Последний подвиг капитана Рождественского

Один из «розовых» поманил меня рукой, затянутой в силовую перчатку, вторая наводила на меня ствол. Едва я сделал шаг навстречу, как другой шуцман зашел мне за спину — чтобы заломать и надеть самозатягивающиеся наручники. Всё, спалился.

Еще секундой позже и всё, меня б упаковали. Но я, наверное, сильно расстроился оттого, что вляпался так бездарно. И словно оказался в прострации.

Время замедлилось, стало вязким, а фигуры врагов как будто утончились, я бы сказал, что они предстали в эскизном виде — кустом сосудов и нервных волокон. Я их словно опередил, зайдя в «преднастоящее», где они еще не полностью материализовались.

Пригибаясь и разворачиваясь, я ухватил направленный меня ствол штурмгевера и повел его вверх, а потом развернул на наваливающегося сзади «розового» — в этот момент грохнул выстрел. Тот тип, что сзади, полетел в заплесневевшие кусты. Как тряпка под порывом ветра.

— Ах ты, сука, кацап [14], — начал протяжно выводить передний «розовый», пытаясь освободить ствол штурмгевера и одновременно вытащить пистолет из кобуры. Слишком много захотел. Я, правой рукой удерживая ствол и направляя его вниз, левой ухватился за приклад и направил его вверх. Вращательное движение привело к тому, что «розовый» получил прикладом снизу — под шлем, ну и ослабил хватку. Потом поймал угощение еще раз — прямо в забрало, отчего стал сползать по бортику машины. А штурмгевер был уже в моих руках. Волна закачала меня и бросила вперед. Я перекатился через капот, туда, где стоял третий шуцман. Ногой успел отбросить наводимый на меня ствол, затем, уже падая с капота, саданул противнику локтем под кадык, в просвет растегнутого бронежилета, да еще приложил его кумполом к борту машины. И еще раз — на тебе, бандеровская тварь, за погибшую Галицкую Русь и за исчезнувший Питер. Чоповец сел, хрипя и погружаясь в собственные ощущения.

А я влетел в кабину форда и заставил старичка тряхнуть сединой, вернее ветхими лошадиными силами. Это была приятность, неприятность же заключалась в том, что мне быстро составили компанию. Уже через минуту по моему следу шел мощный бронированный агрегат «Дао» — наверное, на семьсот лошадей. А по тому, как он рассекал пространство, было ясно, что он имеет приоритетные права на трассе и компьтерно-искиновское управление.

Да, зря я, наверное, в Сашину колымагу полез. Может, бросить не медля нахрен, и автомашинку, и куртку чужую, да и тикать на своих двоих колесах? Впрочем, со своим тиканием я уже через пару секунд могу оказаться под широким колесом агрегата.

Я машинально сунул руку в карман, а там Сашина мобила лежит. Может, у него еще вторая трубка есть, тогда надо звякнуть ему, предупредить, чтобы домой не лез, а пробирался огородами к Буденному. Авось и он мне что-нибудь посоветует, все-таки Рождественский более тертый калач, чем я. Посмотрел в «контактах», а там номера второй сашиной мобилы нет. Зато имеется номерок Елены Дмитриевны. Вдруг она что-то прояснит, пока догоняющий «Дао» застрял на перекрестке. Ясно, что утопающий хватается за соломинку, но как-то не хочется совсем безвестно сгинуть.

Вообще у этой дамы голосок строгий, а сейчас по «трубе» и вовсе железным послышался.

— Давненько, Александр Антонович, вас не слышали.

— Я — не Александр, а Павел. У меня Сашин мобильник, как раз хотел у вас узнать, где может быть сам Саша?

— Что еще за Павел такой? Вы — вор, что ли? Спёрли мобильник и теперь развлекаетесь?

— Да вы разве не помните, вчера мы все собирались у Рождественского, песни пели, там еще Павел такой был…

— Был, да сплыл.

Тут мне подумалось, что у нее в руке еще одна трубка, по которой она набирает номер голубой полиции.

— Елена Дмитриевна, сделайте одолжение, не звоните в полицию. Ничего я не украл, может, вы мое имя забыли, я ж не бургомистр, да только Саша Рождественский — мой друг. Мы с ним в одну триста восемнадцатую школу вместе ходили, это которая на Будапештской улице.

