Атомный век (СИ)

***

В сам Харьков, над которым в медленном хороводе застыли чёрные тучи, уходящие в поднебесье, Берзалов не пошёл. Памятуя слова генерала Грибакина, обежал его западнее, пока странные тучи не остались в тылу. Мало ли что там, сказал он сам себе. Опять же «зелёная», то бишь «умная пыль». Что это такое? Никто не знает.

Трассу М-20 пересекли между Дементеевкой и Слатино, а потом, повинуясь голосу Спаса, повернули на юг, двигаясь не по основным дорогам, а вдоль лесопосадок, маскируясь длинными полосами радиоактивной пыли, которую поднимал ветер и засыпал бесплодные поля.

И ничего с ними не произошло. Никто на них не напал, никого они не обнаружили. Разве что гражданских, похожих то ли на «дубов», то ли на бродяг. А к вечеру того дня неожиданно нашли горючее в деревне Синичино. Хорошее было село – тихое, уютное, вдали от дорог и больших населенных пунктов. С одной стороны круто возвышался древний берёг, сложенный из белой глины, а с другой – сколько хватало глаз, простиралась равнина, древнее дно моря, заросшее сосновым лесом, через который протекала широкая и полноводная река – Северский Донец. В воздухе стоял запах чабреца. Даже радиация здесь была почти что в норме, хотя Харьков находился всего в пяти часах езды по прямой. Однако сказывались низина, холмы, леса и река. Если бы не зеленоватый цвет неба, можно было даже забыть о минувшей войне. Наверное, таким выглядел рай, когда в нём забыли о людях, подумал Берзалов.

– Хорошо… – сказал Русаков, спрыгивая на землю и изгибаясь, как лук.

Берзалов промолчал, ему было не до лирики. Кец с криком: «Ура!!!» бросился к реке. Сэр хватал его за запятки. Припёрся беззубый столетний дед с клюкой в руках:

– Дмитрием меня зовут. Вы чьи будете, хлопцы? – прошепелявил он, пристально глядя подслеповатыми глазами.

– Мы, дедушка, советские, – пошутил Сундуков, тоже спрыгивая на землю и с изумлением разглядывая крохотный рай.

– Неужто? – изумился дед Дмитрий.

– Они самые, – подтвердил Берзалов.

– Из самой Москвы?

– Из самой.

– Значит, стоит, родимая?

– Стоит… куда она денется, – соврал Берзалов, потому что скажи правду, дед ещё с расстройства возьмёт да окочурится.

– Это хорошо! – обрадовался дед Дмитрий и перекрестил ту часть света, где в его понимании была столица.

– Один вы здесь? – спросил Берзалов.

– Три семьи, одни старики. У нас-то глухомань, – наклонившись, вроде как по секрету, сообщил он с непонятным намеком.

– Да видим, видим, – сказал Берзалов. – А укрепрайон от вас далеко?

– Чавой? – спросил дед Дмитрий. – Не-е-е… у нас тихо, – и снова возгордился этим обстоятельством.

Должно быть, у них, действительно, здесь тихое место, решил Берзалов, местный рай на фоне атомного века.

– Я говорю, о Комолодуне что-нибудь слышали?

– Мы, милок, здесь, как в тридевятом царстве, – засмеялся дед Дмитрий, обнажая десна без единого зуба, – давно ничего: ни хорошего, ни плохого не слышим. Глухомань небесная.

– А на постой у вас встать можно? – Берзалов понял, что от деда большего не добьёшься.

– А чего ж нельзя?! – обрадовался дед Дмитрий. – Выбирай любой дом, все пустые, и живите, сколько хотите.

– На одну ночь, – сказал Берзалов.

– А хоть на сто лет! Пойду старуху обрадую – военные вернулись. Курицу зарежем… самогона достанем… Вечерком посидим… – пригрозил он.

Поглядел Русаков на деда Дмитрия, который поспешал по единственной улице деревни, как молодой, и ехидно бросил Берзалову:

– Где этот укрепрайон, лейтенант?.. А?.. Что мы ищем?..

