Сказки тетушки Магды (СИ)

Яблочное варенье – легкомысленная кокетка-девочка с кудряшками, живущая легко и беспечно, поющая песни не для кого-то – для себя, просто так, от полноты жизни и счастья. Светлые глаза, летящие юбки, легка на смех и на слезы, прозрачные дольки фруктов в сахарном сиропе, постоянная готовность улыбнуться, все беды летят мимо. Майская полночь и одуряющий запах сирени, растущая луна, выпускной бал и обещание чего-то хорошего – начало жизни, яблоки и груши дольками в тягучем и сладком отваре.

Смородиновое варенье – честный труженик с полной сумкой, который возвращается домой в час пик в переполненном транспорте. Не хватает звезд с неба и не мечтает о далеких странах, но исправно тянет свою лямку жизни. Предел желаний – выспаться и на озеро недалеко от города, предел роскоши – смородиновое варенье со своего огорода, предел счастья – здоровые дети и уютный дом, и кто сказал, что это плохо? Пожалеет чужого ребенка, ревущего на улице, потерявшегося, замурзанного и несчастного, не станет мусорить у подъезда, а после работы еще на родительское собрание в школу, и дочери нужны новые туфли. Доброе и честное смородиновое варенье, не обещающее больше того, что может дать, честно выкладывающееся изо всех своих невеликих силенок. «Такой, как все» - это про нас, мы варим варенье из черной смородины и живем так, как живется. Соль земли, народ, население. И хорошо, что оно есть, мы есть – не было бы нас, не было бы и варенья из смородины, сваренного в старом тазу, вкусного, доброго и простого.

Нижняя строчка – варенье из вишни, на которое свысока поглядывают более удачливые собратья. Варенье из вишни с косточками. Лакомство бедняков и стариков с грошовой пенсией, всех, кто выживает за счет садовых участков и тянет «от зарплаты до зарплаты». Если она есть, конечно, эта зарплата. «Лихие девяностые» - вот что слышится в словах «вишневое варенье», в его сладости чудится горечь тех черных, трудных зим, когда пустые полки и по три часа стоишь в очереди за молоком, а дома - не сделанная геометрия, стирка и младший брат, а мама на работе. И только бабушкины запасы чая, гречки в кладовке да засахарившееся вишневое варенье – а другого нету, сынок, все съели! – помогают дотянуть до весны. Оно остается до последнего, до безденежья, до копеек на трамвай, зажатых в уставшей ладони. Гордым словом «морс» называется вода, чуть подкрашенная вареньем из вишни; раз в неделю, в воскресенье – оладушки из остатков кефира, а на них – по три маленьких ягодки в тягучем сиропе. Выплевываешь косточки, морщишься – и мечтаешь о шоколадке и о Вовке из пятого подъезда. Мы выросли на вишневом варенье, найденном мамой в конце зимы где-то на полке в погребе.

Впрочем, летом не хочется думать о плохом и вспоминать зиму. Пережили, живы, выжили – и слава Богу. Летом будет солнце – оно-то бесплатно для всех. Будет воздух, будут закаты над рекой, ожидание перемен и запах свежескошенной травы. И тяжесть забот отступит, уйдет, растворится… в сладком сиропе, в запахе варенья, сваренного по бабушкиному рецепту в тазу, потемневшем от времени.

29.06.2015

Сказка про шоколад

Кто-то говорит: шоколад — это сладкое, кто-то говорит: шоколад — это роскошь. Ничего подобного, хотя правы и те, и другие. Шоколад — это силы. Шоколад — это жизнь.

То есть начинается все очень даже весело. Шоколад молочный — это детство. С изюмом, с начинкой, в батончиках, сколько ни дай — будет мало. Босоногое, коричневое, конопатое летнее счастье, аромат хвои и предвкушение праздника, зимние каникулы и апрельский полдень, и яркий, ослепительно счастливый май. Плитка съедается совершенно незаметно, ломается на куски и даже не запивается чаем, только последний кусочек растягивается на подольше, на «дай откусить», на «можно еще кусочек?». Молочный шоколад — простой, искренний и беззаботный, светлый и ясный, разный - но всегда один и тот же.

