Атомный век (СИ)

– Ну, туда ей и дорога, – согласился Берзалов. Ему тоже было жаль вертолётчиков, которые ценой своих жизней, быть может, спасли и его тоже. А то бы добралась эта самая последняя подлодка до места назначения и расстреляла всю южную Россию вплоть до Новосибирска. – Рябцев! – снова крикнул Берзалов, с раздражением оглядываясь на борт номер один, где должен был сидеть этот криворотый Рябцев.

– А что с ними делать? – спросил Гаврилов.

– Допросим и отпустим. Мы уже самое важное узнали. Они такие вшивые, что потом дезинфекцию надо будет проводить. Да и не знают они ничего толком, видишь, всё на бога кивают.

Пора было уходить. Берзалов чувствовал, что времени у них сталось в гулькин нос, что вот-вот что-то случится, однако, именно в этот момент Жуков сообщил:

– Они ещё о каком-то Комолодуне базлают, вроде как нас предупредить хотят.

Реакция Берзалова была мгновенной. Он уже, правда, и сам уловил знакомое слово, да не верил своим ушам. Действительно, манкурты, то бишь американцы, то и дело с испугом поглядывали в сторону моста, где, должно быть, и находился это самый таинственный Комолодун, которому поклонялся Бур.

– Ну-ка спроси у них, – потребовал Берзалов на повышенных нотах и даже на какое-то мгновение забыл о том, что искал Рябцева и что надо срочно делать ноги, – спроси, что они знают о Комолодуне?

Жуков спросил, и с минуту его засыпали бойкими ответами. У Берзалова даже сложилось впечатление, что американцы рады-радёшеньки услужить любым путём. Боятся, что расстреляем, сообразил он. Напакостили, а теперь дрожат.

– Стоп-стоп-стоп! – возмутился Жуков. – По одному! Вот ты говори! – и ткнул пальцем на того манкурта, который был в галошах на босу ногу и так красноречиво изъяснялся, подпрыгивая, что с него хлопьями сыпались гниды.

– Не врёт? – усомнился Гаврилов.

При всей своей выдержке он не приближался к пленным, брезговал, демонстративно воротя нос в сторону.

– Да нет, вроде, – ответил Жуков, физиономия которого становилась все тревожнее по мере того, как говорил пленный.

Берзалов понял, что они вляпались. Вернее, вначале вляпались американцы, а потом мы, понял он. Не знаю, во что, но вляпались конкретно. Одна дорожка. Берзалов посмотрел на Гаврилова. Лицо у него, как обычно, кроме сосредоточенности, ничего не выражало. Зато капитан Русаков, похоже, всё понял и даже, наверное, пожалел, что не остался на хуторе с красавицей Зинаидой. Рядовой Жуков если что-то и сообразил, то ему не полагалось иметь собственного мнения.

– Ну что он говорит? – потребовал Берзалов у Жукова.

– Говорит странные вещи…

– Ну-у-у?!

– Говорит, что их разбили не русские, а какие-то живые механизмы…

– Вашу-у-у Машу-у-у!.. – выругался Берзалов. – Так я и знал! Пусть дальше рассказывает!

Старший прапорщик Гаврилов вопросительно уставился на Берзалова, мол, что ты мне ещё сообщить не успел? Чего я ещё не знаю? И похоже, выдержка впервые изменила ему, потому что он в волнении перекладывал сигарету из одного угла губ – в другой. Разве только не повторял свою любимую присказку: «Дурилка я картонная!»

– Дальше… за Харьковом… укрепрайон… – сказал Жуков таким тоном, словно только что познал всю запредельность теории Эйнштейна и от этого чуть не сдвинулся по фазе.

А потом Берзалов услышал такое, отчего у него волосы под шлемом встали дыбом.

– Говорят, что это какие-то… там… как? – переспросил он у бойкого манкурта в галошах. – Говорят, что какие-то инвазивные захватчики... – постным тоном добавил он, ничего не понимая.

– Какие?.. – переспросил Гаврилов так, словно сказанное Жуковым превышало весь его жизненный опыт.

– Инвазивные… – ответил Жуков и испугался, что неправильно перевёл.

Он переспросил манкуртов несколько раз.

– Инвазивные… – упавшим голосом повторил он.

– Любят американцы всякие заумные названия придумывать, – сказал Русаков так бодро, словно не понял смысла. – А инвазивные захватчики…

– Да знаю я! – оборвал его Берзалов. – Вашу-у-у Машу-у-у!.. – всё-таки выругался он. – Нам только этого ещё не хватало!

