Атомный век (СИ)

– Почём я знаю… – гордо ответил Ёрхов.

Ясно было, что он воспрянул духом и готов упрямиться, хоть режь его. Гордый пацан, понял Берзалов. Ну да ладно.

– Мы и сами узнаем, – сказал он. – Архипов и Сундуков, за мной!

– А мне что делать? – всполошился капитан Русаков.

– А ты, капитан, давай тихонько обойди составы и найди соляру. Связь по результату.

– Есть, по результату, – согласился Русаков.

– И особенно не светись. Тихонечко, тихонечко, мало ли что… – и Берзалов ловко, как мячик, соскочил с брони.

***

Капитан Русаков совершил роковую ошибку. Поверив доводам старшего сержанта Гучи по кличке Болгарин и, не ведая всех прежних «достижений» рядового Бура, кроме его последнего залёта, велел его развязать и даже вверил ему боевое оружие, чего Берзалов ни за что не сделал бы, не потому что он был жёстче или прагматичнее, а потому что слишком хорошо знал Бура. Кроме всего прочего, Русаков считал, что старший лейтенант Берзалов слишком негуманно наказал рядового Бура. Связывать бойца, по мнению капитана Русакова, можно было только в том случае, если он предал родину и ему грозит трибунал. О себе любимом Русаков уже как бы и забыл, да и трибунал далеко и, вообще, он не про него, а про какого-то совершенно другого Русакова, который, быть может, ещё и не народился на свет.

Основным доводом Гучи было то, что «элементарно не хватает людей». Он так и сказал «элементарно». Любил Андрей Гуча ввернуть «умное» словечко. У него даже была мечта, которой он ни с кем, кроме Бура, естественно, не делился, иначе бы засмеяли – даже его, большого Гучу, потому что люди вокруг больше привыкли воевать, чем марать бумагу. Дело заключалось в том, что Гуча хотел стать военным корреспондентом и тайком вёл дневник глубокой разведки, чтобы потом отнести его в бригадную газету и разом прославиться. Вот бы его похвалили и даже, возможно, взяли бы в штат. Тогда я покажу старшему лейтенанту большую дулю и напьюсь так, чтобы на душе полегчало, мечтал Гуча, справедливо полагая, что сокровенные фантазии рано или поздно сбываются.

Естественно, что он читал Буру свои заметки и через каждую строчку пытливо спрашивал: «Ну как?..» На что Бур, будучи человеком внутренних переживаний и твердых убеждений, сообщал своё мнение:

– Я бы не давал слабину в отношениях между капитаном и красавицей Зинаидой, пусть они друг-друга поцарапают!

– Но этого же не было?! – удивлялся Гуча, протестуя в глубине души против искажения действительности.

– Ну и что? Подумаешь? Зато колоритно! Ага?

– И то правда, – неохотно соглашался Гуча, что-то черкая в своём блокноте. – Молодец, братишка! Хотя мама не одобрила бы.

Недаром его за глаза называли Щелкопёром, любил он это дело, хлебом не корми, дай бумагу и карандаш.

– А ещё… – между делом советовал Бур. – У тебя накала не хватает, именно там, где я с кабаном борюсь. Напиши, что старший лейтенант сдрейфил. Так и напиши. Мол, в овраг от страха сиганул и в грязи вымазался с ног до головы, а я, после того, как расправился с кабаном, вытащил его за шкирку, можно сказать, жизнь спас. И напиши, что он просил рядового Бура об этом случае никому не рассказывать и что потому и мстил этому же рядовому за своё унижение, но фамилию рядового не называй.

– Почему?

– Слава, она героя сама найдёт, – с чувством произносил Бур.

– А что, и напишу, – соглашался Гуча, которому особенно нравилось последнее замечание друга. – Меня летеха, между прочим, грозился на губу посадить, на селёдку и воду, – пожаловался он, хотя жаловаться ему, такому крупному и сильному, было не к лицу.

– Так и напиши, что ты родине служишь не за живот, а за совесть, и что всякие лейтенанты тебе не указ.

– Как-как?.. – поспешно переспрашивал Гуча, боясь потерять нить рассуждений.

– Не за живот, а за совесть, – важно отвечал Бур, надувая щёки.

– А ещё как?..

– Не указ…

– О-о-о… правильно, – любовался своими каракулями Гуча. – Молодец, братишка.