Разумеется, Берзалов давно сообщил ему о приключениях генерала Грибакина в районе Харькова, но, похоже, капитан то ли не поверил, то ли не принял к сведению. Берзалов не стал спорить. Надоело ему спорить, потому что сколько можно спорить даже с самим собой. Он ещё не отошёл от утренней трагедии, и на душе у него было муторно. Надо было привести себя в порядок и собраться с мыслями. А мысли у него неизбежно возвращались в Буру и его последнему крику. Вот Берзалов и гадал, почему экипаж Гаврилова напал на них? Ответа не было, поэтому он и мучился, а вступать в пререкания с капитаном не хотел. Не тот случай. Кто и как уничтожил пять предыдущих разведок, тоже непонятно. Мало того, у Берзалова появилось ощущение, что все они погибли или по глупости, как вертолетчики, которые летали по одному и тому же маршруту до деревни Поныри, или попали в засады, которые, как известно, не имеют постоянной дислокации. Значит, что?.. – думал он. Значит, укрепрайон существует реально, контролирует область и периодически устраивает засады. Вот то единственное правдоподобное объяснение, происходящему. Но делиться с капитаном свои выводами посчитал преждевременным, потому что капитан был настроен скептически. Берзалов давно заметил у него эту чёрту характера. Похоже было, что пока капитан сам не убедится, не пощупает руками, верить кому-либо на слово не намеревался. Самое странное заключалось в том, что он также не поверил в лоферы, а теневые люди были для него всего лишь случайностью, игрой природы, а не паразитами, пришедшие следом за инвазивными захватчиками, как решили все. В общем, капитан раздражал Берзалова, как соринка в глазу.

Берзалов отдал команду Архипову занимать пустующие дома, готовить ужин и сварганить баню.

– А то грязные, как чёрти, – сказал он, глядя на чёрное лицо Архипова и Русакова, последний так и не сумел оттереться от праха теневых людей. Одежда тоже была чёрная, словно они записались в трубочисты.

Он взял мыло, полотенце, запасную форму и пошёл умыться. По берегу река заросла огромными, синевато-зелёными лопухами, а прямо под мостками плескались жёлтые лилии. Непуганые лягушки сытно плюхнулись в воду и даже не хотели плавать, а лежали в тине и с изумлением разглядывали Берзалова. Кец и Сэр бесились на косе.

Русаков не отставал и надоедал до тех пор, пока Берзалов не отмылся.

– Слушай, капитан, – сказал он, уловив наконец, что прёт от капитана, мягко говоря, беспокойством аж за километр, – сидел бы ты со своей Зинаидой. Чего с нами попёрся? Сам же напросился.

– Жаль мне тебя, – сказал мечтательно Русаков, поглядывая на чёрные тучи со стороны Харькова, где беззвучно сверкали молнии. – Один экипаж уже потерял, да и с Буром не всё ясно.

– В смысле?.. – спросил Берзалов каменным голосом.

– В смысле, Бур-то пропал странным образом. Свидетелей нет. Одни твои россказни, лейтенант. К тому же все знают, что ты к нему придирался по поводу и без повода.

Русаков, конечно, имел некоторое преимущество: он стоял на бугре, и достать Берзалов его сразу не мог.

– Вашу-у-у Машу-у-у!.. – выругался Берзалов. – Ты, капитан, – ответил он страшным голосом, – говори да не заговаривайся, а то не посмотрю, что ты вертолётчик, искупаю в реке.

Однако Русаков не испугался. Не из робкого десятка оказался он, хотя жизнь подвыпустила из него пар. А разбитые кулаки Берзалова и побелевшие шрамы на загорелом лице не наводили его на соответствующие размышления.

– А я тебя не боюсь, – храбро заявил он. – Ну, искупаешь ты меня, бланш поставишь, а дальше что?

– Вашу-у-у Машу-у-у!.. Да не буду я тебя бить, – ответил Берзалов, ныряя в реку, – нужен ты мне. Вашу-у-у Машу-у-у!..

Воды была холодной и бодрила. Голова сразу стала ясной. Берзалов два раза переплыл реку, а когда выбрался на берег, то обнаружил, что капитан никуда не делся, а переместился с бугра под дерево и считал лягушек в реке.

– Вашу-у-у Машу-у-у!.. – снова выругался Берзалов. – Ты бы морду помыл, – посоветовал он, – а то несёшь ахинею. Думаешь таким образом от трибунала отмазаться?

Изменился в лице капитан Русаков. Наступил ему Берзалов на больную мозоль.

– Ничего я не боюсь. Трибунал, так трибунал, – гордо вскинул седую голову Русаков. – Сомнения меня просто одолевают, – признался он минутой позже.

– Ладно… скажу я тебе… – объяснил ему Берзалов, чтобы только капитан отвязался, – сигнал от одного из экипажей пришёл как раз из этих мест.