— В триста восемнадцатую, значит… А я чуть действительно не позвонила в полицию. Вот, значит, как вы прикалываетесь. Только вы не конспиролог, а дебил, Рождественский. Чмур вы негодный.

Она в натуре принимает меня за Сашу. И если я сейчас буду настаивать на правильной идентификации, то дамочка бросит трубку. А «Дао» с перекрестка уже рванул за мной… Хорошо, поучаствую в розыгрыше.

— Елена Дмитриевна (по отечеству и на «ты», так кажется обращался к ней Саша), у меня сейчас на хвосте компания очень неприятных типов.

— Получается, всё-таки вляпались во что-то. Вы где?

— На углу Измайловского и улицы Первого Латышского легиона СС, тьфу ты, Первой Красноармейской, на втором ярусе.

— Поезжайте в сторону Загородного проспекта. Я заберу вас на углу Звенигородской, на первом ярусе; пандус сразу за Витебским вокзалом, не промахнитесь.

С Красноармейской я выскочил на Московский проспект, который теперь обозван Стокгольмским, и, взвизгнув лысой резиной, свернул в последний момент на Загородный. А «Дао», несмотря на свой компьютерный разум, не смог повторить маневр. В-общем, выиграл я пару минут. За Витебским вокзалом резко бросил машину вниз на пандус и «Дао» лихо просвистел мимо. Облажался искин. Вот и угол Звенигородской виден, пора. Я прижал Сашину машину к обочине, сунул штурмгевер под куртку, схватил велик и бросился наружу. Когда-то на этой улочке на каждом шагу были подворотни, а в подъезде Дома Писателей добрые люди регулярно опорожняли свои нагруженные мочевые пузыри, по-хакерски преодолевая кодовый замок и наглядно показывая литераторам, чего они стоят. Но сейчас первые этажи и весь нижний уровень — это сплошной монолит нанопластика, чтобы «партизанам» было некуда сунуться, лишь сияют объемные рекламы борделей — вот, пожалуйста, «все девушки — кандидаты и доктора наук ведущих ВУЗов бывшего Петербурга», кое-где посверкивают и фотонические графитти, напрысканные анархистами — «Бургомистр, подставь ротик — ссать охота». А половина старых домов вообще снесена и на их месте стоят офисные бронестекляшки со стойками робоконтроля у входа.

Блин, «Дао» сейчас будет здесь, вот он, развернувшись у Пяти Углов, уже заезжает с Загородного. Абзац? Не успел я испугаться, как возле меня «приземлился» джип и поднялась радужным крылом дверь.

— Садитесь, чего пялитесь? А велосипед больше не нужен.

Я юркнул в кабину и быстро набирающееся ускорение вжало меня в спинку кресла. На водительском месте была Елена Дмитриевна, только уже не шатенка, а блондинка с волосами, светящимися платиной благодаря дорогой фотонической краске. И это была не изрядно измученная жизнью женщина как вчера, а этакая садо-госпожа с подпружиненными задорными титьками и в черной «второй коже» на длинных ногах… А я ведь, сто пудов, видел Елену Дмитриевну и до встречи в приемной Ваджрасаттвы. Когда всё устаканится, надо будет снова у нее спросить: «где».

Эстакада внесла нас на скайвей, на четвертый ярус, где ездят владельцы только дорогих мощных тачек с робоводителем, желающие платить по желтобаксу за каждые полкилометра пути. Выше только облака — на них сияет реклама прокладок для транссексуалов, а облачная красотка, представляющая искусственных дамочек «Надуй себе сам», настойчиво зовет в сад наслаждений.

Машина двигалась по трассе «Норд-Зюйд», которая узкой лентой вилась среди небоскребов-дендроидов, смахивающих на кактусы и расположенных на месте того, что было когда-то «Московским районом», а теперь называется Парком имени короля Густава-Адольфа.

— Вот они, — я показал на экран заднего обзора. «Дао» висел у нас на хвосте метрах в ста и не собирался отставать. Нам оторваться от него в условиях, когда все движение находится под контролем дорожной кибероболочки, было нереально.

— И где вы нагрешили? — поинтересовалась Елена Дмитриевна. — Вон даже шрам не закрасили.

— Шрам?

Я схватился за щеку, в Сашиной квартире не догадался и в зеркальце посмотреться — в самом деле, рассечение есть и кровь запеклась. А получил его… в бреду или виртуале, где я прикончил Мокрецкого. То есть, не я. Или я? Получается, это был не совсем виртуал и уж точно не бред.