Кровь и Звёзды (ЛП)

Я слышала отсюда крики. Я не могла сказать, был ли это ветер или что-то ещё. Тлеющие увлекались сильным ветром, но я понятия не имела, каково было их происхождение. Всё было представлено в серых тонах, и я взглянула на себя. Сразу же я пожалела об этом. Моё тело было полупрозрачно белым, но внутри меня были чёрные пятна, казалось, ползающие и медленно дрейфующие.

Хорошо. Глючнометр зашкаливает. Теперь… где же Лакуна?

Я бежала через это адово место, кто знает, как долго, прежде чем увидела их. Дерево. Уличный фонарь. Часовня… та, которую я знала.

Медленно, я подошла к зданию, мой нормальный цвет вернулся, когда я зашла внутрь. Однако, что-то было определённо не так. Вещи, казалось, размывались и сливались в углах моего зрения, и становились чёткими и ясными, когда я смотрела прямо на них. Здание также выглядело по другому: больше и лучше построено, чем вспоминалось мне. Было уже поздно, комната освещалась только свечами и свечением города сквозь окно.

— Святая Селестия, пожалуйста, прости меня за то, что я забрала жизнь у другого. Дорогая Луна, пожалуйста, прости меня за то, что я забрала жизнь у другого, — молодая кобыла шептала, сидя на маленькой подушке рядом со мной. Она была угольно-чёрной с кьютимаркой в виде зажжённой свечи. Кобыла медленно качалась вперед и назад, склонив голову, бормоча стихи снова и снова.

— Лакуна? — спросил я тихо, встав рядом с ней. Нет ответа. Тогда я протянула копыто и остановила её качания. Она моргнула, затем медленно подняла на меня глаза. — Псалм?

— Кто ты? Тебя не должно здесь быть. Часовня закрыта, пока Богиня не захочет вернуться.

От шторма снаружи здание шаталось и скрипело.

— Псалм… это не реально, не так ли?

Она дрожала, опустив взгляд на свои копыта.

— Святая Селестия, пожалуйста, прости меня за то, что я забрала жизнь у другого… — начала она снова, дрожа, крепко зажмурившись.

Я остановила её снова, все здание качалось и стонало на ветру.

— Псалм… ты Мародёр, Псалм. — Она ахнула, её глаза расширялись. — Мародёры Макинтоша?

На моих глазах она выросла до чёрной кобылы в бронежилете. Она обняла снайперскую винтовку, склонив голову.

— Это моё наказание.

— Твоё наказание? За что?

— За нас, — прошептала толпа вокруг нас. Я повернула голову, и вокруг нас появились десятки зебр… и пони тоже. — Почему ты нас убила, Псалм? Простит ли твоя Богиня тебя за наши убийства? — шептали они в унисон. У каждого из них была идеальная дыра в голове с соответствующим взорванным отверстием с противоположной стороны.

— Святая Селестия, пожалуйста, прости меня… — молилась она безнадёжно. Я посмотрела на мёртвых. Убийства зебр я могла понять, но почему пони? Почему… молодых пони?

— Псалм… что ты сделала? — спросила я тихо.

— Она сделала выстрел. Нажала на курок. Покончила с нашими жизнями. Она заслуживает того, чтобы отправиться в Ад. Вечного наказания. Без прощения.

— Нет! — закричала Псалм, крепче обняв винтовку. — Богиня простила меня! Богиня приняла меня в Единство!

— Богиня отбросила тебя! Недостойную! С пропитанными кровью копытами! — вопил голос. — Ты убила мою семью. Ты убила моих детей! Ты убила меня! — Кричал голос нежити вокруг неё, пока здание продолжало скрипеть и трястись, будто вот-вот развалится.

Я смотрела на Псалм. Дуф был насильником. Ванити работал на Голденблада. Что случилось с Псалм после того, как мародёры распались? Я медленно опустилась на колени, протягивая копыто, чтобы поддержать её.

— Псалм… Я знаю, каково это делать неправильные вещи. Я знаю, что это такое… убить… потому что это всё, что ты можешь сделать. Потому что у тебя нет выбора, — тихо сказала я.

— У неё был выбор! — проревел убитый. — Она выбрала нажать на курок!

— П… П… Прости меня… за… за то… — пролепетала она мягко.

— Прощаю, — сказала я спокойно. — Я прощаю тебя.

Я отключила питание. Я нажала на кнопку. Я знала, каков это проклинать себя. Может быть, Псалм была монстром похуже, чем Деус, но сейчас ей нужно было моё прощение. В конце концов, она никак не могла простить себя.

