иной природы, чем все, что окружает нас даже здесь. Жрецы Тара-Куино выдернули ее к нам, как рыбак выдергивает рыбу на берег… не из реки или озера, из океана. Глубокого и загадочного, Мики, таящего в себе иные, чуждые формы жизни…

   Я потрогал собственные руки, провел рукой по груди. Ничего… И во мне сидит это… нечто?

   — Сидит, — Адамант умел читать мысли? — На развалинах Тара-Куино ты нашел «куколку». Ты слышал про насекомых-наездников? Они откладывают яйца в живого носителя, дабы обеспечить им эдакий домик, а когда из яйца разовьется личинка, ей было бы чем питаться.

   Я попытался сглотнуть. Потом засмеялся… сюрреалистический пейзаж: черная дорога, снег, и двое сумасшедших, один из которых мертв, а другой — ангел…

   Дышать стало тяжело, и постарался растянуть ворот водолазки. Чувствовал — еще немного, и я кинусь прочь отсюда, бросив даже Ромашку. Бежать, только бы дальше от этого… от всего.

   — Стой.

   Будто крючком зацепил голос, дернул, остановил. А сам Адамант и не шелохнулся — знал, что мне бежать некуда.

   — Мы еще не закончили. Конечно, ты можешь вскочить на мотоцикл и умчаться, но мне придется торчать тут, пока не вернешься и не соблаговолишь дослушать.

   Я обернулся к нему. Тяжко оказалось смотреть в лицо.

   — Что тут заканчивать? Я все понимаю. Пленка пока заботится обо мне, а я должен ее убить. Твоими руками. Тогда я попаду в рай, или что-то в этом роде. Излагаю верно?

   — Приблизительно. — Он прислонился к дверному косяку, мне показалось — сейчас сигарету достанет. Но он просто глядел на снежинки. — Только объясни мне, пожалуйста, с чего ты злишься? Никто не заставлял тебя пулей носиться по трассе и врезаться в грузовики. Водитель, между прочим, лишь недавно вышел из больницы — подвело сердце.

   — Он вышел, но я-то нет!

   — Он виноват? — жестко спросил. Разве имел право меня отчитывать?

   — Нет… виноват я.

   — Ладно, — голос его стал много добрее. — Сейчас ты решать ничего не хочешь. А без твоего согласия я сделать ничего не могу — как-никак, свободная воля… Что ж, поработай на трассе. Ежели соизволишь, — он чуть наклонил голову, но выглядело это как полный сарказма поклон. — А дорогу пока для тебя придется открыть. Хм… знаешь такой стишок: «Между небом и землей поросенок вился, он нечаянно хвостом к небу прицепился»?

   — Не знаю… Я смогу вернуться домой?! — теперь я чувствовал, что точно сойду с ума. От радости. Или это истерика начинается? Вроде непохоже…

   — Побудь немного на трассе. А там… поймешь, — мне показалось, Адамант вздохнул.

   — Я смогу вернуться?!

   — Думаю, полсуток выдержишь там. Потом придется пережидать здесь. Только… надо оно тебе, Мики? Двойное существование?

   Слова его стали облачками и уплыли куда-то в светлую даль. То есть, Адаманта я вовсе не слушал. Полсуток… не каждый день, конечно. И все-таки жизнь. А в промежутках…

   — Что я должен делать?

   — Ничего. — Он разглядывал мой мотоцикл, стоя возле окошка. — Ничего не должен, особенно если желаешь таким образом заработать себе каникулы. Зверьки прекрасно обойдутся и без тебя.

   — Зверьки?

   — Ферильи. — Адамант сделал едва уловимое движение рукой, и трещина, делившая окошко надвое, исчезла. — Знаешь, почему я предложил тебе работу на трассе? Потому что ты — человек. А ферильи не разговаривают.

   Помню, как я впервые въезжал в Лаверту. Мне так и казалось — впервые, неважно, что каждый поворот знаком, каждый куст… Была почти ночь, горели красные огоньки возле карьера, далеко-далеко. Поворот, и можно ехать по прямой до самого дома… или, если подольше, к дому Натаниэля.

   Я только об одном думал — только б он никуда не делся. Пусть не один, это неважно, я только скажу «здравствуй» и уйду. Куда-нибудь, может, проболтаюсь по городу целую ночь. Надо знакомиться заново — с Лавертой и прочим…

   Он оказался дома, один.

   — Мики? — сказал неуверенно.

   Я стоял на пороге, разглядывая дверной косяк, но видел и Ная, хорошо видел.

   — А мы тебя уже мысленно похоронили… — протянул Натаниэль, впиваясь в меня расширенными зрачками.

   — Ну вот…

   Тут его будто прорвало:

   — Господи, Мики! Я уж… я не знал, что с тобой… — он сгреб меня в охапку, едва не опрокинув, все-таки выше был и сильнее, а в голосе плескалась такая сумасшедшая радость, какой ни разу не слышал. Не то что от него, вообще.

   Вот леший… а он и впрямь любит меня, мелькнула вялая радость. Ну почему узнаешь все некстати? Рысь, ленивое существо, смотрящее на жизнь через невидимые, плотно засиженные мухами очки, отнюдь не розовые — сейчас он съесть меня был готов. Он был счастлив. Вот, именно так — сколь мало все-таки нужно человеку для счастья…

   Мне было надо — немного.

   — Ладно, пусти, чудовище, — улыбнулся я через силу. — Дай мне попить чего-нибудь и выдели угол, и я стану тихим и незаметным.

   — Не надо, — попросил Рысь, все еще сияя незамутненным, воистину святым светом. — Будь… Мики, Господи, да хоть дом весь переверни…

   Я пристроился на привычном месте, и удивленно отметил — надо же, стоило разместиться в любимом кресле, и будто не было ничего — ни разделительной полосы, ни летящих навстречу фар, ни холода. Только краски стали ярче, звуки — отчетливей, чище… будто я находился внутри слаженно играющего органа, не только звук рождающего — цвета, запахи, ощущения. Это было приятно и немного пугало.

   Попробовал наливку ежевичную, прислушался к Пленке — нормально, а есть не хотел совсем.

   — Расскажи мне, как это было, — попросил я, ловя на себе удивленный взгляд Рыси. Еще бы… он и представить не мог, насколько я пребываю в неведении. И я попросил вновь:

   — Пожалуйста, всё.

   — «Скорую» вызвал водитель фуры. Ты слетел в кювет… Потом врачи говорили — разрыв печени, одну операцию тебе сделали в клинике, ты это знаешь. А потом, когда ты исчез…

   — Най!

   — Ладно, ладно… Вот чего никто не может понять — тебя ведь сочли мертвым, Мики. К приезду «скорой» ты уже не дышал.

   Он поморщился, и я прекрасно его понимал — как читал его мысли. Изувеченное тело у придорожного столба, серая кожа — хорошо, что Натаниэль воочию не видел этого. Мешок, молния… и все, человек окончательно отделен от мира ее металлическим росчерком.