Едва избавились от одной напасти, как вляпались в другую. Воистину атомный век не изменился, передышек не даёт.

– Это что получается?.. – озадаченно спросил Гаврилов и воззрился на Берзалова с величайшим вопросом, – товарищ старший лейтенант, выходит?..

– Ну да, – огорчению Берзалов не было предела, в душе он надеялся, что приметы ни о чём плохом не говорят. – Выходит, что все эти признаки, – он показал на небо, на танки, стоящие в лощине, жалкие, пришибленные, как консервные банки. – Квантор, Скрипей, даже космический гул – всё это – звенья одной цепи?..

– Я тоже хотел у вас просить… – начал Гаврилов.

Но Берзалов оборвал:

– Ну не мог, понимаете, не мог говорить. Запретили мне. Тайна это была.

Вот с кем вместо американцев, придётся договариваться, понял Берзалов. Вот та сила, которая будет править Россией. И на душе у него стало тяжело-тяжело, потому что задача получалась не то чтобы не выполнимая, а вообще какая-то непонятная. Срочно нужна была связь, не только чтобы сообщить важнейшую информацию, но и для того, чтобы скорректировать с командованием действия группы. Одно дело договариваться с американцами, хотя они и враги, а другое – непонятно с кем. С какими-то инвазивными захватчиками, которые и по-человечески изъясняться-то наверняка не умеют. Какие-нибудь пауки и хуже – черепахи, которые только и делают, что шипят да капусту с морковкой лопать.

– Ага, – добродушно сказал Гаврилов, но от этого на душе у Берзалова не сделалось легче, не простил его сразу старший прапорщик.

– Ладно, – сказал Берзалов, – это уже не секрет. Инвазивные – это значит, агрессивные пришельцы, может быть, даже космические, захватывают территорию и вытесняют коренных жителей. Вот американцы и попали под раздачу. Может, и нашим досталось, мы не знаем, но американцам всыпали по первое число, иначе бы они не были такими несчастными. Задержись мы в тех местах, и нам бы попало. – Так, – окончательно решил он. – Садимся в экипажи, дуем через мост в этот самый Комолодун и выясняем, что это за укрепрайон и с чем его едят. – Он постарался придать голосу бодрость, но у него плохо получалось. – А вы, Федор Дмитриевич, по пути расскажите экипажу, что да как, чтобы если увидят лоферы – небольшие танки, похожие на танкетки, не пугались до смерти. Но естественно, всё в положительных красках, чтобы, не дай бог, не разбежались, а то один уже сошёл с ума, – он кивнул в сторону бронетранспортёра, где валялся связанным Бур. – Рябцев! Вашу-у-у Машу-у-у!.. Кто видел Рябцева?! Связь нужна! Связь!!!

Бодро у него получилось, ловко, а главное – никто ничего не понял, не понял важности момента, так сказать, знаменательности самого факта, разве что – Гаврилов, но с него станется, и вида не подал, что что-то сообразил, хитрый прапорщик, очень хитрый. Правда, на лице у него отразилась мысль: «Раз подписались, то деваться некуда, что американцы, что инвазивные захватчики, один чёрт!» Вот на этом и остановимся, подумал Берзалов, потому что больше мы ничего не знаем, а значит, и мудрить не будем.

Колюшка Рябцев отозвался своей коронной фразой в тот самый момент, когда они уже садились в бронетранспортёры: «Не верю!» Оказалось, что его прихватило и он справлял нужду в кустах. Его физиономии, искривленная жутким шрамом, как всегда, ехидно ухмылялась.

– Связь! – не дослушал его Берзалов. – Любой ценой связь!

Американцы же кричали им во след:

– Манкурты мы, манкурты! Не оставляйте нас! Куда мы без вас?!

Но на них уже никто не обращал внимания. Единственно, махнули рукой в ту сторону, куда им следует топать. Только шансов у них было – кот наплакал.

***

Однако в укрепрайон Комолодун они в тот день не попали. Наивно было бы полагать, что если дорога гладкая, то получится с наскока. Берзалов в это не верил и как воду глядел: перемахнули они мост с лёгкостью, будто их кто-то в зад коленкой пихал, ну и, разумеется, вместо сорок третьего квадрата со всего ходя влетели в восемьдесят третий. Да ни куда-нибудь – а в районный центр Медвядкино. Но это Берзалов сообразил потом, когда суматоха улеглась и когда сориентировался на местности, хотя СУО, восприняв скачок в пространстве вполне естественным образом, тут же и показала этот самый восемьдесят третий квадрат, будь от трижды неладен. А поначалу Берзалов заорал в отчаянии: