Матриархия (СИ)

- Ну, вот же, - показал Вениамин лист блокнота. - Похоже не санскрит. Я бы даже сказал, что это он и есть, но в смеси с чем-то более северным, более древним.

- Это просто каракули, - усмехнулся я. Рифат чиркнул еще одной спичкой, а Риточка тоже стала заглядывать в блокнот.

- Нет, не каракули, - покачал головой Вениамин.

- Этот же символ у него на спине! - воскликнул Рифат. - Типа стигматов. Представляешь?

- Ой, - поморщился я, - да нет у меня никаких стигматов. Там просто, шрамы.

- Ты их не видел. Там тот же самый рисунок, что и здесь! Я ведь тебе говорил тогда, а ты тоже отмахивался.

- Ладно, допустим. Веня, ты можешь перевести?

- Нет. Но это связано с чистотой и разрушением... Санскрит чем-то напоминает нотный стан, не находите? Один символ можно расшифровать как целое предложение, фразу. В этом символе я вижу именно дух, но сказать конкретней не могу. Одно точно: это не каракули. Это какой-то древний язык.

Он пошуршал страницами в темноте. Когда тухла спичка, мне казалось, что погребок наш заполняется чернилами. И еще этот образ младенца перед глазами...

- Мы так и будем сидеть? - спросил Рифат. - Предлагаю попробовать еще раз.

- А зачем? - сказал я. - Здесь тишина и покой. Здесь относительно безопасно. На черта нам выходить на поверхность? Кроме того, разве ты не хотел уединения? Ну, в деревеньке жить, затворником? Вот и представь, что ты затворник.

- Иногда лучше жевать, чем говорить.

- Было б что - жевал.

- Ох, не давите на мозоль!

- Пап! А когда мы уже будем кушать? Никогда уже, да?

Меня стал разбирать смех. Рифат зажег очередную спичку, а Вениамин досмотрел и последний рисунок, с птицами. Резкие линии, острые крылья. Только теперь я понял, что это значит.

- А птиц он нарисовал позавчера, - сказал Рифат. - Это ж бомбардировщики.

- Похоже на то. А что еще сбылось из блокнота?

- Многоэтажка. Опять же, портрет королевы я написал еще ДО того, как началась вся эта катавасия. Накануне Импульса.

- Ну, немудрено. Художники и писатели имеют расширенный доступ к информационному полю земли. Это так, мои фантазии, не обращайте внимания.

- Но это работает, - пробормотал Рифат. - Прямо мистика. Нам нужно все-таки попробовать...

- Можно водички? Пап, мо-ожно мне водички, я хочу пииить.

- Вот, вот... «Достал»! Что бы вы делали без меня?

- Ну, ла-а-адно, беру свои слова назад. Ты молодец. Только дай подумать немного...

Прожужжала змейка. Потом - звуки свертываемой с горлышка пробки. Бульканье, глотки.

- Фу! Невкусная!

- Рит, не капризничай. Другой нет, все равно.

- Да она и впрямь гнилая. Вы не баламутьте бутылку, осадок не поднимайте.

После Рифат как-то успокоился что ли. Может, внял моим словам, а может и впрямь решил, что выбраться отсюда мы сможем, когда приспичит, а сейчас надо отдохнуть.

Стены сделались мягкими, как пластилин и меня стала засасывать влажная нега. Я провалился в почву, и, ощущая телом каждую пору, каждую трещинку земли, и полетел в темноте.

Поле, стопы утопают в земле, и что-то должен был вспомнить. Но как не ломал голову, ничего не получалось. В небе каркает воронье, а вот стог сена, и под ногами шелестят сухие колосья, а чуть дальше - зелено-рыжие, покачиваются на ветру.

В одном месте примяты, в другом нет, и меня туда тянет как магнитом.

Каждый шаг отдается болью в голове, ломит виски. Вороны насмешливо каркают, будто задирают издалека. Они не летят за мной и простуженное «ка-хр-р», с хрипотцой, несется в спину.

Ближе и ближе... Это круги на поле, как в фильмах про инопланетян. Точнее - круг. С завитками, точечками... Смотрел как-то передачу про это. Там сказали, что почти все круги дело рук человека.

Но бывают и исключения.

Начинают вибрировать зубы. Это уже случалось раньше, я помню. Они вывинчиваются из десен, и во рту становится солоно.

Сплевываю чем-то густым. Идти все труднее и труднее.