Комната вокруг меня превратилась в светящийся желтый пепел и со свистом умчалась внутрь меня. На мгновение, стоя на этой измученной равнине, я точно поняла, насколько ей нужно было прощение. Я убила сорок нажатием одной кнопки и четыреста нажатием другой.

Псалм была чертовски хорошим снайпером. Она убивала одного… за… одним…

Я посмотрела на остальные два сооружения, чувствуя запах хлора и думая о выстрелах в голову. Медленно, я приблизилась ко второму, уличному свету. Какая-то пони стояла под ним, и когда я подошла, я услышала странные городские звуки. Медленно, кобыла оказалась в фокусе. Её голубая шкура идеально совпадала со шкурой П-21, но грива была тусклой голубовато-белой. Она носила прозрачное платье из слабо обесцвеченных белых кружев, которое скорее привлекало внимание к её интимным частям, чем скрывало их. И не было стыда, позора в её пустых мягко фиолетовых глазах, когда она посмотрела на меня с неискренней улыбкой.

— Эй… хочешь увидеть трюк? Двадцать монет. — Когда я посмотрела на неё, её улыбка задрожала на краях. — Я имею в виду… пятнадцать?

Я была совершенно сбита с толку.

— Кто ты?

Вопрос прозвучал как нож сквозь неё.

— Я… э-э… Трикси… я умею делать… ну, ты знаешь… трюки… — Я предположила, что своим видом она пыталась добиться «знойности», но передавала лишь «жалость». — Двенадцать монет? Пожалуйста!

«Трикси? Какая ещё, к сену, Трикси?»

Я открыла рот… поразмыслила… потом выдавила из себя улыбку.

— Конечно. — Я никогда не видела, чтобы единорог так радовался возможности заработать так мало. Я нашла множество этих монет, просто перебирая мусор.

— Спасибо… тебе… ну, знаешь… я действительно хороша… поэтому, может, ты могла бы… гм… заплатить больше? Если я буду хороша, я имею в виду?

Каким-то образом, не было, кажется, зафиксировано, что я никаким образом не могла бы оставить деньги при себе. Либо она не могла говорить в этой… памяти? Проекции? Или она была просто очень плоха при этом! Она повела меня в соседний мотель на той же улице.

— Арендная плата, Трикси, — сказал угрюмый лимонного цвета жеребец, не отрываясь от телевизора. — Лучше бы тебе вытрахать из неё золотую жилу.

Я хотела застрелить его прямо на месте от стыда на её лице. Но она не сказала ни слова. Ни одного комментария в ответ. Ничего. По стыду в глазах, было ясно, что она надеялась получить золотую жилу от меня. Так сказать…

В тёмной маленькой комнате витал заплесневелый, мускусный запах, и единственная лампочка окрашивала всё в янтарные цвета. Тем не менее, на стенах висели плакаты, старые и изысканные вещи показывали кобылу на сцене, в то время как надписи жирным шрифтом заявляли «Созерцайте великую и могучую Трикси!» Виднелись фотографии, где она оживляла верёвку, призывала закрученное облако с молнией. Я отвернулась от плакатов, чтобы спросить о них.

Она пыталась показать стриптиз… и пыталась так плохо, что я даже не заметила.

— Так… Тебе нравится то, что ты видишь? — Сказала она, забираясь на кровать. Я этого не сделал. Я не хотела заниматься с ней сексом. Я хотела крепко обнять её… но объятия убьют её. Тем не менее, я занялась этим для вида.

Это не было хорошо. Она не была хороша. Ни один секс не должен стоить стольких тихих слёз.

Когда мы, наконец, закончили и лежали вместе, она смотрела на мою грудь. Я гладила её гриву, нуждавшуюся в хорошей чистке.

— Так… гм… ещё раз?… Крошка? — добавила она, решившись посмотреть мне в глаз. Я убила её взглядом. Мое выражение лица смяло её, как консервную банку, она дрожала. — Мне жаль… — прошептала она.

Всё, что я могла, это быть ласковой, пока Трикси прижималась ко мне в этом грязном номере, окруженном стенами с провалившимися мечтами. Если бы всё было иначе… Но я тихо гладила её. Я бы искалечила её своим состраданием. — Не стоит даже и одной монеты…

Бесполезность. Я знала это чувство. Я знала, каково это чувствовать себя недостойной. Нежеланной. Ненужной. Думать, что жизнь становится лишь наследием убийства и смерти. Я обнималась с этой странной кобылой, задаваясь вопросом, кто она такая. Каково ей в этом кошмаре Лакуны? Я коснулась её рога своим.