– А главное, дави на то, что ты и есть главный герой, что без тебя глубокая разведка не вышла бы, ну и без меня тоже, – скромно добавлял Бур, снова надувая щёки.

– Ага… – соглашался Гуча, склоняясь над блокнотом. – А такой материал возьмут? – сомневался он, глядя в честные-честные глаза Бура.

– Конечно, возьмут. Даже с руками и ногами оторвут, – высказывался Бур, не испытывая ни капли сомнения.

– Лучше бы, конечно, чтобы руки и ноги при мне остались, – ворчал Гуча, улетая в своих мечтах в заоблачные дали, в которых он себя видел главным редактором большой и важной газеты, разъезжающим по степям и весям на новеньком бронированном «тигре» под охраной трёх танков типа Т-95 или Т-105. Тут тебе и шатёр, и шашлычки с холодной водочкой, а ещё пара-тройка самых красивых телефонисток из штаба. Ну и диван, конечно, дорогой, раскладной, кожаный, на котором можно было драть этих самых телефонисток. Чем не жизнь?

На что Бур презрительно говорил:

– Не бзди! Ты ещё Комолодуна не видел. Ага.

Гуча, который давно мучился «жаждой», имел на Бура большие планы, хотя бы из тех соображений, что одного его не отпустили бы. Да и пить в одиночестве он хоть и умел, но не любил по причине отсутствия собеседника. Когда капитан Русаков отвёл бронетранспортёр подальше от железнодорожного депо и приказал всем, кроме Филатова, Колюшки Рябцева и Сэма искать соляру, Гуча развил бурную деятельность и вызвался обследовать самую дальнюю ветку, естественно, в компании с Буром.

– Чтобы сразу охватить коммуникации, – важно сказал Гуча и постарался придать лицу глубокомысленное выражение, чтобы усыпить бдительность капитана Русакова.

– Действуйте! – одобрил его инициативу Русаков, который не привык к залётчикам из мотопехоты.

Разумеется, он даже не подозревал, что Берзалов в подобной ситуации, зная пристрастия Гучи, ни за что не отпустил бы его в самостоятельную вылазку да ещё и в компании с Буром.

Гуча и Бур дружили. Об этом мало кто знал. Хитрыми они были и дружбу свою не афишировали. Да и что, казалось, может связывать могучего Гучу и ворчуна Бура? Но причина, тем не менее, была. Родом они были из одного города – Донецка, оба жили на одной улице, ходили в одну школу и до войны общались на почве компьютеров, девушек и клуба фантастов, который посещали сызмальства, потому что родители хотели, чтобы их сыновья росли умными и начитанными, а не гопотой, нюхающей клей и дурман. Они когда-то даже были одного роста, но Гуча в физическом смысле, казалось, рос всю свою жизнь, а Бур перестал – в шестом классе.

Вот Гуча и пошёл, верный своему внутреннему компасу, вовсе не туда, куда направил его капитан Русаков. Нет, вначале, разумеется, он сделал вид, что двинул вдоль путей, в сторону леса, даже туда, где пути делали плавный поворот. А потом, когда бронетранспортёр пропал за вагонами, резко свернул в пыльную траву и припустил, как гончая, идущая по следу.

– Куда мы? – забеспокоился Бур, когда они очутились в черте города. – Что ты задумал?

– Спокойно, – отозвался Гуча, выходя в аккурат к ближайшему гастроному.

– А капитан?.. – забеспокоился Бур. – А старший лейтенант?.. ага…

– А они пусть соляру ищут, – цинично ответил Гуча.

– А мы что делаем?

– А мы скажем, что не нашли, – захихикал могучий Гуча. – Хотя мама не одобрила бы.

– Но это же?.. – напомнил Бур, катясь за другом, как огромный мячик, и при этом тяжело отдуваясь.

– Да ну их всех на фиг, – веско и со вкусом произнёс Гуча, и этим железным аргументом разом решил мучивший обоих вопрос: «А что будет, если?..» – А то, понимаешь, Ивашка Архипов за всё время капли не дал глотнуть, – пожаловался Гуча. – А у самого целая канистра, а я уже устал без наркоза, понимаешь?

На самом деле, у старшего сержанта Архипова была точно такая же фляжка, как и у Берзалова. И считалась эта фляжка НЗ.

– Понимаю, – ответил Бур, абсолютно не думая о последствиях их залёта, хотя в глубине души тоже мечтал насолить так, чтобы старшему лейтенанту запомнилось надолго, если не на всю оставшуюся жизнь.