Стремительный вихрь юности — большая шоколадка с орехами. Горький, темный или молочный, неважно, орехи — вот главное, ради чего стоит заводить разговор. Да если еще не с дробленым орехом попадется тебе, а с цельным — все равно что первый поцелуй в гулком чужом подъезде. Вовремя сданная сессия, лето на байдарках, автостоп до Крыма, незнакомые люди в дороге, чай в закопченном котелке должен быть закусываем плиткой шоколада с орехами, все иное — кощунство. А еще он хорошо скрадывает томительное ожидание телефонного звонка, и даже если «не позвонил» превращается в «прощай», все равно — горечь расставания поможет пережить только сладость шоколада с орехами.

А потом приходит черед шоколада с гордым именем «кофе с молоком». И неважно, что кофе в нем, наверное, и нет совсем. Когда шестая за день чашка растворимого из пакетика уже обжигает горло; когда стол завален кучей никому не нужного, но такого срочного хлама; когда от табачного дыма кружится голова… где ты, спаситель мой, шоколад с запахом кофе? Сколько пустых оберток скапливается в ящике стола, в сумке, в карманах куртки; скоро тебя станет узнавать в лицо продавщица в киоске по пути с остановки, будет кивать приветливо и, не дожидаясь заказа, протягивать заветный прямоугольник в яркой упаковке. Зимнее темное утро, двойки по математике у мелких оболтусов, соседи сверху залили, урезанная премия — все можно пережить, если день начинается с дольки шоколада «кофе с молоком». Ее нужно ломать, как хлеб, кидать в рот одну полосу за другой, глотать наскоро, наслаждаясь запахом неблизкого отпуска.

А в отпуске обязательно будет чашка горького шоколада – горячего, приторно-терпкого, неторопливого, как время без будильника по утрам, спокойного, как море в августе, счастливого, как встреча после расставания длиною в год. Старые друзья, полосатые половики в летнем старом доме, велосипедные звонки на набережной, смех детей – вот что такое горячий шоколад… даже если он не из кафе в Вильнюсе или в Питере, а из кафетерия в подвале дома напротив.

Время катится, как ржавое колесо, подпрыгивает на поворотах, застревает на ухабах, летит петлей командировочных поездов, охает в середине жизни. И начинаешь ценить шоколад из тех, настоящих, элитных — горький, классический, недешевый. Принюхиваешься к дорогим сортам в магазине, бродишь вокруг полок, где, конечно, цена-то кусается, ну да раз в месяц, с зарплаты — можно… И уже не ешь его, как прежде, не глядя, на ходу, смакуешь каждый квадратик, каждую дольку, завернутую отдельно в серебряную бумагу. Редкое удовольствие, но запах и вкус его заставляет остановиться и выдохнуть. Не о вечном ли подумаешь, не о том ли, что казалось прежде ерундой и глупостью, когда пытаешься горечью шоколада перебить черный вкус потерь — тех, что прежде срока на десять лет, двадцать, сорок… Оглянешься на золотой купол храма, и незнакомо, тревожно заноет в груди слева. И когда вдруг придется вычеркнуть в записной книжке родные даты, заменяя их совсем другими датами, не горький ли шоколад гасит нездешний холод? Горек он, горек, как дни потерь, как неведомое прежде, настоящее одиночество.

А потом понимаешь: ты — следующий. Ушли те, кто был старше, кто казался незыблемым, как этот мир, и нет больше никого между тобой и вечностью. И начинаешь ценить презираемые прежде простые, «мещанские» радости. Солнечный луч, скользнувший по щеке утром; не так сильно, как вчера, болят колени; вечером вдруг заедет сын. Привезет продуктов, но не в деньгах ведь дело — он подарит тебе нечастую свою улыбку да сладости: пачку халвы к чаю, пакет карамели или заморскую пахлаву. Или шоколадку - ту, что из детства, молочную. Или горькую. Или с орехами.

Да и какая, в сущности, разница? Просто еще один день. Еще одни силы. Еще одна жизнь.

13.08.2016

Сказка про веру

Светало. Густой туман заливал долину до самых крыш; где-то далеко, в деревне пропел петух. Капли недавнего дождя падали с ветвей на мокрые монастырские крыши.