Из носу течет и сам воздух сопротивляется, как будто иду навстречу урагану, но никакого ветра и в помине нет. Просто... сложно сделать шаг. И еще один.

Провел ладонью по носу - кровь. Не знаю зачем, но мне нужно идти вперед. А каждая клеточка сопротивляется. В поле нет никого: ни палачей, ни женщин, ни голых мужчин. Сам я тоже одет, но ощущения такие, как будто за мной следят зрители невидимого стадиона, многоликая толпа.

На руке густая кровь, почти черная, и я размазываю ее по лицу, провожу по волосам...

Рот будто камешками забит, и я выплевываю зубы, а из носу продолжает идти кровь.

Гул, как из трансформаторной будки, наполняет голову, и я хочу повернуть назад, но уже не могу.

«Инопланетный» узор притягивает магнитом, и вот уже я в центре него. Сверху свет, призрачный, с синевой. Он пропитывает насквозь, и волосы выпадают уже пучками, а зубов не осталось: десны с гладкими, влажными дырками, и соленая горечь во рту, как будто наглотался жидкости из банки маслин.

Руки - ссохшиеся, как у кузнечика, или пришельца, полупрозрачные. Но я делаю шаг, и делаю второй, и боль пронзает тело. Третий шаг я доделываю, падая на четвереньки. Кожу обжигает искусственное пламя, боль, зарождается внутри меня и прорывается наружу, вместе с криком.

Меня тормошат настырные руки.

Вокруг темнота, никакого света. Рот все еще наполнен соленой гнилью, но зубы на месте. И меня передергивает от отвращения, и тошнота подступает к горлу.

- Рома, Рома! Все нормально, эй? - Чиркнула спичка и яркий огонек ослепил глаза. - Все нормально? - повторил Рифат. Он теперь был похож не на гнома, а на заросшего бородой гоблина. Страх скрутился кольцами где-то внизу живота, как змея.

- Все нормально, - прохрипел я. - Да... Кошмар приснился. Я кричал?

- Да, - кивнул Рифат.

- Ладно... Что там, с выходом? Не пробовали?

- Там видно свет, - сказал Рифат. - Но попробуй, подыми крышку. Тяжело. Интересно, дом целиком рухнул или что-то осталось?

Я встал и подхватил обломок лестницы. Нужно придумать что-то... Кошмар до сих пор бродит на задворках сознания, хочется чем-то занять мысли, чтоб не думать о нем.

Крышку не поднимешь, как будто многотонная плита, но из щели тянет свежим воздухом. Света я никакого не вижу. Наверное, уже наступила ночь.

В желудке у меня бурчит, но голод как будто затаился. Завтра утром он накинется на стенки желудка, и будет рвать их остроотточенными когтями.

Но вот запах тормошит голод, и мне становится не по себе. Как сильно организм отощал, если у него вызывает аппетит ЭТОТ запах.

- Ну и что там?

- Пахнет, - ответил я. - Горелым мясом.

И тут же слюна собралась во рту.

Глава 19

- Добрый вечер, - микрофон противно заскрипел и многие закрыли уши ладонями. Кто-то хмыкнул, полушутливые «здоров» и «как сам?» в ответ. Смешки, смешки.

Без гитары Айзек чувствовал себя на сцене не в своей тарелке. Что говорить? Он подготовил речь, но... это же не концерт. Это что-то вроде собрания, на котором

(решается твоя судьба и лучше бы тебе собраться с мыслями)

- Сегодня, как вы поняли, играть мы не будем. Сегодня мы обсудим организационные вопросы, все то, что касается вашего будущего.

Посмеиваются. Шум, гомон. Все громче и громче, как будто он, Айзек - новый учитель, а вся эта шушара, грязный, вонючий сброд - школьники.

- Попрошу тишины. ИЛИ ОБЯЗАТЕЛЬНО НАДО ОРАТЬ?

Поблескивающие пуговицы глаз. Некоторые смотрят с откровенным презрением, другие - со злобой.

- А ты и без гитары отлично поешь, - усмехнулся кто-то. Айзек решил, что это Устрица.

- Это касается вашего будущего. Изначально наш план состоял в том, чтобы уничтожить как можно больше женщин, и когда они наступали, и когда... ну, вы все знаете про эти шествия, про «сонные поляны».

- Знаем! Давай быстрее лупи.

Айзека передернуло. Он заставил себя говорить все тем же звучным, проникновенным голосом.